Stuff and Docs

Неслучившееся

Встреча в парижском поезде — две женщины не видели друг друга почти полвека. Одинокий старик-поэт, все знакомые которого остались на страницах писем и поэтических сборников. И оба — тоскуют о том, что могло быть, но чего никогда не было. Егор Сенников в новом выпуске цикла «Расходящиеся тропы» рассказывает о том, что значит грустить о несделанном. Мыслей так много, что в один стандартный пост они не уместились – переходите по ссылке, чтобы прочитать выпуск целиком.

В квартире старого поэта завелся добровольный помощник. Скажем, секретарь — за этим эвфемизмом часто скрывается универсальный человек, который и мусор вынесет, и собаку выгуляет, заварит кофе, проследит за уборкой, а потом будет слушать бурчание пожилого человека, перебирающего в памяти образы давно умерших знакомых. Часто такие люди на что-то надеются: хотят не только кусочек чужой славы, но и мечтают стать кем-то равным — а может, чем черт не шутит, и литературным душеприказчиком.

Старика уже шесть десятилетий все знают как Рюрика Ивнева, а молодой помощник — начинающий украинский поэт Сергей Суша. Ивнев вспоминает, что Суша всех конкурентов за «тело» поэта оттеснил. А Ивнев пристроил молодого провинциала в Литинститут. И царственно принимал услуги сожителя-домработника. А тот (опять же, по словам 88-летнего старика Ивнева) наглел: требовал переписать на себя завещание, просил дорогие подарки. Потом из дома стали пропадать вещи: автографы Есенина, Луначарского, потом картина… В общем, секретаря Сушу изгнали.

Бывший секретарь потом плевался в Ивнева стихами:

Ты поучаешь,
Как достичь высот земных…
Но жалок тот, кто жизнь
Провел в тиши келейной,
Как пустоцвет, —
Ни для себя,
Ни для других.

Ивнев и сам когда-то начинал как такой же застенчивый секретарь у Луначарского. Второстепенный поэт, он, оказался всеобщим петербургским знакомым. И почти никто не отзывался о нем хорошо. Допустим, спишем на токсичность авторов (Гиппиус) или склонность к фантазиям (Георгий Иванов, автор великолепных, но недостоверных мемуаров о Серебряном веке). Но и официальная биография свидетельствует о неспособности сказать свое собственное слово.

Вот он приезжает в Петербург со своего Кавказа, постоянно козыряет своим дядей — тифлисским генерал-полицмейстером (родственные связи потом помогут избежать мясорубки Первой мировой), пишет стихи, в которых то пристает к революционерам 1905 года, то тут же в них разочаровывается, меняет маски, преображается в надрывного, карикатурного символиста, разбирается со своей сексуальной ориентацией…

После Октября 1917 года появляется в доме Луначарского, становится вдруг его секретарем и вообще раздувается от собственной важности — ну как же, шанс сам пришел в руки, если не получилось тогда, то получится сейчас. Ивнев рвется всюду, проводит митинги, агитирует за большевиков, заслуживает нелюбовь бывших знакомых, но и своим для большевиков не станет никогда; в 1955 году (столько воды утекло), его высмеивают в фельетоне «Крокодила», сравнивая его переводы и стихи с виршами безграмотного крестьянина. И в том же году над ним издеваются в эмигрантском американском издании «Новое русское слово» — какой-то старый знакомый пишет, что тот «ренегат» и отмазался от призыва на фронт, благодаря родственнице (а до того истерически написал прошение на имя императора, с просьбой освободить от службы).

Продолжение выпуска.

#сенников

Поддержите «Кенотаф» подпиской: телеграм-канал | Boosty

«К концу семидесятых годов современникам казалось вполне очевидным, что Россия больна. Спорили лишь о том: какова болезнь и чем ее лечить? Категорические советы, пророчества и проклятья раздавались в стране и за границей, на полутайных собраниях, в многошумных газетах, модных журналах, в кинжальных подпольных листках. Одни находили причину темной российской хвори в оскудении национального духа, другие — в ослаблении державной власти, третьи, наоборот, в чрезмерном ее усилении, одни видели заразу в домашних ворах, иные в поляках, третьи в бироновщине, от которой Россия за сто лет не могла отделаться, а великий писатель полагал, что виноват маленький тарантул, piccola bestia, то бишь Биконсфильд, забежавший в Европу. Были и такие, что требовали до конца разрушить этот поганый строй, а что делать дальше, будет видно. Да что же происходило? Вроде бы все шло чередом: росли города, бурно раскидывались во все стороны железные дороги, дельцы нагребали состояния, крестьяне бунтовали, помещики пили чай на верандах, писатели выпускали романы, и все же с этой страной творилось неладное, какая-то язва точила ее. Всю Россию томило разочарование. Разочарованы были в реформах, разочарованы в балканской войне, власть разочаровалась в своих силах, народолюбцы разочаровались в народе. Появилось много людей, уставших жить. „Русская земля как будто потеряла силу держать людей!“ — говорил с горечью писатель, что стращал всех тарантулом».

Немного Ленинграда середины 1930-х годов.

Заря Востока. — 1932. — 17 янв. (№ 15). — Тифлис.

Январь 2016 года. Ранним утром читаю, что умер Дэвид Боуи, плачу. Плачу, потому что ушел кто-то, кто был для меня таким важным, как это обычно не бывает со знаменитостями, до которых у тебя нет шансов дотянуться, увидеться с ними, что-то сказать. И несмотря на это, он был таким важным, что, на самом деле был частью тебя. А ты об этом даже не подозревал.

Январь 2025 года. Поздним вечером читаю, что умер Дэвид Линч. Плачу. А потом прихожу в себя. И снова плачу. Потому что его смерть ощущается как очень личное событие: это умер кто-то родной, кто-то настолько близкий, что в момент, когда ты это узнаешь, что его больше нет, ты на мгновение не можешь дышать.

Но это и правда личная история. Он дал мне так много, как мало кто даст из знакомых — и он об этом даже не знал. И уж тем более ничего за это не просил. Просто его света и силы было так много, что он рассылал его по всем концам Вселенной — и уж точно не мог знать, как он отражается и куда летят эти лучи. Но без него я не был бы тем, кто я есть сейчас — жил бы совершенно другой жизнью. Но благодаря нему я обрел направление, нашел силы о которых не подозревал и инструменты, чтобы с этим миром как-то разбираться.

Лето 2017 года, я еще живу в Будапеште. Происходит что-то невероятное и невозможное: на экраны выходит третья часть «Твин Пикса» и я ею совершенно уничтожен. Просто размазан по этому гигантскому полотну, в котором находится место и для долгого восхищенного наблюдения за тем, как в пустом баре моют полы, и странному (но все же абсолютно логичному и кристально понятному) путешествию по миру бэконовского космоса, и для смеха. И страха. Я пишу о том, что вижу свои мысли, но когда добираюсь до восьмой серии, то взрываюсь вместе с ядерной бомбой. Мой текст о ней стал моим первым, который опубликован в журнале «Сеанс» — и для меня это становится событием, вехой, которую не обойти и не выкинуть. Из ядерного взрыва я выхожу другим человеком.

Вот несутся Лора Дерн и Николас Кейдж, они оба как будто танцуют за рулем. Вот мелькает дорожная разметка в размытом свете фар — возникает из темноты и в нее же уходят. Лора Палмер, похожая на творение художника Кристо — завернутая в целлофан, мертвая, но все равно прекрасная. Отрезанное ухо в траве, камера уходит ниже и ниже, там черви, смерть, гниение, зло. Одинокий фермер на газонокосилке едет по американским пасторальным пейзажем. Даги в зеленом пиджаке ищет кофе. И еще вспышки, вспышки, вспышки… Эти образы будут жить со мной, с вами, с каждым, кто их увидел — до самой смерти. Такова их сила.

Без Дэвида Линча я бы не встретил своего самого любимого человека — но пара фраз о нем, важная история о третьем сезоне Твин Пикса навсегда изменили судьбу. И кто знает, что было бы без него.

А для своего подкаста, который мыслился как рассказ о том, что зависает между правдой и полуправдой, как истории, которые кажутся нормальными, но за ними скрывается нечто совсем иное, я выбрал названием «Синий бархат» — и это еще один случай, когда ты чувствуешь, как много в тебе Линча. И до какой степени иногда даже язык на котором ты говоришь, мысли, которые ты думаешь — созданы им. Или предложены тебе — как старый друг, который подкидывает тебе информацию к размышлению.

Я не раз еще напишу о Линче — и в ближайшие дни, и позже. Но начать это прощание хочется сперва на личной ноте. Потому что это и правда был кто-то, кто стоял рядом, мог похлопать по плечу — или просто с тобой помолчать. И ты что-то понимал, кивал — и шел дальше. Художников с такой силой очень мало — но их мысли материальны и остаются в космосе навсегда.

Впрочем, почему прощание? Мне кажется, что на каком-то уровне я верю, что мы все с ним еще увидимся. Через 25 лет или позже — но эта встреча неизбежна. Беседует ли он сейчас с Дэвидом Боуи в виде облачка пара из чайничка или ловит Большую Рыбу, медитирует или скачет на коне по американской прерии — мы все там окажемся вновь.

Потому что смерть — это не конец, это лишь перемена. Поток несет нас, но иногда и в нем можно назначить свидание.

You know about death, that it's just a change — not an end.
Never, never! Nothing will die.
The stream flows, the wind blows,
the cloud fleets, the heart beats.
Nothing will die.

Господи, Боже мой(

https://variety.com/2025/film/news/david-lynch-dead-director-blue-velvet-twin-peaks-1236276106/

больше сотни эпизодов «Тома и Джерри», дюжина серий «Базз Лайтер из звездной команды», подборки «забавных котов» — обнаружил на днях невообразимый, потусторонний стриминг/файлообменник от Усамы бен Ладена. в 2017 году ЦРУ опубликовало материалы с компьютеров, изъятых из убежища бен Ладена в Абботаббаде после его убийства, «в целях дальнейшего углубления общественного понимания».

на общей странице архива описано, что не попало в публичный доступ: деликатное, поврежденное, защищенное авторским правом и тому подобное. агенты намекают на то, что была и порнография. в папке с фото советую обратить внимание на файлы с маркировкой dsc и dscn, очевидно, сброшенные с фотоаппарата: снимки из музеев и котики (приложил пару). в директории с видеофайлами впечатлился инструкцией по вязанию детских носочков крючком.

все файлы доступны здесь — https://www.cia.gov/library/abbottabad-compound/index.html. как и положено, из России этот стриминг работает только с VPN.

Шесть по горизонтали, три по вертикали

Пыльная пустыня. Пустое пространство, серая земля вдали сходится с синим небом, но виды совершенно марсианские — ни души, ни травинки, ни дома. Только много бродячих собак. В центре сцены — перевернувшийся минивэн, в котором группа местных жителей пересекала пустыню Гоби, надеясь достичь городка (по китайским меркам — поселка). Водитель резко выкрутил руль, пытаясь не сбить собаку, машина перевернулась. Теперь в пыли стоят люди и не знают, что им делать — хотя ответ очевиден: можно и автобус перевернуть, да и вообще до города недалеко, можно пешком дойти. Кому-то все же приходит в голову идея позвонить в полицию. Та стремительно приезжает, полицейский выходит из машины и говорит: ну что, надо поднимать автобус, давайте возьмемся дружно. Люди, ошеломленные этой идеей, бегут поднимать автобус.

Это начальная сцена фильма «Черный пес» режиссера Гуань Ху, премьера картины состоялась в прошлом уже году на Каннском фестивале — а посмотрел я его только на новогодних праздниках. И был очень впечатлен работой: вроде бы, на первый взгляд, все довольно просто, но сделано тонко и, на самом деле, довольно хитро.

Гуань Ху мастерски выстраивает отношения горизонтали и вертикали в этом фильме; их пересечение — это главный нерв картины. Фильм снят в широком формате и мы все время движемся вслед за главным героем по бесконечным скучным пустым улицам умирающего шахтерского городка. Тут подают лапшу, а вот тут по улицам куда-то катят автобусы с олимпийской символикой (дело происходит в 2008 году в преддверии пекинской Олимпиады), ряды закрытых и заколоченных дверей, брошенные дома. Влево-вправо, влево-вправо, влево-вправо: Гуань Ху упорно настаивает на таком «плоском» взгляде на основные события, которые перед нами разворачиваются.

Наш герой, молчаливый Лан, вернулся домой спустя 10 лет — их он провел в тюрьме, за непредумышленное убийство. До отсидки он был здесь местной звездой — играл в рок-группе и гонял на мотоцикле, но теперь все приходится начинать с начала. Друг-полицейский (его, кстати, играет Цзя Чжанкэ) объясняет — когда ты сел, все было иначе, у нас тут не было вот такого выстроенного иерархического общества, где прегрешения и полезные активности сводятся в бесконечный бухгалтерский баланс. Но ты привыкай! Лану это дается с трудом — он устраивается на работу по отлову бродячих собак, но психологически ему это занятие кажется слишком сложным и он отлынивает. А потом и вовсе приручает одинокого черного пса, изящного потустороннего уиппета, которого все считают бешеным — а на самом деле он просто одинок. Как и Лан.

Горизонтальное пространство фильма нарушается вертикальными вторжениями властного голоса свыше. Почти в любом пространстве, где мы оказываемся вслед за героем, появляется невидимый голос диктора, который сообщает о том, что правильно, а что не очень. Этот незримый спутник постоянно что-то требует, рекомендует, советует. «Мы все должны много трудиться, чтобы построить по-настоящему справедливое общество», «Мы, как один, должны готовиться к скорой Олимпиаде», «Товарищ Бу занялся крайне полезным для общества делом — он разводит редких ядовитых змей, чтобы сдавать их яд государству; это очень полезное дело, берите с него пример».

Постоянный невидимый авторитет нависает над этим плоским, приземленным пространством, где разворачиваются события вовсе не настолько возвышенные, как может видеться руководству — но, кажется, без этого голоса всем людям бы было сложнее; на более серьезном уровне повторяется мизансцена с перевернутым автобусом в пустыне и людьми, которые не знают, что с ним поделать.

Другой способ для героя вырваться за пределы бесконечной горизонтали — это на мотоцикле заехать на горку и оттуда смотреть на обреченный город. Его скоро снесут, уничтожат — и построят заново; таков приказ свыше.

Гуань Ху показывает обратную сторону китайского экономического чуда — и, судя по финалу, не уверен, что бешеный рост последних десятилетий смог сделать обывателя счастливым. Спасением все еще остается бегство — можно прихватить пса и ехать куда глаза глядят.

Интересный факт: Генрих V, ещё будучи наследником престола, получил в сражении смертельное ранение, с которым продолжил сражение и победил, после чего едва не умер 🏴󠁧󠁢󠁥󠁮󠁧󠁿🏴󠁧󠁢󠁥󠁮󠁧󠁿

Произошло это вскоре после того, как Генрих IV, отец героя сегодняшнего рассказа, лишь недавно стал королём, и Англия утопала в мятежах баронов в самых разных уголках страны. Крупным вызовом для королевской власти стало восстание семьи Перси в 1403 году. В июле, намереваясь подавить его, на тот момент ещё только принц Генри дал бой мятежникам при Шрусбери. Один из вражеских лучников-чеширцев в ходе в боя, в котором Генри участвовал лично, попал в принца — стрела попала ему прямо в лицо.

К удивлению всех, он не остановил сражение и не потребовал унести его с поля боя, а лишь бросился во главе своих оробевших на миг сил на вражеские отряды, опешившие от такой решимости биться насмерть. Боевой дух королевских сил и без того был поднят таких зрелищем, а тут ещё и Генри Перси, лидер мятежников и опытный рыцарь, погиб в схватке, и вскоре дело довершилось полной победой королевских сил. Только вот одно убавляло радость победивших — королевских лекарей поблизости не было, а принц остался со смертельной раной.

В шатре после сражения стрелу попытались удалить вручную, осторожно вытаскивая её из лица, но древко обломилось и на глубине 15 сантиметров оставался наконечник. Неподалёку был замок Кенилворт, и короля срочно доставили туда. Местные развели руками, но заметили, что где-то неподалёку в заточении сидит придворный хирург Джон Брэдмор — бывший придворный хирург, мастер своего дела. А ещё предполагаемый фальшивомонетчик.

По приказу принца преступника немедленно освободили и доставили в замок. Хирург не растерялся и решил достать наконечник, смастерив новый инструмент — полые щипцы с тонкими концами и винтовым механизмом, позволявшие зафиксировать инородный предмет и достать его. Без наркоза принцу сделали надрез, через который поместили щипцы, а затем медленно достали наконечник, расшатывая его, словно винную пробку. Затем в качестве антисептика использовали белое вино. Страшные шрамы же от ранения остались на лице Генри на всю жизнь.

Принц, со временем ставший королём и заслуживший бессмертную славу в битве при Азенкуре, на протяжении всей жизни оставался благодарен своему неожиданному спасителю, даровав тому значительный пожизненный пансион и вернув ко двору.

всем привет, это Никита. решил вернуть себе отдельный канал, в котором будет кое-что о фильмах, а еще личные анонсы, если найдется, что анонсировать. подписывайтесь, обещаю часто не дергать. адрес такой — @etokanavka.

120 лет Кровавому Воскресенью. Круглая дата до некоторой степени условная, по новому стилю трагические события в Санкт-Петербурге произошли 22 января 1905 года, но магия числа на календаре сильнее любых условностей. «Кенотаф» устремляет взгляд в прошлое, чтобы посмотреть как те роковые события переживали современники — и что писали о днях, когда «по пустым и гулким перекрёсткам, струились шелесты невидимых шагов».

Все даты даны по старому стилю. За возможность собрать эти цитаты благодарим великий проект «Прожито».

Максим Горький, 36 лет, писатель, 9 января: Итак — началась русская революция, мой друг, с чем тебя искренно и серьезно поздравляю. Убитые — да не смущают — история перекрашивается в новые цвета только кровью. Завтра ждем событий более ярких и героизма борцов.

Вера Богданович, 70 лет, хозяйка светского салона, 10 января: Этот Гапон вчера был у Муравьева — Максимович его там видел — и держался там так развязно и нахально, что всех возмутил. Какое это у нас правительство, что не арестовало этого нахала, сколько жертв еще у нас будет из-за этого анархиста в рясе!

Михаил Фельдштейн, 19 лет, политический активист, 10 января: Провел сегодня несколько часов с Гапоном. Он производит впечатление большого честолюбца, но честного и искреннего человека. Провокаторы не из этого теста пекутся. <...> Я все думал: «этот человек чего-то недоговаривает».

Сергей Минцлов, 35 лет, писатель, 11 января: Любопытно, что будут делать питерцы, если стачка продлится еще с неделю? О чем думают гг. революционеры? Очевидно, нет настоящего вожака у движения; начал было сильно выдвигаться свящ. Гапон, но с ним счеты уже покончены.

Александр Киреев, 70 лет, публицист, 13 января: Обедаю у Фредерикса! Честный, хороший человек, преданный Царю. Рассказывает удивительные вещи. В субботу 8 было известно, что бунт (или приготовление к нему) уже вполне готовы, и никаких мер к предотвращению его не было принято. <...> Он с согласия Царя едет к градоначальнику Фуллону и застает его плачущим (буквально), принимающим из рук доктора капли...

Сергей Минцлов, 20 января: Из газет узнал, что вчера государем была принята какая-то подозрительная депутация рабочих... Не лучше ли бы было начать с этого, а главное не припутывать каких-то политических тенденций к действительным целям действительных рабочих??.. Фраза из речи его: «Я вас прощаю» — это верх изумительности!

Лев Тихомиров, 53 года, общественный деятель, 21 января: Государь 19 янв[аря] принимал депутацию рабочих и произнес им прекрасную речь. Затем — ряд перемен: Мирский ушел, на его место Булыгин.

Василий Ключевский, 64 года, историк, 21 января: Русская интеллигенция бьется о собственную мысль, как рыба об лед, на который она выбросилась от духоты подо льдом.

Лев Тихомиров, 24 января: Накануне 9 янв[аря] у Государя собралось совещание по поводу того, что делать ввиду приготовлений заговорщиков? Власти все видели и знали... Обсуждать же меры, которые лежат на обязанности самого обыкновенного градоначальника, почему-то понадобилось у Государя... Ну, на совещание был приглашен и Трепов. Спросили мнение Трепова о столь важном государственном вопросе. Он отвечал: пункт первый — нужно немедленно арестовать всех вожаков...

Государь прервал его:

— Ах, Дмитрий Федорович, Вам все только бы забирать да забирать людей!

Лев Толстой, великий русский писатель, 77 лет, февраль 1905 года: ​​Бедствие это ужасно. И потому, если уж говорить о бедствиях русского народа, то главное бедствие — это война, а петербургские события — только невольное, сопутствующее большому бедствию обстоятельство, и если отыскивать средства избавления от бедствий, то надо найти такие, которые избавляли бы от обоих бедствий. Перемена же деспотической формы правления на конституционную или республиканскую не избавит Россию ни от того, ни от другого бедствия.

Иван Забелин, 84 года, историк, 16 февраля: В 4 часа и 46 минут взрыв бомбы, убит великий князь Сергей Александрович. Ужас. Онемели руки и ноги.

#цитаты_на_кенотафе

Поддержите «Кенотаф» подпиской: телеграм-канал | Boosty

Рисунок бразильского журналиста Анджело Агостини.

Миф, рожденный на суде и заживший своей жизнью

«Но ведь я просто пожал его пальцы», — это о рукопожатии с Гитлером.

«…в рамках активного строительства нового европейского порядка я сегодня вступаю на путь сотрудничества (collaboration)… Это сотрудничество должно быть искренним», — а это дополнительное объяснение, которое последовало после того, как фотография с Гитлером появилась в пресс.

Все это цитаты маршала Петена, героя Первой мировой и антигероя Второй мировой. В London Review of Books — интересная рецензия писателя Нила Ашерсона на новую книжку историка Джулиана Джексона, специалиста по истории Вишистской Франции. В этот раз он рассказывает о том, как проходил судебный процесс над маршалом Петена после войны. К удивлению многих соратников-вишистов, маршал добровольно вернулся во Францию и решил предстать перед судом.

Ашерсон начинает с занятной детали — как его французский племянник, будучи в гостях у каких-то своих приятелей, увидел необычную вещь. Француз, у которого он гостил, показал ему семейные реликвии — небольшие фарфоровые статуи разных святых. Среди них была и фигура старого маршала, опирающегося на свою саблю. После 1944 года демонстрировать такое было небезопасно, но реликвия хранилась в семье — как важное воспоминание. А о чем, собственно?

Процесс над Петеном не строился вокруг Холокоста или соучастия в преступлениях нацистов; эта тема внятно не была заявлена даже в обвинении. Ключевым вопросом была государственная измена.

Государственный обвинитель Андре Морне (когда-то он приложил руку к процессу над шпионкой Матой Хари) считал, что Петен предал французскую республику, согласившись на перемирие с немцами, возглавив урезанную Свободную Зону и подавляя Сопротивление. Совесть самого Морне, впрочем, не была чиста — в начале существования Виши он и сам принимал участие (как юрист) в разработках законов о лишении евреев французского гражданства. Но в 1943 году сменил сторону, присоединившись к Сопротивлению — и потому в 1945 году это он обвинял Петена, а не сидел на той же скамье подсудимых.

Часть адвокатов Петена напирали на преклонный возраст подсудимого. Они же родили конспирологическую схему защиты, задним числом представляя Петена не как коллаборанта, а как хитрого защитника Франции: он, дескать, на словах поддержал немцев (тем самым спасая страну), а на деле он душой поддерживал Сопротивление. Один из фанатов Петена даже говорил, что, на самом деле, маршал является истинным победителем во Второй мировой — решив вывести Францию и встретившись с Гитлером, он тем самым направил Германию на СССР — и сделал поражение нацистов неизбежным. Блестящий логический выверт.

Этот миф о сложном Петене родился на суде — и оказался крайне долговечным, хотя никаких практических подтверждений этого не было. Да и надо сказать, что реальная ситуация с Виши и Сопротивлением на суде никого не интересовала: слишком ко многим бы возникли вопросы. Интересно, что самый молодой из защитников Петена, адвокат Жак Изорни, был не замешан в коллаборации с нацистами — более того, в годы немецкой оккупации он защищал в вишистских судах коммунистов. Но именно он защищал Петена не с позиции вот этого выдуманного участия в Сопротивлении, а представляя его позицию как единственно верную и правильную, которая могла помочь победить «большевизм» и исправить «недостатки республиканской системы».

В дальнейшем Изорни стал радикальным правым политиком, выступал защитником графа Алена де Сериньи, ярого сторонника французского контроля над Алжиром; да и вообще выступал адвокатом многих французских правых — как военных, так и политиков. Более того, он стал строить посмертный культ Петена и постоянно поднимал вопрос о пересмотре итогов суда на маршалом.

Петена приговорили к смертной казни, лишили всех наград и званий, но затем суд смягчился — и казнь (публика на стояла на позорном повешении вместо расстрела) заменили пожизненным приговором. Петен прожил до 1951 года; в 1970-х гроб с его телом похитят ультраправые, но вскоре маршал вернется на место. Тело покоится в забетонированной могиле на острове Йе. А дело его в какой-то мере живет.

Антонио Човер — испанский сержант-связной, во время время Пиренейской войны оказавшийся в окружении отряда маршала Клода-Виктора Перрена. Вместо пленения по какой-то причине французские кавалеристы решили зарубить его саблями. Човер потерял левое ухо и получил десятки ранений в спину, голову, живот, предплечье, лопатки, ноги всеми видами холодного оружия и несколько пулевых ран.

Смертельно раненного испанца бросили в яму, но он оказался живым, и вместе с другим выжившим соотечественником дошёл до ближайшего городка. 43 дня над ранами Човера трудились местные жители, используя за неимением лекарств соль и уксус. Потом он с 4 открытыми ранами и 20 заживающими ранениями пешком прошел 300 километров до Севильи , где и получил надлежащую медицинскую помощь.

После выздоровления Човер был повышен в звании аж до лейтенанта и вернулся в строй, впоследствии дослужившись до звания подполковника.

Ты делаешь раз, ты делаешь два

Итоги года все те же, что и в прошлом году – жив, здоров, цел и, надеюсь, что сумел сохранить и себя, и рассудок. А это, как я не раз писал, самые максималистские задачи в наши бурные времена.

Поэтому лучше расскажу о другом. Об итоге таком, скорее, неуловимом – который больше в голове, нежели материален.

В 2024 году я научился плавать.

Наверное, не звучит как грандиозный успех для мужчины в 30 лет, но как нас учит вся прогрессивная мысль, нет маленьких достижений – все они хороши. Я, наверное, замучал некоторых своих друзей рассказами о том, как впервые поплыл и о том с какими перипетиями на этом пути я столкнулся. Но было и самое важное, что во всем это плавании меня воодушевило.

Очень здорово свои страхи преодолевать. Свою лень, сомнения, испуги – и, что важно, они появляются циклично. Это не восхождение по лестнице, это постоянный круг, где мозг и тело тебе подкидывают проблемы, которые ты не ожидал, что вообще существуют. И ты начинаешь – нет, не с начала, не с нулевой точки. И снова идешь по кругу. Только так, оказывается, куда-то можно продвинуться. Как ни странно.

Бояться не круто, но здорово бояться и делать. Это, наверное, самое блестящее чувство, которое в этом году испытывал из-за собственных достижений

Всех читателей этого канала, всех людей, что я встречал в этом году, всех, для кого я что-то значу – поздравляю с Новым годом! Пусть он будет счастливее прошлых. По крайней мере таким, чтобы вы всегда смогли выплыть на берег и выдохнуть!

У всех есть возможность сказать своё последнее слово — хотя не всегда тот, кто его произносит или пишет, знает, что именно оно окажется последним. В этой рубрике мы очищаем последние слова от налёта времени и даём вам возможность посмотреть на них отвлеченно.

Сегодня — последние слова великой «Рождественской песни в прозе» Чарльза Диккенса в переводе на русский Т. Озерской.

Мира и благополучия всем в наступающем 2025 году!
А издание «Кенотаф» уходит на две недели в отпуск. Спасибо, что остаётесь с нами и поддерживаете.

#последние_слова

Поддержите «Кенотаф» подпиской: телеграм-канал | Boosty

Новый — печатный — номер
про правильный финал:

Максим Семеляк

Мария Степанова

Павел Пугачев

Ксения Рождественская

Игорь Гулин

Григорий Ревзин

Вячеслав Курицын и Юрий Сапрыкин

Зинаида Пронченко

Любовь Аркус и Константин Шавловский

Ольга Федянина

Анна Толстова

Иван Давыдов

Сергей Ходнев

Василий Степанов

Татьяна Алешичева

Сегодня с газетой «Коммерсантъ» и на сайте.

Начали!

https://youtube.com/live/a04FHHyK4lQ?feature=share

Можно подписываться:

https://youtube.com/live/a04FHHyK4lQ?feature=share

«Роза мира» Даниила Андреева — одна из самых удивительных книг в истории русской литературы: это визионерский трактат об устройстве мироздания, объяснение скрытого устройства мироздания, план спасения человечества, а также хроника видений и пророчеств автора. Эта книга придумана и частично написана в общей камере Владимирской тюрьмы, где автор в конце 1940-х — начале 1950-х провел значительную часть своего 10-летнего заключения. Принимать этот текст на веру так же сложно, как считать его «просто литературой»: при всей поэтической образности текста автор настаивает на том, что видел все описанное своими глазами, и это знание, которое он должен передать человечеству. Заранее согласившись со всеми скептическими оговорками,

Юрий Сапрыкин пытается понять, как читать «Розу мира» сегодня.

‍Дед Мороз в эмиграции.

Кажется, появился еще один хороший новогодний фильм для грустных. О (доступной пока на редких клубных кинопоказах) документальной ленте Сергея Карпова «Мы тебя везде ищем» рассказывает Егор Сенников — https://seance.ru/articles/ded-relokant/

«...здесь любое рутинное действие кажется еще одним шагом в направлении дома: если пройти эту улицу из конца в конец десятки раз, то она изменит свое качество».

Мы начинаем серию кинопоказов «Точка сборки» с журналистом и кинокритиком Егором Сенниковым: раз в две недели по четвергам в 19:00 смотрим и обсуждаем фильм, который поможет пересобрать себя в новой реальности.

Град Китеж, ушедший под воду. Банки, заряженные Аланом Чумаком. Деревенские чудаки, живущие в лесу и молящиеся пеньку. Сельский звонарь, который каждый день поднимается на высокую колокольню. Самые разные люди в поисках веры оказались перед камерой режиссера Вернера Херцога в 1993 году в России.

Из наблюдений за ними и разговоров родился фильм "Колокола из глубины" — одна из самых необычных картин немецкого режиссера. Вера и суеверия здесь смешиваются друг с другом в странных пропорциях, но ответа на вопрос о том, что же такое "особая духовность", Херцог, кажется, так и не нашел. Или нет?

Приходите смотреть и обсуждать с кинокритиком Егором Сенниковым, журналисткой Ксенией Лученко и культурологом и религиоведом Оксаной Александровской.

Фильм и обсуждение — на русском языке.

❗️Пожалуйста, ЗАРЕГИСТРИРУЙТЕСЬ — это займёт 2 минуты
(и поможет нам комфортно расставить стулья перед большим экраном)

Входной билет можно купить на месте за наличные:
1500 динаров один билет
2500 динаров — за парный

Ждём вас!
Наш адрес:
Vojvode Dobrnjca 48

Телеграм
Инст

Рождественский марафон «Кино, которого я не видел», выпуск 6: «Праздничный роман» (Holiday Affair)

В этом декабре почему-то захотелось устроить себе небольшой киночеллендж и посмотреть самые разные, странные, забытые рождественские фильмы, которые я не видел, и немного написать о каждом.

Иногда кино начинается с ареста.

«ГОЛЛИВУД. Красавчик Роберт Митчем, киноактер, и две привлекательные актрисы, вчера вышли из тюрьмы под залог в размере 1000 долларов каждый после того как была задержаны в ходе рейда отдела по борьбе с наркотиками в доме в Лорел Каньоне. Митчем, а также актриса Лила Лидс, 20 лет, Лансер Вики Эванс, 25 лет, и Робин Форд, агент по недвижимости, были задержаны по подозрению в нарушении законов штата и федеральных законов о наркотиках после того, как полиция ворвалась на вечеринку в доме девушек, где гости курили марихуану».

Рейд произошел 1 сентября 1948 года. В этот момент Роберт Митчем еще не легенда, но уже восходящая звезда нуаров; за плечами роли в «Из прошлого», «Истории рядового Джо», «Перекрёстном огне»… И тут такое: полицейский рейд, крайне плохая пресса и подпорченная публичная репутация. Грозил и тюремный срок. Но Митчему повезло: на его сторону решил встать владелец студии — Говард Хьюз.

Вместо того, чтобы разорвать контракт с актером, что советовали ему юристы, он решил пойти в публичную защиту актера. Хьюз нанял известного адвоката (раньше он представлял Чаплина по делу об установлении отцовства и Эррола Флинна, когда того в первый раз обвинили в изнасиловании). Публике Митчем стал нравиться еще больше — она с восторгом встречала в кино трейлеры грядущих фильмов с его участием; теперь у него стало еще больше харизмы «плохого парня». Хьюз приказал ускорить выход готовившихся фильмов, где Митчем уже отснялся и даже назначил его на главную роль в еще одном — где вообще должен был играть не он, а Джордж Рафт.

Правда, съемки «Большого обмана» пришлось отложить — 60 дней отсидеть в тюрьме Митчему все же пришлось (в тюрьме ему разрешили ходить в своей обуви — дорогих коричневых ботинках из кожи кордован). Потом студия смогла повлиять на тюремщиков и Митчема перевели работать на ферму.

После выхода из тюрьмы, Митчем (ну или, что вероятнее, студия от его имени) опубликовал в Photoplay статью под названием «Заслуживаю ли я второго шанса?», где говорил, что за время отсидки он успел обдумать свое поведение и теперь относится к жизни ответственнее. Все, конечно, готовы были ему этот шанс предоставить — и так появился фильм «Праздничный роман», который, по мысли Хьюза, должен был улучшить репутацию актера, ведь в нем он должен был сыграть добряка, хоть и со странностями.

Митчем играет здесь удивительно мирного героя; никаких пистолетов, плащей и циничного предательства (хотя и сохраняется типичная для персонажей Митчема бунтарская натура). Митчем играет ветерана войны, немного странноватого мужчину, который мечтает уехать в Калифорнию и строить лодки, а пока подрабатывает продавцом в Нью-Йорке и копит деньги, иногда тусуясь в Центральном парке. Жизнь его сводит с женщиной (ее играет совсем юная Джанет Ли), которая работает тайным покупателем, а также в одиночестве воспитывает ребенка; героиня осталась вдовой после войны. У нее, впрочем, есть постоянный ухажер (этакий местный Ипполит), который намерен просить ее руки и хочет стать отцом для сына. Но этого же начинает хотеть и герой Митчема.

«Праздничный роман» – удивительно спокойный и теплый фильм, который старается уйти максимально далеко от непростых тем, которые в нем затрагиваются — пусть и краешком. Одинокая женщина, странный безработный мужчина — всему этому здесь придана легкость и бесконфликтность, а все сложные ситуации заканчиваются наилучшим образом для всех.

P. S. А вот кому совсем не повезло, так это актриса Лиле Лидс, задержанной вместе с Митчемом. Она тоже получила тюремный срок, во время отсидки подсела на героин и выйдя уже не смогла восстановить актерскую карьеру.

#рождество_повсюду #сенников_смотрит

Из жизни послевоенного Ленинграда

Басин А. Наши ниши. Газаневщина 3. СПб., 2015.

Рождественский марафон «Кино, которого я не видел», выпуск 5: «Новая рождественская сказка» (Scrooged)

В этом декабре почему-то захотелось устроить себе небольшой киночеллендж и посмотреть самые разные, странные, забытые рождественские фильмы и немного написать о каждом. Условия простые: писать про 1 фильм в день вплоть до Рождества (думаю, что до православного, но посмотрим) и только о тех картинах, которые я либо не видел, либо смотрел, но так давно, что пересматриваю их как будто с нуля.

Ричард Доннер не из тех режиссеров, чье имя приходит на ум, когда размышляешь о рождественском кино. Ведь это король боевиков, человек, который снял «Омен», «Смертельное оружие» и «Супермена» (а еще продюсировал «Байки из склепа»). А тут — Рождество, семейные ценности, чудеса… Как будто не его стиль. И все же рождественский фильм в его послужном списке есть — «Новая рождественская сказка» 1988 года. Да еще и с Биллом Мюрреем в главной роли.

Фрэнк Кросс — самый молодой руководитель национальной телекомпании в США. Он наглый, циничный, жесткий карьерист, который готов идти по головам, чтобы достичь своей цели; он не церемонится с подчиненными и увольняет их при первом же признаке несогласия. А еще он сторонник агрессивного кликбейта в рекламе своих телепродуктов. В преддверии Рождества он готовит очередную постановку в прямом телевизионном эфире — весь мир увидит «Рождественскую песнь» по мотивам Диккенса, но с кордебалетом, танцами и откровенными нарядами. Кроме работы и рейтингов Фрэнка ничего не волнует: ни семейные проблемы сотрудников (у его верной секретарши — немой ребенок, который перестал говорить после того как отца убили у него на глазах), ни праздники (Фрэнк ненавидит Рождество), ни желания родных и друзей.

Впрочем, реальность посылает ему сигналы, что все не так-то идеально в его королевстве — вот и пожилой владелец телекомпании (его играет старенький Роберт Митчем — и так непривычно видеть его в роли такого милого человека) нанимает Фрэнку в «помощь» молодого сокурсника сына; конечно же, тот хочет Фрэнка подсидеть.

Естественно, события начинают принимать мистический оборот — к Фрэнку является дух умершего бывшего начальника; от него-то Фрэнк и набрался цинизма. Бывший босс сообщает, что Фрэнк неправильно живет и забывает обо всем кроме работы, а, кроме того, ведет себя как мудак; он обещает, что вскоре к нему явятся три духа (прошлого, настоящего и будущего), после чего его жизнь изменится. Так и происходит.

Для Мюррея это была первая большая роль за 4 года — после успеха «Охотников за приведениями» он на время завязал с актерской профессией. Почувствовав желание вернуться к работе, он был привлечен сценарием. Затем они встретились с Доннером. Выпили, посидели — и вроде друг другу понравились. Но на съемках все стало сложнее: Доннеру не нравилось, что Мюррей постоянно импровизирует и уклончиво исполняет его указания; Мюррей считал, что Доннер постоянно делает выбор в пользу неверных интонаций, громкости и вообще, что он не понимает того, как устроена комедия. По словам Мюррея, огромная часть материала была вырезана при монтаже и итогом стал неуклюжий и затянутый фильм.

Мюррею, наверное, виднее, но мне «Новая рождественская сказка» не показалась полной неудачей. Несмотря на заезженный диккенсовский сюжет, здесь есть немало удачных моментов: например, панковский Дух Прошлого Рождества в исполнении Бастера Пойндекстера из New York Dolls или хипповая вечеринка в 1960-х, где все веселятся, кроме Мюррея — тот настолько занят работой, что не замечает, что с ним флиртует самая горячая девушка в офисе. Вообще, Мюрреем здесь любуешься — он умеет выжать 110% из любой сцены, придать ей ироничной печали; такое дано не всем. Идейные рамки все равно заданы Диккенсом, а вот легкая мизантропия смешанная с сарказмом, ностальгия по прошлому и способность дурачиться, но оставаться всерьез — все это у «Новой рождественской сказки» есть благодаря таланту Мюррея.

#рождество_повсюду #сенников_смотрит

Рождественский марафон «Кино, которого я не видел», выпуск 4: «Встреть меня в Сент-Луисе»

В этом декабре почему-то захотелось устроить себе небольшой киночеллендж и посмотреть самые разные, странные, забытые рождественские фильмы и немного написать о каждом. Условия простые: писать про 1 фильм в день вплоть до Рождества (думаю, что до православного, но посмотрим) и только о тех картинах, которые я либо не видел, либо смотрел, но так давно, что пересматриваю их как будто с нуля.

Удивительно: фильм, который весьма условно можно назвать рождественским, но при этом он подарил одну из самых известных праздничных песен на английском языке. Вы наверняка ее слышали (куда от неё денешься) в исполнении Фрэнка Синатры:

Have yourself a merry little Christmas
Let your heart be light
Next year all our troubles will be out of sight

Так вот, впервые она прозвучала в фильме Винсента Миннелли «Встреть меня в Сент-Луисе» в 1944 году — и исполняла её Джуди Гарленд. Для фильма она и была написана;

А фильм Миннелли начался с серии рассказов, которые были опубликованы в журнале New Yorker в 1941–1942 годах. Их автор, писательница Салли Бенсон, перенесла на бумагу свои воспоминания о детстве: она выросла в Сент-Луисе в большой семье (три сестры и один брат), ее отец был адвокатом (а звали его Алонзо), а мать занималась домом. В рассказах она описывает события, происходившие в семье в 1903–1904 годах на фоне того как город готовился принять Всемирную выставку 1904 года (а летом того же года в Сент-Луисе прошли Олимпийские игры).

Мир, описываемый Салли Бенсон в общем-то бесконфликтен; семье ничего не угрожает, отношения в доме вполне теплые — и кажется, что будущее безоблачно. Оно обещает только лучшее: только всемирный интерес к твоему небольшому городу, достаток и успех. Старшие сестры флиртуют с молодыми людьми, младшие — немножко хулиганят, но вообще они славные: танцуют, поют, играют и учатся быть отважными. Папа получает повышение (ему предлагаю стать партнером юридической фирмы) и теперь семье предстоит переезд в Нью-Йорк и новая жизнь. Но они так любят родной город! Так не хотят уезжать из него в непонятный и огромный Нью-Йорк…

В общем, я думаю, что вы уловили суть. Для американского контекста — это такое сладкое мирное ретро, отнесенное ко временам спокойствия и отсутствия грандиозных бед и проблем. Наверное, как если бы у нас кто-то написал роман о теплом лете 1979 года у бабушки где-нибудь на Волге, где из забот только разбитая банка варенья и короткая размолвка с девочкой, которая нравится — и все тонет на фоне ожидаемой вскоре Олимпиады 1980 года.

Фильм Миннелли, в общем-то, получился таким же теплым (какие-то конфликтные сюжеты, которые были в рассказах, оказались отброшенными при экранизации) и ностальгическим. Главную роль играет Джуди Гарленд; на этой картине они с Миннелли и познакомились — и вскоре поженились. Потому что только Винсенту удалось найти с ней общий язык, успокаивать ее и держать в норме; Гарленд, которую переехало киноиндустрией с детства, страдала от депрессии, от зависимостей — с ней было все тяжело. А он смог как-то стать для нее источником спокойствия.

Сама атмосфера фильма Миннелли напоминает об «Унесенных ветром» — только если бы в фильме рассказывали о жизни, которая была на ферме до войны, бедствий и сражений. Спокойная, такая почти тургеневская реальность, в которой все приятно. Но, в то же время, это история о взрослении — и потому в этот спокойный мир иногда врывается отблески будущих потрясений: и вот уже Хэллоуин оборачивается выбитым зубом и небольшой кровью, рождественские снеговики отбрасывают страшные тени, а электрические огни, которыми светится Всемирная ярмарка кажутся намеком на то, что прогресс с собой несет не только радость. Здесь много песен (помимо рождественской есть прекрасный номер о людях, которые несутся вперед на трамвае), немало добродушных шуток, но взрослая жизнь уже стучит в двери — скорее открывайте!

#рождество_повсюду #сенников_смотрит

Я уже говорила, что во Вспышке много уникальных илюстраций. Конкретно эта газетная 1989 года не вошла в текст, так что поделюсь здесь.

Вообще ВИЧ и позднесоветская визуальная культура вполне могли бы стать темой для диплома или диссертации. Источников масса и никто их пока системно не анализировал. В том числе куча архивных плакатов, которые присылались художниками на конкурсы (как в этом случае).

Меня поразило, что практически все позднесоветские плакаты и газетно-журнальные иллюстрации по теме ВИЧ аппелируют только к одной эмоции - страху. Плакаты не информировали, не поддерживали, не выражали сочувствовующие, а только пугали смертью.

Конечно, это сейчас смотрится дико, когда вирус больше не приговор (при условии доступа к медицине), а тогда антиретровирусной терапии еще не существовало. И все равно, если сравнить с плакатами других стран, довольно интересно.

Открытые двери, закрытые шторы и бег времени

На склоне горы, на высоте почти в 2 километра, лежит загорелый пожилой мужчина. Чуть ниже по склону — сачок; выпал из рук при падении. Мужчина смотрит в небо, даже слегка усмехается, но это как в анекдоте — «Доктор, больно только когда смеюсь»; кружится голова и не получается встать. Над головой его проплывает кабина канатной дороги, в ней туристы. Он призывно машет им рукой, а они машут в ответ, думая: о, какой веселый старик. На обратном пути кондуктор понимает, что старик может веселый, но лежит на том же месте больше двух часов.

Владимира Набокова спасают. Травма даже не оказалась такой уж серьезной. Слава Богу, а то ведь мог бы быть такой комичный финал большой жизни.

Революция, гражданская война и эмиграция навсегда изменили его жизненную траекторию, отправив его в параллельное измерение. Фантасмагория переездов, чужих языков, новых миров и людей, которых он никогда бы не встретил в Петербурге. И внутри, конечно, не мог не появляться время от времени вопрос: «а что если бы…».

Двойники, альтернативные реальности — регулярная тема набоковских произведений. Доходит до параллельных миров, Анти-Терр, Владимиров Владимировичей Н. И он всегда шел вперед: движение его поступательное стремление вверх, к новым формам, взглядам, рубежам. Ничего застывшего, постоянная переменчивость и идеальность формы.

Он всегда словно хотел идти быстрее, чем бежит время. Он вообще любил шутки про время: коллега по Корнелльскому университету вспоминал, что Набоков мог взглянуть на часы и сказать — у меня 8:15. А что у вас?

Отмотаем же часы на полтора десятилетия назад.

Хоронят Бориса Пастернака. Проходят мимо одной переделкинской дачи, в которой задернуты все шторы, выключен весь свет. Это дом Константина Федина. Потом он скажет, что болел, что не мог прийти — но все всё поймут.

Когда-то он был реэмигрантом. В 1913 году поехал учиться в Германию, да так там и застрял, оказался, по сути, на положении военнопленного — только свободы у него было чуть побольше. Играл в немецких театрах, завязывал дружеские и романтические отношения, знакомился с настоящими русскими военнопленными. При первой же возможности выбирает родину: в 1918 году несется в Советскую Россию. Едет не в родной Саратов, а в Москву — и проходит всего несколько лет, как становится писателем, участником Серапионовых братьев и автором романа «Города и годы».

Произведение ныне полузабытое, но напрасно: эпопея войны, эмиграции и гражданской войны им описана так, что словно задает рамки всех других произведений того же типа. Главный герой, конечно, гибнет — в новом советском мире ему места нет, а судьба Юрия Живаго еще не была описана и предсказана.

Федин этим романом продлил себя в истории и сделал имя, но… Но в том-то и дело, что в похолодевшем мире 1930-х годов, ему вскоре пришлось запахнуться в пальто. Впрочем, человек из СССР, он ездит в межвоенные Берлин и Швейцарию то для лечения, то с государственными задачами — не набоковский эмигрант, а человек с положением. Крайне неустойчивым В конце 1930-х к нему придут. Он посмотрит ордер и увидит, что тот выписан не на него. Скажет: «Плохо работаете, товарищи. Дача Бруно Ясенского вон там». Его отпустят. Ясенского расстреляют в сентябре 1938 года.

Многие, кому удалось пережить 1930-е, запахнулись в это пальто, спрятались в нем, в надежде пережить. У некоторых в 1950-х получилось из него выползти. Но не у Федина. Он так и остался человеком в этом футляре, не позволив себе открыться. Стал литературным чиновником: и уже в этом качестве отвернулся от старого друга и соседа Пастернака, сыграв свою роль в запрете «Доктора Живаго». Позднее он же поспособствует невыходу «Ракового корпуса».

Но главное — литература. Тексты послевоенного Федина — почти сплошь мемуарные. Он смотрит в прошлое, мучает свой роман годами, но не выходит. Время ушло — и только старые друзья помнят каким он был.

Они умерли с разницей в две недели, в июле 1977 года. Один так и остался в своем прошлом, другой — и сегодня поет сиреной.

#сенников

Поддержите «Кенотаф» подпиской: телеграм-канал | Boosty

Боб Денар (1929—2007) – король наёмников, ландскнехт ХХ века и просто агент французского империализма.

Урождённый Жильбер Буржо происходил из провинциальной крестьянской семьи. Оружие в первый раз в руки взял в 15 лет – говорят, участвовал в Сопротивлении, но это не точно, как и многое в его биографии. По призыву попал в военно-морские силы, а в их составе на колониальную войну в Индокитай. Из армии был изгнан за мордобой.

Как многие французские крестьяне, Жильбер придерживался националистических и ультраконсервативных взглядов. Так, в 1954 году он был арестован за подготовку покушения на главу правительства Франции. Буржо не мог вынести возможности предоставления независимости колониям. Год его продержали в тюрьме, но ничего доказать не смогли и отпустили. Скорее всего, причиной прекращения судебного преследования была вербовка французскими спецслужбами. Буржо сотрудничал с ними всю оставшуюся жизнь.

1960-е годы были золотым временем международных наёмников и авантюристов. Европейские державы судорожно пытались удержать под контролем бывшие колонии. На их территории СССР и США вели прокси-войны. В новых независимых государствах шёл кровавый передел имущества и власти. Масса оружия, оставшаяся после Второй мировой, хлынула в Азию и Африку. Туда же устремилась масса молодых мужчин, с боевым опытом и без, в поисках лёгких денег и острых ощущений.

В 1961 году Жильбер под новым именем – Боб Денар – поступает на службу сепаратистов Катанги Моиза Чомбе. Так начался новый этап в жизни нашего героя. До конца 70-х годов Боб Денар воюет, участвует в карательных операциях и вооруженных переворотах на территории Конго, Гвинеи, Родезии, Габона, Анголы и Заира. Его деятельность в это время руководствуется 2 принципами: борьба с коммунистами и социалистами и сотрудничество со спецслужбами Франции. Денар был одним из двигателей проекта Франсафрика – сохранение контроля над континентом при формальном предоставлении независимости. Примечательна в карьере Боба попытка создать в Африке Тортугу – независимое государство-базу для солдат удачи. В 1967 году он поднимает мятеж наёмников и жандармов в Конго, но выступление было подавлено войсками президента Мобуту.

У Боба Денара был своей кодекс. Он никогда не допускал насилия в отношении белого населения Африки, даже если его творили работодатели наёмника.

В 1975 году Денар появляется на Коморских островах и тут же свергает президента. Вопреки своим принципам, к власти Боб приводит коммунистов. Спустя 3 года он возвращает на место прежнего президента и становится командующим гвардии. Денар принимает ислам, приобретает сеть отелей, скупает земельные участки, укрепляет личное влияние и свою власть в стране.

В 1989 году президент отдал приказ о разоружении гвардии. Однако, он погиб при невыясненных обстоятельствах через несколько дней, а Денар через ЮАР оказался во Франции. В 1995 году Боб с небольшим отрядом попытался вернуть власть на Коморских островах. Попытку переворота сорвал французский спецназ.

В конце 1990-х — начале 2000-х казалось, что эпоха наёмников навсегда ушла в прошлое. Реальность опровергла эти представления. И хотя в 2006 году Боб Денар был осуждён французским судом за участие в преступном сообществе, на деле он не отсидел ни дня – здоровье было подорвано. В 2007 году Боб Денар умер.

Из статьи Евгения Евтушенко про белградский кинофестиваль Fest в 1980 году — все-таки так непривычно читать о фильмах в непривычном переводе, а фамилии и имена режиссёров в незнакомой транскрипции. Полянский, Радлей Скотт, Герцог...

Люблю такое

И.П. Воргасов - "Беседа товарища Сталина с нагайцами - рыбаками и зверобоями в период его ссылки в Туруханском крае в 1916 году", кость мамонта, резьба, Тобольск, 1938

Из товарища Сталина мог бы получится неплохой антрополог (вот еще один пример). Уехал бы, как Богораз учится к Боасу, и руководил бы потом Комитетом по содействию народов северных окраин и писал бы про них книги.

Эхо «Послания к Человеку» — уже с этой пятницы

В октябре в очередной раз в Петербурге прошел международный кинофестиваль «Послание к человеку». Но для тех, кто не успел, не смог, не был в Петербурге — или не знал, что фестиваль был, — судьба предоставляет невероятную возможность. Уже в эту пятницу в Москве начнется эхо фестиваля: серия показов, которая пройдет с 22 по 30 ноября в кинотеатрах «Художественный», «Москино. Салют» и в Музее современного искусства «Гараж».

На этом Эхо свой ход не остановит: 23 и 24 ноября состоятся специальные показы в Якутске — в кинотеатре «Лена».

Не пропустите! Все расписания показов, описания фильмов и билеты доступны по ссылке. И очень прошу, если возможно — поделитесь этим постом, чтобы об эхе узнало как можно больше людей.

Не будем!

Другие годы, те же погоды

Юкио Мисима 🇯🇵 (1925 —1970) — последний самурай и Солнце Японской литературы.

Настоящее имя героя сегодняшнего рассказа Кимитакэ Хираока, родился он в семье зажиточного чиновника в Токио. Отец имел отличное образование и заслуги на службе, но из-за кулуарных конфликтов не стал большим политиком. А о том, что сей род был близок к такой политике говорит дружба отца Мисимы с Нобусукэ Киси, ставшим в 1957 году премьер-министром, и то, что его дед и вовсе был губернатором Южного Сахалина до скандалов со взятками и исчезновения куда-то сахалинского леса.

До 12 лет сын чиновника воспитывался бабушкой, из-за чего Юкио с юных лет впитал любовь к чтению, в речи использовал чаще женский вариант японского языка, а также рос в преклонении перед аристократическими традициями, самурайским благородством. Именно исторические мотивы и рассказы о самураях вдохновили хилого мальчика сначала к простому увлечению физической культурой, а затем привели к полноценному культу атлетизма в зрелые годы — Юкио всегда был известен превосходной физической формой.

Впрочем, стоит сначала сказать ещё несколько слов о юности Мисимы. Школу он завершил с отличием, хотя и много болел и в знак поощрения получил от императора Сёва в подарок часы из серебра. Подчинившись желанию отца, Мисима учился в Токийском университете на юриста, но куда больше его увлекает литература. Даже страшнейшее поражении Империи Солнца оказалось не в силах отбить желание юноши к творчеству, и он становится шаг за шагом известнейшим писателем Японии. Долго перечислять библиографию Мисимы и все его заслуги, поэтому о зрелости писателя я выскажусь кратко: это был писатель-сценарист-актёр с потрясающим телом бодибилдера, на протяжении всех 1960-ых участвовавший в гонке за Нобелевскую премию по литературе. Крайне интересная личность, которую можно охарактеризовать одним словом — знаменитость.

Основным мотивом произведений Юкио Мисимы является глубокая ауторефлексия, то есть самоанализ, воплощение своих юношеских переживаний на бумаге. Сам Мисима в эссе "Солнце и сталь" определял жанр своих произведений, как критическую исповедь. Очень большую роль играет в творчестве писателя, обожавшего творчество Достоевского, фатализм, и дальнейшие события его жизни, как заявляют биографы Мисимы, демонстрируют, что конец его жизни был во многом предсказуемым и продиктованным принятыми идеями, трагическими взглядами на жизнь.

В 1960-ые японская интеллигенция всё громче возмущается навязанной Японии пацифистской конституцией, и к 1968 году Мисима, тоже недовольный сложившимся укладом жизни, формирует с единомышленниками общество ультра-правого толка, ставящее целью возрождение самурайских традиций, Татэ-но кай – «Общество щита». Зачем? — в поздние годы Мисима в своих произведениях много рассуждал о вопросе ухода из жизни, отмечая наиболее почётным уход из жизни торжественный, в духе самурайских традиций.

Одни считают, что он захотел большего и попытался устроить военный переворот, чтобы достичь чего-то большего и прославить себя, другие видят в этом исключительно безумство. Так или иначе, 25 ноября 1970 года, ровно в 11:00 Юкио Мисима закончил писать свой последний роман, а затем надел форму своего самурайского общества и пристегнул на пояс катану XVI века. А затем с парой единомышленников отправился с официальным визитом в штаб Сил самообороны Японии в городке Итигая. Военные не могли и подумать, что писатель-эстет вздумал осуществить государственный переворот, о котором мы уже писали ниже.

Сюрприз этот явно удался: начальника базы связали, к солдатам Мисима обратился с пламенной речью, которую толком никто не расслышал, а затем горе-заговорщики решили отойти на тот свет. Почему-то начальник базы от такой чести отказался, не являясь фанатом японских обычаев (как оскорблённый, он в идеале должен был последовать примеру заговорщиков). Мисима же совершил сэппуку при участии товарищей из «Общество щита». Одному из них Мисима даже доверил отсечь себе голову, но тот подвёл — сделал дело лишь со второй попытки. А весь мир остался с вопросом на устах: Какого чёрта это было?!

Надо прислушиваться, чтобы спастись

Большой советский художник и знаковая французская романистка. Оба научились перевоплощаться, жить другой жизнью — одну к этому привела эмиграция, другого — смутные и страшные времена. Егор Сенников в новом выпуске цикла «Расходящиеся тропы» пытается расслышать в потаенной жизни двух человек отзвуки большой истории.

По Москве едет грузовик. В кузове — множество молодых парней: молодые солдаты, сбежавшие с фронта, городская рабочая молодежь, уголовники, студенты. Лихо распевают, сворачивая то в один, то в другой московский переулок. На винтовках у солдат повязаны красные знамена. Грузовик останавливается у полицейского участка. «Айда, ребята», — кричит заводила и бодро прыгая в февральскую грязь, вся мужская ватага вваливается в отделение. Вскоре — движение в обратную сторону: на московскую улицы вытекает ручей энергичных молодых парней; они держат за руки немолодого уже полицейского пристава. Сажают в грузовик и едут дальше.

Так описывал свой февраль 1917 года художник Аркадий Пластов. Но верится с трудом. А слышится гораздо больше, чем рассказывается.

Сын священника, внук иконописца, студент-семинарист, Пластов с детства тяготел живописи — первый художественный опыт он получил, изучая росписи в церкви, построенной дедом Аркадия в родной деревне Прислониха. Аркадий рвался в Москву, хотел изучать живопись. Годы Первой мировой Пластов провел, учась в Московском училище живописи, ваяния и зодчества.

После Февральской Пластов укатил в родную Прислониху. Вернувшись осенью 1917 года в Москву доучиваться, едва не оказался сам в большой беде: патруль обратил внимание, что на форменной шинели у Пластова красовались пуговицы с орлами. До страшного не дошло, но Пластов понял, что, кажется, с мечтой о живописи придется расстаться — может навсегда. И уехал в Прислониху, где стал крестьянином — и нашел в этом спасение.

В Прислонихе он проводил главные крестьянские полгода, а после сбора урожая уезжал в Москву и работал над картинами. В передовики соцреализма он не рвался. Никогда не отказывавшийся от веры, он с болью смотрел на то, как в середине 1950-х церковь в Прислонихе уничтожили. И все равно писал работы на религиозные темы; и мог позволить себе «включить дурака» и выступая на фоне Президиума ЦК с Хрущевым во главе, говорить, что в Москве правды нет, а есть она лишь на земле — формально имея в виду, что художникам стоит уезжать из Москвы в регионы.

Человек себе на уме, сумевший прожить российский XX век так, как он сам хотел и следовать своим правилам. Потому что умел расслышать ход времени и понять, что нужно делать.

В 1972 году, когда Пластов умрет в Прислонихе, в Париже в печать выйдет новый роман Натали Саррот «Вы слышите их?» — вскоре его переведут на русский, а предисловие к советскому изданию напишет Евтушенко. Саррот, ровесница века, родилась в 1902 году в Иваново, но ее детство и юность прошла в том странном довоенном мире, где было возможно столь многое, что вскоре превратилось в фантазию, в рисунок на запотевшем стекле. Жизнь между Россией и Парижем, прогулки с отцом в Люксембургском саду, брат, писавший книгу об Австро-Венгрии, мать, вышедшая второй раз замуж и переехавшая в Петербург…

Что здесь удивительного для довоенного человека? Что здесь реального, для человека послевоенного? Жизнь унесла Саррот потоком во Францию, помотала по Европе, столкнула со страшным и научила глубокой рефлексии и слову — такому, в котором можно утонуть, проводя вечный диалог с самой собой

Саррот — одна из создательниц Нового романа, в своих работах уходившая от прямой повествовательности к попытке описать суть человеческого существования. Роман «Вы слышите их?» описывает то, что происходит, когда взрослые люди, собравшись в гостиной, слышат из соседней комнаты заливистый детский смех. Это весь сюжет, а вот все остальное содержание пересказать не так-то просто — это мысли, фантазии, воображаемые ситуации.

Словом, все то, что пролетает в минуты жизни в голове рефлексирующего человека.

Словом, жизнь.

#сенников

Поддержите «Кенотаф» подпиской: телеграм-канал | Boosty

Сергей Простаков много раз зарекался от того, чтобы кого-то ругать публично, но создатели сериала «Комбинация» не оставили ему шансов.

Уже общим местом стало утверждение, что сегодняшнее российское кино демонстрирует последовательный эскапизм и игнорирование реальности. В этой стратегии самой по себе нет ничего плохого — проблемы начинаются, когда ей пользуются люди бесталанные и незаинтересованные, и портят таким подходом даже потенциально сильный материал.

«Комбинацию» на старте сравнивали со «Словом пацана» — та же студия Wink и многие создатели, а ещё описываемая эпоха. Хватает тех, кто ненавидит прошлогоднее «Слово пацана», но никто всё равно не будет отрицать, что это было и событие, и высказывание. На историческом материале книги Роберта Гараева режиссёр Жора Крыжовников снял фильм об истоках культуры насилия, которое пропитало, как выражается мой друг Сергей Карпов, пространство северной Евразии. В фильме всё работало на это: позднесоветский город ничем не отличался в кадре от городов двадцатых годов XXI века, рванный монтаж — фирменная фишка Крыжовникова работала на ощущение мокьюментари, сбалансированный саундтрек из нескольких перестроечных песен идеально вязался с центральной музыкальной темой «Пыяла» «Аигел». Время и место, почва и судьба — в фильме всё работало на содержание: историю об особенностях национального насилия.

К середине «Комбинации» уже становится понятно — создателям неинтересно снимать и делать кино про группу и про её создателя Александра Шишинина. Даже жалко Никиту Кологоривого, который в роли Шишинина очень старается, но не может же он вытянуть то, что не интересно режиссёру.

Бессилие режиссёрской мысли проявляется, когда зачем-то появляются документальные кадры первого большого выступления «Комбинации» в Волгограде. И тут всё ясно: этот ход нужен, потому что никто не в силах передать значение момента обычными средствами — ну, не получается.

Для музыкального сериала в фильме непозволительно плохой саундтрек. Есть два отличных мэшапа Кирилла Бородулева, который собственной смешал главные хиты британской волны и шлягеры «Комбинации». Но при монтаже как будто бы не поняли, куда это засунуть в столь слабый материал, а потому они звучат в первых сериях, а потом разок в конце. В результате саундтрек состоит из хаоса то оригинальных песен «Комбинации», то необязательных каверов. И ещё «изюминка» — зачем-то сделали пасхалку с «Несмеяной». Опять же, был бы материал сильней, то могло получиться изящно, но тут не получилось.

Ну, и самое главное, зачем снимать фильм про Шишинина, если его смерть превратили в фантасмагорию? Можно сказать, конечно, что его убило само время, но из всего этого сквозит и фальшь, и страх. Есть очевидные намёки на версию из «Википедии», но в сериале Шишинин погибает только потому, что его и в реальности убили. Ну, не захотели создатели попытаться объяснить этот феномен гибели «молодых да ранних» в 1992-1994 года. Страшно. Всё ещё.

Что же касается, группы «Комбинации» как феномена, то спасибо создателям, что актуализировали. Это действительно был великолепный проект — «600 секунд» от поп-музыки. И также не переживший 1993 года. Пути закованы. Проект «Российская Федерация» тронулся в путь. Некоторым пацанам из «Слова» места в нём хватило, а бывшему менту, верившему, что песнями покорит Америку, нет. Но ладно, это мы ищем смыслы, где их нет.

#простаков #рецензии_кенотафа

Помню, несколько лет назад у кого-то читал пространное размышление о том, как глупы были избиратели в Британии, которые летом 1945 года проголосовали обеими руками против Черчилля и за лейбористов во главе с Клементом Эттли. «Кто помнит этого Эттли?», — заламывал руки человек. «А вот Черчилль — великий, победитель в войне, жесткий, военный вождь».

Для меня уже в тот момент такие размышления были приметой того, что человек расписывается в собственном идиотизме. Мне вообще кажется, что есть такой поколенчески разлом — уважать Рейгана, любить Тэтчер, незамутненно восхищаться Черчиллем. Я и сам, едва закончив школу и начиная учиться в университете имел склонность очаровываться такими политическими фигурами. Все они еще были окружены флером победителей — Черчилль в вопросе Второй мировой, а Рейган и Тэтчер — в отношении Холодной войны, коммунизма и СССР. Это такое послезнание, которое отбрасывает иной свет на политиков, чья карьера политически к этому вроде как вела.

Но чем я старше становился, чем больше думал и рефлексировал, тем больше понимал, что здесь не только велика доля мифа. А еще и вот эта попытка зачаровать силой, которая ни перед чем не остановится. А сила, которая существует ради силы меня лично перестала завораживать.

И Тэтчер со временем стала для меня синонимом всего отвратительного в политике: жестокого, несклонного к переговорам, беспощадного и живущего в иллюзиях. Все вот эти лозунги из 1980-х — об ответственном индивиде, о том, что общества не существует и каждый должен быть за себя, о том, что необходимо забыть о коллективном действии и отказаться от него в пользу ничтожного шанса на личное богатство. Воспевание богача, ода «актору», которая должна была отвлечь от безработицы, безнадеги в кирпичных рядных домах, из которой никуда не убежишь — только на дно бутылки или на тот свет. Разрушение неэффективной, но возвыщающей отдельного человека социальной системы в пользу яппи, в пользу финансового капитала, в пользу избранных.

И этот обман, который прикрывался звенящими побрякушками, чувствовался. В этом обманчивом мире живут герои Ирвина Уэлша и Мартина Эмиса, Ника Хорнби и Зэди Смит. В пограничном состоянии между нищетой и нормой обитают не только персонажи из фильмов Алана Кларка, но и герои множества политических триллеров, которых в 1980-х годах было не было. Образцовый тэтчеровский герой, появившийся на экранах, впрочем, до Тэтчер — это бандит из «Долгой Страстной пятницы», сыгранный Бобом Хоскинсом: преступник, планирающий стать преуспевающим девелопером и перескочить из мира подпольного в реальность, где все решают деньги и сила.

Пошлое ханжество, сочетающееся с беспринципным отношением к судьбе человека. Беспокойство о морали — а не о миллионах людей без работы. Настаивание на том, чтобы верить в некие визионерские фантазии, а не в практическую реальность. И прочее, прочее, прочее.

Если уж говорить о британской политике, то мои герои — это люди вроде Эньюрина Бевана, человека, который создавал почти из ничего систему общественного и национального здравоохранения. А не тех, кто точил когти, чтобы предпринять попытку ее уничтожить.

Французский плакат начала XX века, рассказывающий о вреде алкоголя.

Интересно, кстати, что слева на этом плакате изображен не трезвенник, а человек, который пьет «хороший», «правильный» алкоголь — вино, сидр (грушевый и яблочный), пиво. А мрачный потрепанный мужчина справа пьет «плохой» алкоголь — прежде всего водку! А на картинках по углам (слева и справа) показывают куда ведут разные пути употребления алкоголя: после «хорошего» вас ждут веселые эскапады, а после «плохого» могут и расстрелять.

Мост между параллельными мирами

Часы спрессовываются в дни и недели, те — в месяцы и годы, а дальше в десятилетия. Продукт этого процесса — опыт; у кого-то совместный, у кого-то совершенно раздельный. В новом выпуске цикла «Расходящиеся тропы» Егор Сенников смотрит на то, как люди, которых разнесла в разные стороны История, могут чувствовать связь друг с другом благодаря разделенному опыту проживания.

Две женщины в московской квартире. Их разделяет возраст, но сближает опыт пережитого.

Ты вселенную держишь, как бусу,
Светлой волей Аллаха храним…
Так пришелся ль сынок мой по вкусу
И тебе, и деткам твоим?

Молчание.

— Ох, страшные, Анна Андреевна.
— Время было страшное, вот и стихи страшные, — отвечает.

Очень важно иметь опыт, который объединяет. Это сближает даже людей, которые различны по возрасту, мировоззрению, сексуальной ориентации и моральным ориентирам. Пережив вместе грозовые минуты, вы с любым таким же несчастливцем всегда сможете найти возможность навести мосты. Общие слова, речь, даже мимика. Тайный клуб свидетелей страшного — и на сердце у каждого отпечатано время, обстоятельства, факты. По ним вы друг друга и опознаете.

У Анны Ахматовой и Лидии Чуковской (а именно они — те две женщины в Москве в 1960 году) такой общий опыт проживания был. И разговор идет на темы, понятные обеим, вопрос в оттенках: Ахматова, например, радуется, что Твардовский может в «Правде» критиковать сталинское время, пусть и размыто, а Чуковскую бесит и тошнит от того, что делается это не так, как стоило бы. Но это детали. Манера их постоянного разговора (как, по крайней мере, видится из записок Чуковской) такова, что они понимают друг друга с полуслова.

И опять по самому краю
Лунатически я ступаю.

За сотни километров от Ахматовой и Чуковской, в Мюнхене живет поэт Дмитрий Кленовский. С Ахматовой они знакомы давно, еще с тех пор, когда Гумилев учил молодых поэтов. Кленовский — выпускник Царскосельской гимназии («последним царскосёлом» называла его Нина Берберова). Из России после революции он не уехал и залег на дно в Харьков, где старался не отсвечивать своим акмеистским-журналистским прошлым и тихо работал переводчиком.

Но он ничего не забыл. В 1950-х, уже не в России, он пишет:

Когда я, мальчиком, с тобой дружил,
Прекрасный город одиноких статуй,
Густой сирени и пустых дворцов,
Тебя еще не посетили беды:
Твой Гумилев был юношей веселым,
Ахматова — влюбленной гимназисткой,
А Иннокентий Анненский еще
Не задохнулся на твоем вокзале.

Война. Харьков под немцами. Кленовский движется по спецмаршруту — коллаборационистская газета «Голос Крыма», следом Австрия и Мюнхен. Оказавшись в эмиграции, он переписывается с архиепископом Иоанном Шаховским; сам Кленовский в это время все больше погружается в мысли о православии и традиции. И в этой переписке видно, что хоть и унесенный потоком времени в Мюнхен, он все равно следит за старой знакомой Ахматовой.

Ахматова проживала в Ленинграде первые недели и месяцы Блокады, сражалась за репрессированного сына, пережила запрет себя... Вроде бы на дворе уже глубокая Оттепель, реабилитация и Твардовский. А новую книгу все равно заворачивают. Вот Бродского сажают — и надо его пытаться спасти. Здесь новая статья Федина — и надо на нее отреагировать. А вот и конец Оттепели. И уже процесс Даниэля и Синявского. Жизнь идет в своем великолепии и мерзости — и надо каждый день преодолевать.

А Кленовский следит за этим из своего мюнхенского далёка и дает оценки. Он относится к ней с любовью и уважением, он негодует за то, что ее цензурируют в советской печати. Шлет ей поздравительную телеграмму на 75-летие (и знает, что она ее получила). Досадует, что во время войны она «славословила Сталина», хотя и понимает обстоятельства этого «славословия». И горько грустит, когда она умирает. Все это для него не стало пустым звуком — и какой бы поворот он не выбрал, то, что прожито с кем-то, останется навсегда.

Связи не умирают, сколько границ не начерти — мостик уцелеет.

Хуже, если этого мостика в принципе нет — тогда разговор уже невозможен.

#сенников

Поддержите «Кенотаф» подпиской: телеграм-канал | Boosty

Реклама в газете Известия, август 1993 года

Побежденные? Победители?

Желчный писатель и литературовед, некогда эмигрант, позднее — возвращенец. Пожилой писатель-эмигрант, четыре десятилетия живущий вне России. Жизнь обоих клонится к закату, но они неутомимо сводят счеты с прошлым. Егор Сенников продолжает цикл «Расходящиеся тропы» и пытается разобраться в том, как правильно описывать прошлое, чтобы протянуть нужный образ его в будущее.

Заполненный зал в музее Маяковского. Майский вечер. Впервые после постановления Жданова о журналах «Звезда» и «Ленинград» (выпущенного в 1946 году) в Москве проходит литературный вечер Анны Ахматовой. На сцену выходит пожилая интеллигентная дикторша и представляет всех основных участвующих лиц вечера — филолога Жирмунского, поэтов Тарковского, Корнилова, Озерова, и, конечно, саму Анну Андреевну.

Когда этот вечер еще только устраивался, организаторы спрашивали её — кого бы ей хотелось видеть в роли ведущего, открывающего вечер: писателя и литературоведа Виктора Шкловского или концертирующего рассказчика о былом Ираклия Андронникова. Ахматова сказала: «Нет, ни того, ни другого я не хочу». «А кого же?». Та подумала и ответила — «Карандаша».

Виктор Шкловский был человеком сложным. Такое отношение Ахматовой к нему достаточно типично для его современников: студенты его вспоминали как он мог посвятить вместо лекции время рассказу о том, как занимал деньги у Горького, а тот не давал. Артист Баталов, посетив дачу Шкловского, выдыхает «Ну и субъект!» Чуковский отмечает: уже в 1965 году Шкловский манкирует приглашением на вечер памяти Зощенко. Все еще не сочетается партийной линией.

Может быть дело в том, что Шкловский вернулся в Россию из короткой берлинской релокации уже четыре десятилетия как, а все чувствует себя побежденным? Он же писал в «Zoo»:

«Я поднимаю руку и сдаюсь. Впустите в Россию меня и весь мой нехитрый багаж».

Почти в то же время, как Шкловский в Россию вернулся, ее покинул, — и навсегда, — писатель Борис Зайцев. Имя он сделал еще в начале века; его вхождение в литературу поддержали Чехов, Короленко и Андреев. Уроженец Орловской губернии, он сам отмечал, как много важных литературных имен дали России Тула и Орел. Сам он идет по следам великих.

А после отъезда он становится одним из знаковых имен среди писателей первой волны эмиграции; он не патриарх, как Бунин, но точно одна из величин, с которой себя нужно соотносить каждому. Он создает множество коротких биографий своих современников и предшественников, стремясь ухватить и образ, и дух времени: от Василия Жуковского до Александра Блока, от Бунина до Белого. В 1965 году Зайцев выпускает мемуарный сборник «Далекое» — здесь он под одной обложкой собирает очерки и биографии разных лет, стремясь показать свою литературную карьеру. Открывается книга эссе о Блоке, которое называется «Побежденный».

Блок в рассказе Зайцева, написав революционную поэму «Двенадцать» потерял голос и жизненную силу, почувствовал себя раздавленным революцией и временем. На свой последний литературный вечер в Москве весной 1920 года он приезжает усталым, постаревшим, больным; в первом отделении Чуковский, затем он.

«Лицо землистое, стеклянные глаза, резко очерченные скулы, острый нос, тяжелая походка, и нескладная, угластая фигура. Он зашел в угол, и полузакрыв усталые глаза, начал читать».

Шкловский, почти в то же время, что и Зайцев, пишет в «Новом мире» о мемуарах советского литературоведа Корнелия Зелинского. Он их разносит, обращая внимание на фальшь и очевидные заимствования из другой литературы. Зелинский упоминает о Блоке, дескать тот говорил ему о революции, написав «Двенадцать» — и Шкловский отзывается:

«Это очень похоже на Блока, на минимальность его мимики, на напряженность голоса, но это, к сожалению, не Зелинский, это цитата из воспоминаний Федина».

Кто здесь побежден? Только память. И Зайцев, строящий свой образ Блока, и Шкловский, разносящий мнимые воспоминания о поэте, и сам Блок — умерший, но оставивший голос в вечности. Все они игроки. Побеждена только память — у каждого своя.

#сенников

Поддержите «Кенотаф» подпиской: телеграм-канал | Boosty

Я Байрон, я другой

По Ярославлю в санях перемещается молодой человек. В руках у него фотоаппарат; сопровождающий человека гид и переводчик смотрит на мужчину с большим неудовольствием. Он едет от одной заброшенной церкви к другой, бухается в сугроб, чтобы сфотографировать храм наиболее эффектно и тратит много времени на рассматривание фресок. Пытаясь найти дорогу к очередной церкви, иностранец и гид останавливаются рядом с лакокрасочным заводом; рабочие недоверчиво смотрят на иностранца с фотоаппаратом, подозревая в нем шпиона, но гид успокаивает их — товарищи, этого чудика заводы не интересуют, ему бы дорогу к храму найти.

Иностранца зовут Роберт Байрон, он англичанин, путешественник — можно даже сказать, что трэвел-блогер, — беззаветно влюбленный в саму идею путешествий. Конечно, про почти любого много путешествующего в межвоенную эпоху англичанина, пишущего книги, несложно предположить, что он шпион, здесь нас этот сюжет не интересует. Самое главное — взгляд на жизнь со стороны; способность рассмотреть то, что мы не видим сами. И это у Роберта Байрона получилось блестяще.

В издательстве Ad Marginem вышел перевод книги Байрона «Сначала Россия, потом Тибет». В редакторском примечании рассказывается, что книга Байроном была собрана искусственно (по издательским и коммерческим причинам) — под одной обложкой объединены два очерка: один о поездке в СССР в феврале 1932 года, а другой — о путешествии писателя на Тибет в конце 1920-х.

Это объединение должно было провести параллели между двумя странами: Россия — страна, где ты постоянно едешь по дороге, страна, которая намерена преподать всему миру урок прогресса… И Тибет, закрытый от иностранцев, избегающий обновления и живущий по правилам, заведенным, может быть, еще в те времена, когда люди впервые приняли решение жить в Гималаях. Противопоставление это не очень работает и русском читателю про Москву интереснее (хотя в рассказе о путешествии на Тибет восхищает рассказ о недельном авиаперелете из Лондона в Индию; ох эти времена, когда полет был действительно приключением, а не скучной поездке в авиамаршрутке).

Байрон почти безразличен к Ленинграду (туда он вернется еще в 1935 году, чтобы выступить на конгрессе по археологии, а затем отчалить в путешествие по Транссибирской магистрали), красоты Москвы его не очень сильно впечатляют. К большевизму он равнодушен (тоже отличие от среднестатистического иностранного визитера красной столицы): он кажется ему слишком жестоким, подавляющим и шпиономанским. Заводы? Он их уже видел в самых разных точках мира. На полях, скорее для англоязычного читателя, чем для себя, он разбирается с мистическим, сектантским основанием большевизма и идет дальше.

И как же он расцветает, когда добирается до той России, в которую он хотел попасть. Как завороженный он смотрит на фрески собора Святой Софии в Новгороде. С нежностью и любовью он описывает «Троицу» Рублева, которую ему в Третьяковке показывают хранители; он посвящает ей чуть ли не главу, в которой силится постичь гений иконописца и понять, что делает икону такой незабываемой.

Он мчится в Ярославль с большим списком церквей, которые он намерен посетить и изматывает гида-коммуниста тем, что постоянно спрашивает о том, как найти церковь Иоанна Златоуста или храм Иоанны Предтечи. С какой любовью этот фанат Греции описывает древнерусское искусство, которое единственное для него в СССР 1932 года и представляет интерес. И с какой тоской он слушает предложения поехать на Днепрогэс — видел он и дамбы, и заводы, и конвейерные линии; не это для него составляет Россию.

Обходя новгородский Антониев монастырь, он видит, как в небе совершают учебные полеты советские летчики на истребителях. Шум, грохот — и вот они уже уносятся вдаль.

«​​Я повернулся к сельской церкви, построенной 580 лет назад, к темным елям, дрожащим на ветру, и к могильным крестам <…>. Я видел, как вооруженная мощь Советского Союза уменьшилась до точек и исчезла. Старая и новая Россия, меняющаяся, и всё же неизменная…»

#сенников #рецензии_кенотаф

Поддержите «Кенотаф» подпиской: телеграм-канал | Boosty

Сегодня мы завершим программу «Это не должно было произойти» показом «Дочерей Ольфы», прошлогоднего каннского хита. Это док о семье из Туниса, в которой были четыре дочки, но в кадре мы увидим только двух младших и саму Ольфу. Что произошло со старшими, нетрудно предположить, пройдясь по западным границам Туниса, однако пусть здесь не висят звёздочки роскомнадзора.

Разбитая семья Ольфы соглашается на проект режиссерки Каутер Бен Ханьи: рассказать о себе и заново прожить историю семьи в последовательности инсценировок. Отобраны ключевые воспоминания, найдены локации. Младшие, но уже взрослые дочери становятся маленькими, вспоминают отца и безотцовщину, свой подростковый протест против матери, и всё время ищут присутствия старших сестер. А кино умеет вызывать присутствие, и Бен Ханья возвращает Рахму и Гофран в семью, выбрав на их роли актрис. Актрисы вместо старших дочерей — лишь подстановка, но даже приблизительного сходства по фото из портфолио оказывается достаточно, чтобы расшевелить прежде вытесненное, столкнуться лицом со своим отрицанием. Начавшись как интроспективное расследование о пропавших сестрах, фильм выводит в центр фигуру матери: ее отчаяние и ярость, ее страх вырастить отдельных людей и остаться одной.

Бен Ханья обнажает свои стратегии, оповещая нас об условиях эксперимента. Ее фильм то собирается в линейную историю, то ухает в ямы умолчаний, то сталкивается с принципиальной невыразимостью — и всю эту дорогу балансирует между терапевтическим «не навреди» и ситуацией дока как охоты. И в этом отношении он будто бы не заходит слишком далеко, выбирая этичность и утешая своих героинь тем, что мягкий мир возможен и однажды, быть может, наступит. Другой им известен слишком хорошо.

Приходите в 18:40 в большой зал Дома Кино — https://www.domkino.spb.ru/films/docheri_olfy/

~ Никита.

Советские фильмы за рубежом 1952г.
Ф.Р5446. Оп. 86. Д.8566. Л.132,133.

Выдержки из справки о советском кинопрокате за границей , подготовленной диппредставительствами СССР в 1952 г.
Время составления справки — период т. н. «малокартинья», Одновременно это период значительного ухудшения отношений со странами Запада и сокращения любых контактов с западным миром.
Тем не менее, власти задумывались о возможности расширить прокат имеющихся советских картин за границей. Так, в справке о состоянии проката в США советские дипломаты упоминают о необходимости «улучшить качество английских текстов к советским фильмам, учитывая при этом уровень и национальные особенности американского зрителя»
Посольство в Великобритании просит, среди прочего, направлять в Англию «преимущественно музыкальные фильмы» а также «документальные фильмы не делать длинными, снабжать их текстами на хорошем английском языке и не допускать, чтобы они носили чисто агитационный характер».

«Вечная память» Майте Альберди — сегодня вечером

Что остается после конца света? Майте Альберди пытается доказать, что память. В своем фильме «Вечная память» чилийская режиссерка показывает нам двух героев, Паулину и Аугусто, за которыми следишь с неослабевающим вниманием. Хочется удержать малейшую деталь их поведения друг с другом: танцев, улыбок, поцелуев. И мрачную сторону их жизни тоже оставляешь при себе: когда Аугусто не может вспомнить, кто он, что написано в его книгах и чем он занимался всю свою жизнь.

Аугусто — журналист, который значительную часть своей карьеры посвятил тому, чтобы рассказывать правду и сохранять память о преступлениях режима Пиночета. Но сейчас Аугусто сражается с болезнью Альцгеймера, и его собственное прошлое для него постепенно меркнет, стирается. Рядом остается поддерживающая его супруга Паулина.

Память вечная, внешняя, и память собственная, исчезающая во времени — нельзя сказать, что Альберди прямо противопоставляет два этих явления. Ее больше привлекает рассказ о том, как два человека держатся друг за друга — и как их любовь оказывается если не лекарством, то мощным обезболивающим, которое на время дает успокоение обоим.

«Вечная память» взяла приз жюри в Сандэнсе и была номинирована на «Оскар» от Чили. В рамках фестиваля «Послание к человеку» мы покажем фильм с Никитой Смирновым в программе «Это не должно было произойти» уже сегодня. Показ начнется в 21:00 в малом зале киноцентра «Родина». Остался один билет! https://message2man.com/seances/21-10-2024-v-21-00-jeto-ne-dolzhno-bylo-proizojti-eternal-memory-rodina/

А повторный показ пройдет в среду, в 21:10 в кинотеатре на Лендоке: https://message2man.com/seances/23-10-2024-v-21-10-jeto-ne-dolzhno-bylo-proizojti-vechnaja-pamjat-lendoc/

— Егор.

Сказать, что работа Брюггера задает фантастически высокий уровень безумия — это ничего не сказать. От унылых посиделок с пожилыми коммунистами в баре на окраине Копенгагена до международного бизнеса по торговле оружием и наркотиками — по этому пути Брюггер и Ульрих проводят нас, показывая, что расстояние от одного до другого — ничтожно. В этом потайном мире, о существовании которого мы обычно не знаем ничего, есть своя система, иерархия и правила: жестокие, но правила. Здесь все обманывают друг друга — и привыкли к этому. Здесь могут убить — но и выигрыш может быть очень большим. Здесь все подписывают какие-то договоры, где все реальные акторы прикрыты третьими лицами, а суть бизнеса скрывается за фейковыми названиями (проект по производству наркотиков герои назвали «проект Туризм»).

И, что самое ужасное, пока ты смотришь, ты понимаешь, что все это, в общем, не только про Северную Корею. В ней это все доведено до предела — в силу пограничности самого государства, его маргинальности и всесилия режима, который просто стер любые намеки на общественное мнение и свободу человека. Именно поэтому режим может делать абсолютно все что угодно: торговать оружием и наркотиками, торговать собственными гражданами, ставить на них опыты — и при этом привечать самых мутных, неприятных и кровожадных персонажей, вроде Алехандро (который занимает какие-то посты в Северной Корее и может там что-то решать — хотя вообще он живет в Тарагоне).

Брюггер показывает нам очень отважного человека — Ульриха — который идет по пути конспирации, не зная, куда он придет. Его путешествие ведет его из Копенгагена в Барселону, из Иордана в Пхеньян, из Кампалы в Пекин — и на каждом этапе он встречает людей, которые помогают этой серой жизни существовать. Циничные дельцы, жесткие предприниматели, государственные агенты, шпионы, торговцы оружием и наркотиками — этот мир существует совсем рядом, в соседнем номере в отеле. И многим в нем комфортно жить: в этаком неолиберальном сером пространстве, где можно сделать все что угодно — и тебе за это ничего не будет.

Работы Брюггера после себя всегда оставляют смешанные ощущения: его фирменный сарказм смешивается с горечью от увиденного — и в итоге ты немного дезориентирован. В «Кроте» он доводит это ощущение до предела: ты не можешь не смеяться вместе с северными корейцами на потайных встречах по продаже баллистических ракет, но потом тебе становится горько и страшно. От того, что мир, в котором ты живешь — и без того безумный — оказывается еще страшнее, чем ты думал.

Если Ульрих, ведя свою потайную жизнь «крота», вынужден был постоянно играть роль скромного ученика у Алехандро, то Джеймс играл свою роль с размахом. Разодетый как гангстеры из «Джентльменов» Риччи, с окладистой бородой, он пришел на встречу с Алехандро с надменным видом, всячески изображая из себя опытного и побитого жизнью мутного инвестора. Алехандро разоткровенничался — и еще больше раскрыл карты: рассказал, что так как в Северной Корее не действуют никакие законы, международный контроль и международные организации, то в стране могут выполнить любой заказ. Любой. Нужно оружие? Без проблем? Хотите метамфетамин или героин? Устроим. Нужно провести исследования фармацевтического препарата, которые нельзя проводить в западных странах? Никаких проблем. Плати — и получишь все, что хочешь. Страна под санкциями, ей дорога каждая копейка — и неважно, кто ее дает. По сути, все это — какое-то частное предприятие Кимов, прикидывающееся страной и готовое ради денег использовать все ресурсы, которые у них есть.

Легенда Джеймса заключалась в том, что ему нужно производство оружия и наркотиков: все это он якобы должен был поставить в Палестину. Логичным образом возник следующий шаг — Алехандро, Ульрих и Джеймс отправились в Северную Корею. К поездке готовились — и не зря: после пары дней обязательной туристической программы с посещениями мавзолеями, песнями, танцами и большим количеством алкоголя, Ульриха и Джеймса утром повезли на окраину Пхеньяна в полуразрушенное здание, в окружении гетто. Корейцы сказали им спускаться в подвал.

В подвале все оказалось не так страшно — там располагался относительно роскошный ресторан. Там уже был представитель оружейного завода, местные спецслужбисты и чиновники. Джеймсу показали каталог продукции — там было все: от баллистических ракет дальностью до 1500 километров и ПТУРов до танков, самолетов и даже подводных лодок. Фейковый инвестор Джеймс выдумал название своего предприятия и подписал от его лица договор с северокорейским предприятием.

Единственным условием корейцев было то, что, производить все это они будут не у себя, а в третьей стране — для большей безопасности и для возможности более свободных поставок оружия и наркотиков. Выбор пал на Уганду: туда отправился Джеймс, Ульрих и северные корейцы. Видимо, и для угандийских чиновников, и для северных корейцев сама ситуация относительно типовая: угандийцы предложили остров внутри страны, который можно было бы купить (местному населению наврали, что там построят больницу — вскоре после этого их должны были выселить из их домов), а корейцы предложили проект маскировки производства. На поверхности все это должно было быть спа-отелем, а под землей, в бункерах, северные корейцы производили бы оружие и наркотики, которые можно было бы с легкостью вывозить с острова благодаря построенному там же аэродрому.

И так все закрутилось. Новая подпись, новые проекты и новое предложение — корейцы предложили оплату следующим образом: Джеймс покупает российскую нефть у некого иорданского бизнесмена, тот везет ее в Северную Корею своими окольными путями, а уже после этого корейцы отправляют специалистов в Уганду.

Словом, примерно в этот момент все и должно было произойти — и произошло бы, если бы у Брюггера, Ульриха и Джеймса было намерение реально делать бизнес с северными корейцами. Но они снимали фильм — и в этот то момент они остановились. Они сообщили всем своим контрагентам — от Алехандро и угандийских политиков до северокорейских дипломатов и иорданского бизнесмена — о том, что все они стали героями документального фильма и официально запросили у них комментарий. А потом выпустили фильм.

Наркотики, баллистические ракеты и диктатура: сага о «Кроте»

Что объединяет Северную Корею, Уганду, Иордан, подпольное производство наркотиков, нелегальные поставки оружия в Палестину и секретную деятельность по внедрению в фальшивую «организацию дружбы» с КНДР? Правильно, фильм гениального и безумного датского журналиста Мадса Брюггера!

Еще на заре существования этого телеграм-канала я рассказывал о двух великих фильмах Брюггера — «Посол» и «Красная капелла». В первом из них Мадс погружался в перипетии потайной жизни в Центрально-Африканской республике: узнав, что статус посла в ЦАР можно купить (обычно этим занимаются европейские бизнесмены для того, чтобы иметь возможность нелегально добывать алмазы и вывозить их из Африки), он решил сам попробовать пройти весь этот путь — и задокументировал каждый свой шаг. Во втором Брюггер тоже играл с огнем — притворившись безумным коммунистом, он привез в Северную Корею двух очень плохих комиков, саркастически издевавшихся над диктатурой — и организовал их выступление в Пхеньяне.

Фильмы Брюггера — это отдельный вид безумия, когда ты наблюдаешь абсолютно сюрреальный мир, который, при этом абсолютно реален — чтобы попасть в него, нужно предпринять некоторые усилия, но ужас в том, что все его опасности находятся от тебя на расстоянии вытянутой руки. Новый фильм Брюггера — «Крот: Под прикрытием в Северной Корее», который вышел два года назад (и, по всей видимости, из-за пандемии немного прошел мимо радаров) устанавливает совершенно новую планку в этом жанре.

Главный герой фильма — датчанин Ульрих Ларсен, который в юности тоже посмотрел «Красную капеллу» Брюггера и так впечатлился, что решил попробовать сам погрузиться в тайны и секреты КНДР и узнать какие мрачные тайны скрываются за ее фасадом.

Ульрих с конца нулевых стал посещать собрания датского отделения Корейской ассоциации дружбы — квази-независимой организации, формальной целью которой является «распространение правды о КНДР», культурное сближение и тому подобные благие идеи. Руководитель организации — испанец Алехандро Као де Бенос: испанский аристократ, пухлый нервный толстячок с бегающими глазами. Несмотря на то, что Алехандро выглядит комично, на самом деле он опасный человек: он представитель Северной Кореи в Европе с большими полномочиями для разных закулисных дел.

Ульрих, посещая собрания, документировал свой каждый шаг, снимая все на видео — он это объяснил необходимостью записывать пропагандистские ролики на фейсбуке и ютубе (что он и правда делал). Будучи энергичным, он довольно быстро продвинулся в организации (в основном собрания посещали люди, которым все это было малоинтересно — разные радикальные левые и скучающие пенсионеры). И приблизившись к Алехандро, он узнал об истинных причинах существования организации: вся эта машинерия была нужна для того, чтобы помогать Северной Кореи находить деньги, инвесторов и партнеров, которые покупали бы товары у страны и помогали бы ей обходить санкции.

Каждый свой шаг Ульрих согласовывал с Брюггером: тот не мог открыто участвовать в проекте, так как после «Красной капеллы» он слишком хорошо известен северным корейцам и лично Алехандро. Но Брюггер писал безумные коммунистические речи за Ульриха, давал советы — и всячески помогал ему продвинуться в организации. И раз северным корейцам нужны деньги, Брюггер решил поднять ставки еще выше. В проект вошел знакомый Брюггера — мистер Джеймс, бывший член Иностранного легиона и бывший копенгагенский наркодилер. Он, по задумке Брюггера, должен был сыграть роль богатого и циничного инвестора, который готов покупать оружие у Северной Кореи, не взирая ни на какие препятствия. Чтобы ожидания корейцев были еще выше, Джеймс говорил о том, что готов инвестировать колоссальную сумму — в 50 миллионов долларов.

Кажется, что тема вновь стала актуальной, поэтому — репост

«Я не знаю, где вы будете завтра» — уже завтра!

Кому больнее на приеме, врачу или пациенту? Ответ будто бы очевиден. Но смотря фильм Эммануэля Руа, я понял, что опыт разговора с врачом может быть крайне мучителен для обоих участников беседы. А еще — для зрителя, наблюдающего за ней. Действие происходит в марсельской тюрьме, пациенты — это люди, которых скоро вышлют из Франции. Разговор с врачом становится для них последней возможностью высказать важное о том, что им пришлось перетерпеть: от пыток до бедности и унижений.

Врач Рим Мансур, француженка палестинского происхождения, слушает эти истории, стараясь сохранять невозмутимость. Удается не всегда, и понятно почему: подобные тюрьмы — это места, где дух свободы не веет. Здесь человек лишен права на свободное действие даже в вопросах личной гигиены: запрещено самому бриться и стричь ногти, нет ни закрепленного места, ни возможности видеться с родственниками. Одиночество и подконтрольность, каких не встретишь в обыкновенной тюрьме. В таких условиях разговор с врачом представляет заключенных шанс ненадолго почувствовать себя вновь человеком.

Фильм Руа очень «головной», продуманный, искусный в своем минимализме. Уже завтра в Петербурге в рамках фестиваля «Послание к человеку» мы покажем его с Никитой Смирновым в программе «Это не должно было произойти». Показ пройдет в малом зале киноцентра «Родина», билеты можно приобрести здесь – https://message2man.com/seances/20-10-2024-v-19-15-this-should-not-have-happened-i-don-t-know-where-you-ll-be-tomorrow-rodina/

А после фильма проведем небольшой q&a с режиссером фильма Эммануэлем Руа — приходите и присоединяйтесь к беседе!

— Егор.

Полный вариант (печатался в сокращении) первой главы новой биографии Бродского https://syg.ma/@glieb-moriev/rAjQKo6qTT3Z2A

Декорации расплываются в тумане

Два немолодых человека, оба погруженных в мысли о прошлом: для одного — продуктивные, для другого — наполненные привкусом горькой ностальгии. В новом выпуске цикла «Расходящиеся тропы» Егор Сенников наблюдает за тем, как разное прошлое становится важнее настоящего.

Скулы сводит от примитивной назидательности бытовой мудрости — «если жизнь дает лимоны, делай лимонад». Лимоны, апельсины, прочие цитрусы — понятно. А если жизнь то бьёт пыльным мешком картошки по голове, то выливает ведро помоев и очисток или забрасывает луковой шелухой?

Самолет взлетает и становится все меньше и меньше, превращаясь сперва в маленькую точку на небосклоне. А затем и вовсе исчезает. В Москве — бодрящий мороз. В серебристом самолете в Париж летит Лев Любимов, человек, который во французской столице прожил почти всю взрослую жизнь.

А потом все перерешилось — и он вернулся в Россию. Но совсем не в ту, которую покидал.

В «Новом мире» за август 1960 года можно прочитать его эссе об этом возвращении в Париж через 12 лет после отъезда. Написано со вкусом — и хотя весь советский политес соблюден (формально тема статьи — загнивание Запада и обмельчание французского буржуа), внимательному читателю все понятно. То, с каким вкусом Любимов описывает быт довоенной буржуазии и атмосферу парижского бонвиванства говорит само за себя. У советского читателя могут полезть глаза на лоб, а Любимов лишь поддает жару:

«На своей машине буржуа в три часа доедет до Довиля. Там, у морских волн, в отелях собирается в августе „весь Париж“, а в казино бросают целые состояния на карту первейшие денежные тузы Старого и Нового света. Порой богатый буржуа выезжает из Парижа на один вечер только для того, чтобы отведать в старинном Руане знаменитой руанской утки с апельсинами. Он знает все уголки Франции и разъезжает по ней, как по своей вотчине».

Снообразное путешествие Льва Любимова. Сын сенатора, изображенного на репинском «Заседании Госсовета», внук профессора — жизнь его как будто с рождения была определена. Все шло как надо: и Александровский лицей, и ценные связи, друзья, знакомство. Все пустое. Жизнь стала все больше подбрасывать подгнивших овощей вместо лимонов; а что с ними делать? И загрохотала эмигрантская повозка по Парижу.

«В качестве кого оставались в Киеве после прихода белых?» — спрашивал в свое время следователь Михаила Булгакова. «В качестве населения», — отвечал писатель. Эмигрантская судьба схожа с жизнью такого населения, выживающего в любых обстоятельствах; реальность разные, подчас совершенно противные союзы. Про Любимова потом постоянно будут ходить разговоры — дескать, писал для Je suis partout, знаменитой парижской фашистской газеты. И для Милюкова писал. Играл в теннис, ездил по межвоенной Европе, вступал потом в Союз русских патриотов, вероятно работал на НКВД — все, наверное, и правда, и нет.

Время означает последовательность,
а Последовательность — переменность,
Поэтому безвременье не может не нарушить
Таблицы чувств.

Пока Любимов бродит по Парижу, общаясь со стариками, не сумевшими оставить идейного потомства, Владимир Набоков заканчивает труд, на которым корпел целое десятилетие. Комментарий к «Евгению Онегину», который будет приветствовать советская пресса и из-за которого будут ломаться копья и в эмигрантской, и в англоязычной прессе. Вот другой пример вечного возвращения: человек, всю жизнь насмехавшийся над психоанализом, в каждой своей книге строил миры, возвращающие его в прошлое: то ли реальное, то ли фантазийное. «Онегин» же становится opus magnum в этом жанре — воссоздания мира, которого нет. Мостик от энциклопедии русской жизни к каталогу жизни загробной.

В Русском музее в 1949 году сидит мужчина средних лет. Он смотрит на картину Репина «Торжественное заседание Государственного совета 7 мая 1901 года». Нет, он не плачет. Он слушает спор о ней о ней двух советских офицеров, поворачивается к ним и говорит с достоинством:

— Да, синяя лента действительно принадлежит ордену Андрея Первозванного.

#сенников

Поддержите «Кенотаф» подпиской: телеграм-канал | Boosty

«Это не должно было произойти» — уже в субботу!

Друзья, в грядущие дни в рамках «Послания к человеку» мы показываем неигровое кино, взаимодействующее с травмой и дающее слово выжившим. Несколько слов о первом фильме программы, который поразил и меня, и Егора. Помню, как смотрел это кино в поезде, лежа на полке, на манер путника пристроив под голову рюкзак — и не было уже ни маршрута, ни знакомой тревоги по поводу минутной остановки у платформы два, левая сторона. У Кальварского в «Волнами» двадцатый век двойной экспозицией стучался в окошко бегущего купе; нечто похожее я пережил летним днем, глядя в дороге «Зимний вой» Матиаса Рохаса Валенсии.

Пожилая пара живет в лесах Патагонии. Они встретились много лет назад в колонии Дигнидад на юге Чили – немецкой секте, которая при Пиночете служила тюрьмой для политзаключенных. Она была еще подростком, когда его пытали. Издевательства продолжались десятилетиями. Франц и Ингрид счастливы, но в их жизнь, которую мы застаем на закате, то и дело прорывается холодящий душу гул памяти о минувшем. Документальная история культа в переложении на два голоса перемежается с игровым сюжетом о захоронении прошлого.

Всё начнется в малом зале «Родины» в 21 час. После показа — беседа в zoom с режиссером Матиасом Рохасом Валенсией. Осталось пять мест, забрать свое можно здесь — https://rodinakino.ru/events/zimnij-voj-eto-ne-dolzhno-bylo-proizojti-mkf-poslanie-k-cheloveku-2024-pn40x?date=2024/10/19&facility=rodina

~ Никита.

Балиан II Ибелин🛡(1142—1193) — «Последний рыцарь Иерусалима», крестоносец, командовавший в 1187 году обороной Иерусалима, осаждённого Саладином.

Его отец, Барисан д'Ибелин сделал блестящую карьеру на службе Иерусалимскому королевству, поднявшись из простого рыцаря до коннетабля Яффы, сеньора Рамалы (удачный брак) и Ибелин (король даровал ему целый родовой замок). Казалось бы, юного Балиана ждёт отличное наследие, но от отца он не получил ничего, кроме имени: после ранней кончины Старого Ибелина практически всё унаследовали более старшие братья, а Балиану пришлось искать свой путь к успеху.

Первоначально он был вассалом старшего брата. Его положение резко меняется в результате невероятно удачного брачного союза — в жёны рыцарю достаётся не кто-то, п Мария Комнина, вдова короля Амори I и внука византийского императора Иоанна II Комнина. Считается, что поспособствовал свадьбе сам иерусалимский король Балдуин IV Прокажённый.

Балиан отдаёт должное, служа короне верно с полной отдачей: сражается в битве при Монжисаре (1177), находится  при королевских войсках во время строительства замка тамплиеров Брод Иакова (Ле-Шатле), а также участвует в военных кампаниях 1182 и 1183 года. Участвовал Балиан и в злосчастной битве при Хаттине (1187), и тут есть интересный момент: Балиан сразу заподозрил нечто неладное, когда Ги де Лузиньян напрасно доверился прибывшему гонцу якобы из осаждённой Саладином Тиверии (Иронично, но в тот момент повод Саладину к войне дали сами христиане, возобновившие нападения на караваны мусульман) с просьбой отправить помощь, и потому к засаде мысленно оказался готов, взяв тогда с собой 95 рыцарей. Многотысячное войско христиан было атаковано у горы Рога Хаттина, вдали от источников воды, и на внезапную атаку высокомобильных сил мусульман (особенно много проблем доставляли недосягаемые конные лучники) крестоносцам было нечем ответить. В тот день всё войско христиан пало в бою или оказалось в плену, включая Ги де Лузиньяна и Рено де Шатильона (его Саладин и вовсе казнил), и лишь Балиан с горсткой войск сумел пробиться из окружения в Тир чтобы убедить их помочь удержать Иерусалим. Жители ответили не только отказом, но и готовностью сдаться Саладину. По легенде, они ещё и потребовали, чтобы Балиан лично передал это известие султану, который едва не арестовал его;  считается, что Балиан попросил Саладина отпустить его, дав клятву не брать в руки меч.

В столице королевства мало кто был готов к обороне с огромным войско Саладина: воинов и рыцарей после Хаттина почти не оставалось. Лишь патриарх Ираклий полностью поддерживает опытного рыцаря, якобы даже убедив Балиана о своём слове, данном врагу, и тот в течение почти двух месяцев вёл подготовку к отражению штурма города, вооружив жителей, посвятив в рыцари десятки простолюдинов, а также наводя в городе порядок, чтобы во время штурма не было неожиданных мятежей. 20 сентября 1187 года началась осада: капитуляцию Балиан отверг предложение. На атакующих постоянно выливали кипящее масло, осадные орудия уничтожались, а ночными вылазками срывались работы саперов у башен и стен.

30 сентября 1187 года, видя, что не осталось ни припасов, ни сил у гарнизона, ни вариантов попросить подкрепления, Балиан начал переговоры с Саладином. Ибелин сумел прощупать слабое место Саладина, угрожая разрушить все мусульманские святыни в городе, включая мечеть Омара, и перебить всех мусульман-пленников. 2 октября 1187 года Балиан сдал город на почётных условиях. Христианам позволялось свободно уйти, заплатив выкуп в 100 тысяч динаров: платили по отдельности за каждого; за мужчину — десять динар, за женщину— пять, за ребёнка — два; Двадцать тысяч бедняков Саладин согласился отпустить разом за 30 тысяч экю, а за свободу пожилых людей Саладин не стал назначать выкуп. Заплатить выкуп могли далеко не все, и оставшихся в городе христиан (около 15 000 чел.) мусульмане увели в рабство.

Впоследствии Балиан жил в Акре, новой столице Иерусалимского королевства. Последний год жизни он провёл, служа новому правителю в качестве главного советника.