Та идиллическая фотография на лугу, которую недавно я тут поместила, это реальная буколика, пастушка среди стада, это я, студентка 22-х лет, которая на самом деле только что прошла через ад, скорые смерти, припадки соседки по палате, которую через ночь драли крысы, медсестры ее связывали сетью, я прошла через общую заброшенность, которая всегда рядом с параличными, лежала в Красносоветской инфекционной больнице, где по больничному парку вечерами гуляла со смешками и шуточками шеренга туберкулезниц, навещая темными вечерами окно морга -по небрежности не закрашенное. Где внизу был театр смерти, там вскрывали их очередную подругу, еще вчера живую... Девочки живо галдели, хохотали, наклоняясь к окну. Они смотрели туда, вниз, а я с дорожки смотрела на них. Мы гуляли с подружкой Верочкой по морозу, она приезжала ко мне в слезах, потому что ей некуда было деваться. Сволочная родня, прописанная в их квартирке, иногда со скандалом наезжала на эти 16 метров в полуподвале, стремясь выжить хозяев. Родители Верочки убирались в Ильинку, где у них была комнатка в бараке, а Верка спасалась у меня на аллеях больницы, потому что та сволочная родня к ночи все-таки убиралась к себе, там у кого-то из них в общаге была комнатка от предприятия. Надо было их переждать, да и завтрашние лекции на факе нельзя пропускать, сурово отмечают, дисциплина. Я пропустила в МГУ четыре месяца, диагноз арахноэнцефалит или искали в перспективе что похуже.
Кстати, та полуподвальная двухкомнатная древняя Веркина квартирка, где уборная была на две жилплощади с разным входом, я им посоветовала, (помню!) сделать один крюк на обе двери, а то вечно запираться на две щеколды -то и дело ошибаешься, одну забываешь на «ах!» - А это ведь была квартира Мастера, ровно там же где описана. Одна комната, 10 м., с печкой, вторая, смежная, 5 м., только с лампочкой, Веркина спаленка. Окно по пояс во рву.
Я прожила этот период болезни рядом с парализованными -в соседней палате -детишками, рядом с тем одиноким в своей больничной камере, полностью и посмертно (пожизненно, так всегда эти слова совпадают) парализованным человеком. Где громко стучали день и ночь его искусственные легкие размером со шкаф. Где он кричал без звука «выключите, б!» Рядом с пятью парализованными девушками, святыми, у них работали легкие и голова, все. То одна, то другая в той палате заливались плачем, и приходила нянечка с судном... Меня как безнадежную с диагнозом “арахноэнцефалит” выписали в санаторий на срок, дальше надо было как-то приживаться, и в этом санатории я была в палате шестой вместе с одной инфарктницей, молодой женщиной, которая все время плакала. Ее осуждали, у всех же был плохой диагноз, что реветь, но потом кто-то сказал, что она в разводе с мужем, есть у них мальчик, живут в общаге в комнатке, она после развода спит на раскладушке, мальчик с отцом, и тут она проснулась среди ночи и услышала, как муж уговаривает 5-тилетнего сына потерпеть, «щас кончу». Она вскочила и потеряла сознание, ее увезла скорая, диагноз инфаркт.
Я тоже потом не выдержала, заняла денег у богатой маминой двоюродной и поехала к мужу, который мне написал, что отказывается, не может содержать инвалида (меня предложили перевести на инвалидность), а он же поступал в ЛГИТМИК, хотел стать актером. Проплакала у них в комнатке пять дней, в присутствии свекрови, она мне сказала: «У тебя красивые руки и ноги, но надо смотреть дальше своей головы». А я стала как корова, 85 кг., а у меня ведь была цель: забеременеть, иметь от него сына! Но он берегся. Ничего не вышло. Я уехала в слезах домой, груда лома, я не могла видеть свет, читать. Только все писала в тетрадке. И еще побыла срок в одиночке, в профилактории в здании МГУ на Ленгорах, лежа плакала маме в ладони, спасалась стихами. И вернулась на факультет, глыба веса, меня все жалели как неудачницу, даже преподы, поэтому удалось на четверки сдать двадцать зачетов и экзаменов (две сессии), написать курсовую по раннему Катаеву, сидя в архивах Ленинки (а рядом, на Манеже, толпы праздновали полет Гагарина).
