Конфликты в политической эмиграции на третьем году войны имеют очевидное объяснение, о котором не принято говорить. Оно состоит в том, что основные группы людей, которые сделали целью своей жизни существование такой России, которая не нападает на соседей и за которую не стыдно, проиграли.
Это поражение не окончательное, и с исторический точки зрения маятник однажды качнется в обратную сторону. Но человеческая жизнь короткая, и мыслить о собственной судьбе в категориях десятилетий - не слишком приятно, особенно если ты не философ, а политик. У политиков как у спортсменов есть обычно ограниченный запас времени, чтобы добиться своих целей.
Мы не смогли остановить войну, страна провалилась в яму, присела на подвал, и поскольку наблюдать за этим невыносимо, можно отвлечься на утверждение собственного морального превосходства в отношении тех, кто попался под руку. Война, террор и эмиграция никого не сделали лучше, и в отсутствии другой республиканской жизни риторика ненависти становится общим делом.
На всякий случай замечу, что я тут не обсуждаю вещи, которые лежат в плоскости криминальных расследований, вроде нападений на политэмигрантов с молотками. Речь о готовности срываться на оскорбления по любому поводу - иногда этот процесс настолько увлекательный, что, кажется, становится самоцелью.
Представители “Яблока” старшего поколения остались в России, и в случае Льва Шлосберга объявили этот выбор своей политической победой. Шлосберг с полным основанием может называть себя последним публичным политиком в России, и для него это очевидный повод для гордости - никого больше нет, остался один Лев Маркович. Возможность разделить со своим народом не только географию, но и общественную атмосферу, становится ядром такой политической платформы. Не удивлюсь, кстати, если этот выбор в исторический перспективе назовут самым сильным. К сожалению, вряд ли это обернется победой конкретных политиков, которые его сделали. Я также думаю, что в словах Шлосберга о “прекращении огня” как единственном сценарии, который ставит катастрофу на паузу, будет затем обнаружена большая доля исторической правды. А в конкретных обстоятельствах человеческого времени нужные слова для этого заявления найти никак не удается. Толстому, на которого Шлосберг ссылался изначально, тоже не удалось никому ничего доказать во время русско-японской войны. Нападение на Украину - это гораздо более трагическая и позорная вещь, чем Цусима. Позорная для всех, кроме тех, кто обороняется от агрессора.
Унизительные процедуры изгнания иноагентов с постов, на которые они были избраны, несмотря на ЦИК РФ, проводят финальную черту под эпохой, когда в России можно было заниматься легальной политикой и не быть "героем СВО". Это очень конкретная человеческая трагедия для Бориса Вишневского. Тут хочется добавить “моего друга”, но я не знаю, может ли заочно арестованный эмигрант писать такое публично про тех, кто остался дома.
Илья Яшин - в этой ситуации альтер-эго Шлосберга, который уже сидел в тюрьме за убеждения, выдворен из страны и теперь подвергается критике за (не слишком успешные) попытки найти такие слова, которые понравились бы российским гражданам демократических взглядов, оставшимся в стране, эмигрантам и западным правительствам. Возможно, таких слов вообще сейчас нет.