железо и уголь

Пока небеса не обрушились на землю полоумными снегами и вьюгами, рекомендуется заранее укрепить дух приобщением к папке НИТЬ! Подобно нити Ариадны, папка поможет вам преодолеть злокозненные лабиринты того, что принято называть «жизнь» и, не замечая встречных метелей и бурь, направиться к вершинам.

Итак. НИТЬ!

Придумайте подпись

Когда он рисовал, никто не видел, чтобы он когда-либо смотрел на образцы, как это делают иные иконописцы (…) Он, кажется, руками пишет изображение, а сам на ногах, в беспрестанной ходьбе, беседует с приходящими, а умом обдумывает высокое и мудрое, острыми же очами разумными разумную видит доброту — Епифаний Премудрый о Феофане Греке.

Феофан Грек — художник, сделавший узмозрение принципом и орудием творчества. Сбросив оковы уподоблений и грёз, Феофан обрёл разумномыслие: неумолимое стремление ума к источнику непрестанного, вечного созидания, к абсолютной Истине.

Творческому духу Феофана удалось не только явить непосредственность иконописного образа, но и передать развитие самóй образной сути. Эта динамика становления сполна воплотилась в почерке художника, в неудержимой экспрессии его иконописной манеры. Фрески Феофана как бы не вполне присущи стенам: в них ощутим мощный потенциал преодоления самих себя, стремление разрешиться в иную, высшую реальность. Неподвижное самодвижение.

Причастность умозрению означает умение преодолевать чувственный опыт, достигать «изнанки реальности», знать единое как многое и «схватывать» многое в единстве особенных представлений. Особое качество ума — разуметь, что ничто никогда не есть, но всегда всё становится.

В 1370-х Феофан Грек расписывает стены новгородского Спаса на Ильине. Фрески сохранились фрагментами, каждый из которых точен и бескомпромиссен. В тёмно-красных пятнах санкири удары светоносных бликов являют утончённые образы преподобных. Среди них «Троица»: непомерная фигура Отца, крылами объявшая единосущные Ему ипостаси. Объятия Отча.

Сюжет «Троицы» гораздо шире привычного «Гостеприимства Авраама». «Троица» — предвечный совет Создателя, момент вне времён и пространств. Здесь решается всё: сотворение мира, устроение космоса, создание и искупление человека. «Троица» — образ нетварного бытия прежде всякого существования, вечного диалога и тотального единства трёх ипостасей. Скупые кирпичные стены рукою художника сделались вместилищем невместимого, пространством того, что больше всяких пространств.

(…) Блёклые лучи пронзили тенистую дубраву. Свет от Света. Всё замерло в оглушительной тишине предопределения. Прошелестело крыло, сотворив тёплый ветер, усеявший первую почву первыми семенами. Капнула кровь, скатилась слеза со щеки.

Таково было Начало. И очи Его как пламень огненный…

Опустевший храм. Тишина. Безмолвный шелест упрямых сорняков — последняя литургия.

Оглушительная вечность. Руины, всецело охваченные природой, объятые лилово-серым туманом. Тотальность и необратимость.

На остатках паникадила тревожатся птицы: вздымаются к куполу, щебечут, порхают. Ветер прервёт тишину глухим звоном, качнув ржавый колокол.

Колокол звонит по тебе.

Поучаствовал в благом деянии своим дизайн-промыслом. Обретайте свечи, услаждайте обоняние, способствуйте сохранению наследия!
•

Материя — восприемница всякого рождения, бесформенное начало всего сущего.

Взаимосвязь материи и идеи явлена в чувственно-воспринимаемых вещах, суть которых — противоречие, возникающее от одновременной причастности обеим областям: материальному и идеальному.

«Дух творит себе форму». Его творчество — вечный, неиссякаемый импульс, безначальный и бесконечный. Необходимость сущего облечься материей обусловлена неистовым потенциалом Абсолюта к созиданию единичного, особенного.
•
Каменные лики на тимпанах Покрова на Нерли совершенно конкретны и материальны своей «каменностью». Начало их конкретности положено в 1165 году, но однозначной трактовки им не нашлось до сих пор: то ли образы Богоматери, то ли абстрактные девичьи лица, то ли мальчики со смешными причёсками.

По одной из версий лики — ангелы, бесполые и бесплотные существа, непрестанные «представления» Божественного Разума. В самом деле — в ликах не узнаётся ни пола, ни возраста, никакой выразительности: они словно замерли в безвременье и неопределённости, как будто противясь материальному воплощению, неспособному уместить всю полноту их замысла, их идеи.

Незряче-каменный взгляд, застланный тысячелетней пеленой, устремлён в никуда и во всё сразу одновременно. И всё им открыто: безмолвие вечного содержания, Абсолютного бытия. Остаётся найти в них себя, удержать своё отражение…

…и слышен шелест крыл в самозабвенной безмятежности.