🌊 …Они закончили настраивать компьютеры, Инна Иннокентьевна проверяла что-то на самом тормозном и капризном, за которым обычно разве что раскладывали на перемене «Косынку», но в этот раз и такой слабачок был не лишним, — а Аниретаке, устроившись за учительским столом и ждала сигнал запускать вычисления.
Она никогда не сидела здесь, хотя столько раз разглядывала учительский стол с той стороны. Какие же это были две огромные разницы… Она осторожно коснулась стаканчика с карандашами, плетёного лукошка, в котором лежали ластики, скрепки и линейки, стекла, накрывавшего почти всю столешницу, — под ним белели записи, расписание, маленькая, с пол-ладони открытка с цветами. Интересно, от кого, ревниво подумала Аниретаке, но развить мысль на успела: Инна Иннокентьевна обернулась, сказала негромко и напряжённо:
— Готово.
— Запускаю, — кивнула Аниретаке и нажала «Enter» — команда в командной строке была забита уже давно. По чёрному экрану побежали белые знаки, она вгляделась в них, краем глаза всё ещё косясь на открытку, и отметила, что всё идёт хорошо — слишком хорошо для стареньких школьных процессоров. Но ведь скрипт настраивала Инна Иннокентьевна; она, Аниретаке, только написала алгоритм распределения, и то кое-как. Раньше иметь дела ни с чем подобным не приходилось, и, глядя, как Инна Иннокентьевна исправляет косяки и сглаживает самые топорные моменты кода, Аниретаке краснела и грызла себя, что не удосужилась посмотреть побольше примеров, посидеть со всеми этим побольше, по-настоящему разобраться…
Строки, появлявшиеся во время работы долгих алгоритмов, всегда завораживали, казались цифровым водопадом. Аниретаке в очередной раз поддалась этому гипнозу и не заметила, как Инна Иннокентьевна подошла сзади. Только почувствовала ладонь на плече, дёрнулась и обернулась. Резко выдохнула.
— Простите…
— Ты чего, Ани? Напугала?
— Немножко, — прошептала она, сглатывая, ругая себя.
Инна Иннокентьевна убрала руку, тоже всмотрелась в экран. Аниретаке больше не видела строк, только чувствовала, как жжёт плечо от прикосновения — даже сквозь футболку и свитер.
Ей вообще было так неуютно, так не по себе во всём этом — позднем вечере, переходившем в ночь, в пустой школе, где свет горел только у охранника и в кабинете информатики. Суббота плавно переходила в воскресенье, часовая стрелка и алгоритм никуда не торопились, и они вдвоём — учительница и ученица — словно были оделены от всего мира тьмой, сонным временем, этой странной задачей, которую они придумали сами себе.
Аниретаке всё ждала подвоха, прислушиваясь к гудению компьютеров, к тишине, в которой, кроме этого гудения, раздавался только звук дыхания и пощёлкивание часов в коридоре, — и ждала, ждала чего-то, что должно нарушить всё это — прямо сейчас. Потому что не может быть такого, не бывает таких подарков судьбы: бабушка спит дома, поход к неврологу прошёл спокойно, мемантин получилось купить по скидке, и даже пенсию в прошлом месяце подняли немного, и Аниретаке обещала бабушке, что в понедельник по пути из школы зайдёт за «Хамелеоном» — по понедельникам к трём в магазин у школы как раз привозили свежие торты с хлебокомбината. Не может, не может такого быть, что дома всё хорошо, а у неё отчаянно колотится сердце, потому что вычисления будут идти до шести утра, если ничего не собьётся, и всё это время они будут вместе, здесь, одни, ради её, Аниретаке, проекта.
Нет. Не может такого быть. Вот сейчас, сейчас случится что-то, что всё оборвёт.
— Хочешь чай?
— Да. Хочу, — сказала Аниретаке, и голос прозвучал хрипло и грустно, как будто она горько плакала, а потом долго молчала.
— Пойду поставлю.
Аниретаке медленно поднялась — и заметила, что смотрит учительнице прямо в глаза. Всегда, сколько она помнила, она смотрела на Инну Иннокентьевну снизу вверх. А теперь, видимо, доросла до неё. И даже немножко перегнала: Инна Иннокентьевна ведь на каблу… Аниретаке опустила глаза, скользнув по серому платью, ремешку на поясе, коленям, — и наткнулась на кеды. Самые обыкновенные, не новые уже кеды, делавшие почему-то Инну Иннокентьевну моложе, хрупче.
Окончание в комментарии.
#Всёоченьплохомойсветик