«У вас дома-то все в порядке, — внезапно спохватывается классная дама, видимо, вспомнив материал с последнего тренинга по детской психологии. — Может, конфликты какие или отношения?».
«Да нет, вроде все в порядке», — неуверенно отвечает мама, а папа веско подтверждает: «Все нормально».
Да видно, на самом деле, что все нормально у них дома. Они сидят хоть и на разных партах, но развернуты друг к другу, и произнося что-то, каждый смотрит на другого: ты согласен? А ты меня поддерживаешь? И этим внезапным вызовом в школу они скорее огорчены, чем рассержены. Мама тихая и как будто все время слегка извиняется, зато папа — огромных размеров мужичина, про таких говорят «Медведь». Тоненькая и серьезная Лиля явно пошла в какую-то боковую ветвь родни.
«Понимаете, — медленно, как бы размышляя, начинает мама, — она же вообще никогда ни на кого не нападает, совсем никогда. Может быть так, что она защищалась?».
«Ну, возможно… — неохотно соглашается учительница русского. — Савелий, в которого она ручку воткнула, он у нас того, гиперактивный парень. Все время вертится, ёрзает, шепчется, девочки на него постоянно жалуются, что берет вещи с парты и не возвращает».
«А тут ручку воткнула — и никто уже не вертится», — бурчит себе под нос отец, и видно, что дочку свою он очень даже понимает.
«Но вот на девочек она точно нападала первая!» — горячо вступает англичанка. — «Я видела! Катя её не трогала, только шепталась с Дашей, а ваша Лиля подошла и дернула её за волосы!».
Родители уже совершенно убиты. Они держатся за руки, как детсадовцы, не поднимают глаза и только кивают. «Мы поговорим с ней», — тихо заканчивает встречу мама. «Да уж, пожалуйста, поговорите! — напутствует классная руководительница. — Я все понимаю, Лиля у вас девочка талантливая, одаренная, но нельзя же так!».
По дороге домой отец громко рассуждает о том, что и как он скажет Лильке, и как объяснит, и чем пригрозит. Мама идет молча, прикидывая в уме, кого привлечь для разговора с дочерью. В том, что дело тут нечисто, она не сомневается. Лиля, конечно, не ангел, но и драться просто так не будет. Что-то случилось, но выяснить это будет нелегко, Лилька — кремень, не захочет — слова не вытянешь.
В кармане у женщины звонит мобильник. Она достает его, смотрит на экран и вдруг с облегчением выдыхает: «Господи, Ты слышишь!».
«Маруся! Марусенька, как хорошо, что ты позвонила! Милая, у нас с Лилькой проблемы, дерется в школе, прям все мозги уже сломала, не могу понять, что с ней такое.
Ты не могла бы с ней поговорить? Да? Возьмешь её на каток? Спасибо, детонька, а потом придете, я вас чаем напою».
Она поворачивается к мужу и объясняет уже совсем другим, обнадеженным тоном: «Это Маруся, помнишь, Лилька у неё в отряде была три года подряд, приезжала еще к нам осенью. Не помнишь? Ну, она приедет в субботу, погуляет с ней, поговорит».
В субботу.
Девочки возвращаются с катка совершенно замороженные, громко болтают в коридоре, гремят коньки, потом без конца хлопают двери, наконец, все садятся за стол, долго пьют чай с шарлоткой и мороженым, потом «барышни удаляются в будуар», то есть в Лилькину комнату.
Уже совсем вечером Маруся собирается домой, и мама идет проводить её до метро.
«Понимаете, — возбужденно машет руками девушка, — у неё весь прошлый месяц на хореографии заменял какой-то парень молодой, её любимая тетечка была на больничном. И этот парень просто ужасно себя вел: за волосы таскал, обзывался, заставлял приседать и отжиматься, высмеивал. А Лилька пыталась защищаться и протестовать, а её никто не поддержал, и она решила, что ТАК МОЖНО!! И начала сама драться, чтобы выяснить, до какой степени можно. И кто её остановит.
И потом, она все же защищалась. Учительница же не слышала, что прежде, чем напасть, она каждый раз громко говорила „Прекрати! Не надо так со мной!“. И только потом била».
Мама обнимает Марусю напоследок и бежит домой. Лилька, конечно же, не спит, сидит, блестит в темноте глазами, ждет объявления приговора.
«Заинька, милый мой, ну что же ты нам не сказала?» — только и может, что спросить мама.
