Бунин

...устал вчера в Ницце. Верно, старею, все слабость.

С Жировым доехали 23 мая до Макона. Оттуда ночью (в 3) на поезде в Cannes - ехали 12 часов (от Макона до Лиона в третьем классе - влезли в темноте - стоя, среди спящих в коридоре солдат, их мешков и т. п.)

По приезде домой с неделю мучились, хлопотали, отбивая Маргу от конц. лагеря (у нее немецкий паспорт).

10 июня вечером Италия вступила в войну. Не спал до часу. В час открыл окно, высунулся - один соловей в пустоте, в неподвижности, в несуществовании никакой жизни. Нигде ни единого огня.

Дальше - неделя тревожных сборов к выезду из Грасса - думали, что, м. б., на неск. месяцев - я убрал все наше жалкое имущество. Боялся ехать - кинуться в море беженцев, куда-то в Вандею, в Пиренеи, куда бежит вся Франция, вшестером, с 30 местами багажа... Уехали больше всего из-за Марги - ей в жандармерии приказали уехать из Alpes Маг. "в 24 часа!" Помогли и алерты, и мысли, что возможно, попадешь под итальянцев. (Первый алерт был у нас в воскр. 2-го июня, в 9-ом часу утра).

3 июня Марга мне крикнула из своего окна, прослушав радио: "Страшный налет на Париж, сброшено больше 1000 бомб". 5-го июня прочитал в "Ecl.", что убитых в Париже оказалось 254 ч., раненых 652. Утром узнал и по радио, что началось огромн. сражение. 6-го был в Ницце у Неклюдовых для знакомства с Еленой Александр. Розен-Мейер, родной внучкой Пушкина - крепкая, невысокая женщина, на вид не больше 45, лицо; его костяк, овал - что-то напоминающее пушкинскую посмертную маску. По дороге в Н. - барьеры, барикады.

Выехали мы (я, Вера, М., Г., Ляля и Оля) 16-го июня, в 10 ч. утра, на наемном, из Нима, автомобиле (2000 фр. до Нима). Прекрасный день. Завтрак в каком-то городке тотчас за Бриньолем. В Ним приехали на закате, с час ездили по отелям - нигде ни одного места! Потом вокзал - думали уехать дальше на поезде - невозможно, тьма народу - а как влезть с 30 вещами! Ходили в буфет, ели. Полное отчаяние - ночевать на мостовой возле вокзала! М. и Г. пошли искать такси, чтобы ехать дальше в ночь, - и наткнулись на рус. еврея таксиста. Ночевали у него. 17-го выехали опять в такси в Тулузу и дальше, в Монтобан, надеясь там ночевать, а потом опять на Lafranèaise, возле которого ферма Жирова. Думали: в крайнем случае поселимся там, хотя знали, что там ни воды, ни огня, ни постелей. Плата до Lafr., - 2300 фр. Сперва широкая дорога в платанах, тень и солнце, веселое утро. Милый городок Люпель. Остановки по дороге военными стражами, проверки документов. Море виноградников, вдали горы. Около часу в каком-то городишке остановка, подошел крестьянин лет 50 и со слезами сказал: "Вы можете ехать назад - армистис!" Но назад ехать было нельзя, не имея проходного свидетельства. Завтрак под с. Этьен. Опять виноградники, виноградн. степь. За Нарбоном - Иудея, камни, опять виногр., ряды кипарисов, насажен, от ветра. Мерзкая Тулуза, огромная, вульгарная, множество польских офицеров... (По всему пути - сотни мчащихся в автом. беженцев). В Монтобане - ни единого места. В сумерки - Lafranèaise - тоже. И попали к Грязновым...

25. VII. 40, 69 лет


Согласно записям Веры Николаевны, "беженцы" вернулись в Грасс 9-го июля, оставив Е.Н. Жирову с Олечкой на ферме. Разлуку с девочкой В.Н. переживала тяжело. Попытки уехать больше не возобновлялись, и всю войну Бунины провели в Грассе, несмотря на то, что многие друзья уговаривали их уехать в Америку и у них даже были взяты американские визы.

...центральное отопление у нас бездействует, я даже камина в своей комнате не зажигаю - слишком мало дров. Но теперь не за горами тепло.

Мы очень мило встретили Новый Год по старому стилю. У нас были наши каннские новые друзья, Анна Никитишна Ганшина и супруги Либерман. Он пианист. Было мясо (на счастье), водка, посильная закуска, каннцы привезли пирог, бульон, торт, пряник, я достала gateau de roi, печенья. Словом, поужинали так, как давно не ели, затем в салоне перед камином сначала просто сидели, а затем пили чай с вкусными вещами, а в промежутке Леня сварил глинтвейн. Часть ушла спать в полночь, и мы - m-me Ганшина, Либерман, Лёня и я - просидели до 2-х часов, ведя очень интересные разговоры, и чего-чего мы не касались. Много говорили о музыке, литературе. Либерман умный и тонкий человек. Спать гости легли по-вагонному, сняв только верхнее платье. Настроение весь вечер было у всех хорошее, дружеское. Я, кажется, после родного дома никогда приятнее не встречала Нового Года. И, не сглазить, с этих пор и дома хорошая атмосфера.

Я тоже выхожу иной раз до свету и чувствую всю поэзию раннего вставания, предутренних звезд, просыпающегося города.

из письма Веры Буниной - Логиновой-Муравьевой Т.Д., 22.01.1942, Бунину 71 год

Любезный брат Юрий Алексеич!....

Серьезно: милый и любезный Юричка! Если ты это послал мне деньги, сжалившись над моею судьбою, очень тебе и горячо благодарен. Нынче получил колоссальное богатство - эти 15 рублей. Но сказать надо и то, что я еще сомневаюсь: уж не ждать ли от тебя письма, в котором ты мне объяснишь причину присылки этих денег и вдруг окажется, что эти деньги ты выслал потому, что надо ехать в Огневку, что кто-нибудь болен и т. д. Пока крепко тебя целую и жду писем, как можно скорее. Вчера же получил и твое письмо от 17-го. Но в нем ничего нет про эти 15 р. А они спасли меня. У меня не оставалось ни копейки, а тут принесли белье от прачки и оно лежало больше суток.

Вот новости: тепло доходит до 25 на солнце. Я отослал стихотворение в 52 строки в "Юный читатель" и 50 строк из Апокалипсиса в... куда ты думаешь? - в "Родину"! Там ведь пишет же Потапенко, Немирович... Но не знаю, платят ли они за стихи. Это все, конечно, риски. Вероятно, отчитают в обоих местах. Начинаю и не могу кончить рассказы. Упорно пишу только два небольших: "Сосны" и "Туман на море". Спешу для февраля "Жизни". Нельзя - наплюют в рожу... Что наши? Уехала ли Машенька?

Буковецкий на днях женится, - говорят, на хорошей и богатой девушке.

От Горького ни звука. Читал ли его "Песню о слепых" в "Журнале для всех".

А читал, как в "Неделе" сказали, что "Антоновск яблоки" напоминают лучшие страницы Аксакова? Или я это тебе писал?

Милый, драгоценный Юричка! Какой я одинокий и зачем я живу? Силюсь писать х<...>. А жить на свете хорошо счастливому.

Все утро писал "Сосны", мучительно больно руку. Будет. Крепко и горячо целую тебя.

Твой Ив. Бунин.

письмо брату, 21.01.1901, Ялта, дача Чехова, 30 лет

Ничего не записывал с отъезда в Париж в мае. Приехал туда в одиннадцатом часу вечера 9-го (выехал 8-го, ночевал в Марселе, из М. утром). Вера была в Париже уже с месяц, встретила меня на Лионск. вокзале. Когда ехали с вокзала на квартиру, меня поразило то, что по всему черному небу непрестанно ходили перекрещивающиеся полосы прожекторов - "что-то будет!" подумал я. И точно: утром Вера ушла на базар, когда я еще спал, и вернулась домой с "Paris-Midi": немцы ворвались ночью в Люксембург, Голландию и Бельгию. Отсюда и пошло, покатилось...

Сидели в Париже, потому что молодой Гавронский работал над моими нижними передними зубами. А алерты становились все чаще и страшней (хотя не производили на меня почти ник. впечатления). Наконец, уехали - на автомобиле с Жировым, в 6 ч. вечера 22-го мая. Автом. был не его, а другого шофера, его приятеля Бразоля, сына полтавского губернск. предводителя дворянства: это ли не изумительно! - того самого, что председательствовал на губ. земск. собраниях в Полтаве, когда я служил там библиотекарем в губ. земск. управе.

22 VII. 40, понедельник, 69 лет

Итальянцы бомбардировали Лозанну и Базель.

Ждали Лену Пушкину, а она не приехала. Ян говорит, что она моложава, нет седых волос. Знает в совершенстве английский язык, конечно, французский, арабский, персидский. Ян находит, что ее лицевой костяк похож на маску Пушкина.

дневник Веры Буниной, 09.06.1940, Бунину 69

письмо от Бориса Зайцева:

Сели завтракать в "Киеве". Через 15 м. алерт. Наши генералы и полковники довольно спокойно слушали стрельбу, мы закусывали, ели кулебяку и т. п., а там все лупят и лупят, все сильней. Только один генерал, по фамилии Суворов, сказал нерешительно: а кажется, я слышал два разрыва бомбы. - Так и дозавтракали.

Возвращаюсь домой - и только тут Вера рассказывает (довольно покойно), что в Vanves, куда зашла к Тэффи, попала в настоящую бомбардировку. Видела и пылающие автомобили на улицах, и развороченные дома и т. п. Отсиживалась у Тэффи. А сегодня узнал из газет, что было не "две бомбы", а тысяча. Но как быстро это произошло! Канонада не более 15 мин.

Читаю Библию. Очень поражен царем Давидом. Хочется написать о нем, - вроде рисунка, "портрета" - не то слово, но другого сейчас не нахожу. А он волнует меня (поэтически). М. б., завтра от комнаты моей останется одна пыль, да и от меня, от нашей малой жизни. Все равно, пока живу, хочется иной раз что-то сказать ("Буду петь Господу, покуда жив, буду бряцать Богу моему, поколе есмь").

дневник Веры Буниной, 09.06.1940

Мы все отступаем.

Зацвели лилии, лючиоли летают уже давно - с самых первых дней июня.

Страшно подумать - 17 лет прошло с тех пор, как мы поселились в Грассе, в этом удивительном поместье Villa Montfleuri, где тогда как раз вскоре расцвели лилии! Думал ли я, что в каком-то Грассе протечет чуть не четверть всей моей жизни! И как я тогда был еще молод! И вот исчезла и эта часть моей жизни - точно ее и не бывало.

Не мало было французов, которые начали ждать войны чуть не 10 лет тому назад (как мировой катастрофы). И вот Франция оказалась совсем не готовой к ней!

Да, а по привычке все еще идет в голову Бог знает что. Вот вдруг подумал сейчас: имена, отчества, фамилии должны звучать в рассказах очень ладно, свободно, - например: Марья Викентьевна, Борис Петрович...

9. VI. 40, 69 лет

Милый Иван Алексеевич, здравствуйте! С Новым годом, с новым счастьем! Желаю Вам прославиться на весь мир, сойтись с самой хорошенькой женщиной и выиграть 200 тысяч по всем трем займам.

из письма Чехова А.П., 15.01.1902

Канал на поплакать и подумать. Много полезного. Мало приятного. Но все с любовью.

Рассуждает очередной психолог, а значит точно шарлатан и аферист.

Никакой толерантности, нравоучений и феминитивов.

Ссылка тут: https://t.me/skazzkananoch

Глубокоуважаемый Антон Павлович!

Вчера узнал, что Вы 17-го именинник, и посылаю Вам поздравление. Дай Вам Бог всего самого наилучшего, - это мое постоянное желание относительно Вас. Собирался Вам написать и помимо этого случая, чтобы поблагодарить и Вас за гостеприимство. После Москвы я был в деревне у себя, нашел там северный полюс, занесенный снегом, и метели, сквозь которые тускло видно желтоватое металлическое солнце в широком, морозном кругу, заскучал, задохнулся без воздуху в натопленном доме (гулять совсем нельзя - обжигает лицо) и опять уехал в Москву, тем более, что встретились кое-какие дела. А потом, опять получивши от Марьи Павловны приглашение, с величайшим удовольствием уехал в Ялту. Здесь очень тихо, погода нежная, и я чудесно отдохнул за эти дни в Вашем доме. Не нарадуюсь на синий залив в конце Вашей долины. Утром моя комната полна солнца. А у Вас в кабинете, куда я иногда заходил погулять по ковру, - еще лучше: весело, просторно, окно велико и красиво, и на стене и на полу - зеленые, синие и красные отсветы, очень сильные при солнце. Я люблю цветные окна, только в сумерки они кажутся грустными, и в сумерки кабинет пуст и одинок, а Вы далеко. Мы с МП часто вспоминали Вас. МП и Евгения Яковлевна очень беспокоились, не получая от Вас писем. Вчера МП уехала и, так как я решил побыть в Ялте еще, попросила меня не переезжать в Ялту, а побыть пока у Вас. И вот я пока у Вас еще. Сегодня Евгения Яковлевна получила от Вас письмо и очень рада. На дворе у Вас идет работа, - турки утрамбовывают его камнем. Слышал от МП, что Вы работаете, - очень желаю настоящего настроения и равновесия. Я тоже кое-что скребу и читаю. А за всем тем живу тихо и благородно. Кланяюсь Вам и крепко жму руку.

Ив. Бунин.

письмо Чехову, 13.01.1901, Ялта, 30 лет

Письмо послано в Ниццу, где Чехов жил с 14 декабря 1900 года. Мария Чехова пригласила Бунина, приехавшего в Ялту, пожить у них в доме. Чехов писал Е.Я. Чеховой: "Очень радуюсь тому, что Бунин гостит у нас, жалею, что меня нет дома".

Опять задержался с отъездом, - не сердись, пожалуйста, дорогой друг. Твоему письму и дружескому тону был очень рад, - от всей души тебе говорю. И собирался много написать, но... "душу можно ль рассказать", да еще в письме. Дни мои протекают в каком-то поэтическом опьянении. Там, на горах, многое творится, - и снег, и бури, и туманы, и мрачные тучи, а у нас большей частью солнце, бирюзовое, радостное небо и залив моря вдали. Если бы ты знал, какой у меня вид из окон! Мы живем почти у самого Учан-Су. А в кабинете Антона Павловича огромнейшее полукруглое окно тройное и верх - из цветных стекол. Как тут в солнечные дни - можешь вообразить! АП здоров и работает. Семья его очаровательная. Сегодня проводил в Москву своего большого друга - его сестру Марию Павловну. Редкая девушка! В городе бываю почти каждый день, - тут у меня много знакомых. Много пишу стихов, много-много начинаю рассказов, читаю... обычно. И мечтаю. Эх, брат, проходит наша молодость. Крепко и горячо целую тебя и желаю, чтобы было между нами то лучшее, что бывает в лучшие минуты. Пришли стихов. Пиши. Спасибо за весточку о сыне. Горько, брат, мне. Ну, прощай, милый. Жду писем. Буду скоро в Одессе. Поклон ЛК.

письмо Федорову А.М., 12.01.1901, Ялта, дача Чехова, 30 лет

Дорогой и глубокоуважаемый

Антон Павлович!

Как поживаете? Не писал Вам и Марье Павловне потому, что все собирался из Москвы прямо в Крым, но пришлось по делам снова ехать в Птб., а затем ехать сюда. Теперь сижу, прикованный к месту корректурой - выпускаю томик нов. стих., книжку рассказов и 2-ое изд. "Гайаваты". Издает "Знание". Здесь после Москвы очень приятно - точно начало апреля в России. Приедет ко мне в конце января или в феврале Андреев с молодой женой, и тогда мы вместе отправимся в Крым. Напишите мне о себе - буду очень рад. Поклон Вашей матушке.

Сердечно любящий Вас

Ив. Бунин.

P. S. По городу всюду развешаны большие афиши, извещающие, что в "Южном обозрении" пишут отныне Горький и Чехов. Что это значит?!*

письмо Чехову А.П., 11.01.1902, Одесса, Софиевская, 5, 31 год

*В газете "Южное обозрение" 8 января 1902 г. (No 1701) в отделе "Одесская хроника" было помещено сообщение: "Антон Павлович Чехов изъявил свое согласие принимать участие в "Южном обозрении" и обещал в непродолжительном времени прислать свой рассказ". Начиная с этого номера по 22 января ежедневно в газете печатались объявления о том, что в 1902 г. в газете принимают участие М. Горький, В. Короленко, А. Чехов. Произведения Чехова ни в это время, ни позднее в "Южном обозрении" не появлялись. Чехов печатался в этой газете ранее - в 1898-1900 гг. В ответном письме от 15 января 1902 г. Чехов писал Бунину: "На приглашение "Южного обозрения" я ответил, что ничего не имею против, но в настоящее время ничего не пишу, прощу извинить, а когда напишу, то пришлю. Я всем отвечаю так". Также в этом письме Чехов отозвался о рассказе Бунина: "Писал ли я Вам насчет "Сосен"? Во-первых, большое спасибо за присланный оттиск, во-вторых, "Сосны" - это очень ново, очень свежо и очень хорошо, только слишком компактно, вроде сгущенного бульона"

Вчера был Михайлов. Они приехали в Ниццу, едут в По - тревожны, как все, - вот-вот выступит Италия.

Бегство ("героическое!") французов и англичан из Dunquerque продолжается.

7. VI. 40, 69 лет

Дорогой, милый друг, пишу только два слова – ибо пишу в постели, опять лежу в гриппе, погибаю от кашля, одышки и слабости. Все, о чем Вы писали, на днях получено – очень благодарю! Надеюсь уехать на юг в конце января. Тэффи тоже больна, ей тоже необходимо ехать, – горячо прошу о скорейшей помощи ей, она в большой нужде. Горячо целуем Вас.

Ваш Ив. Бунин

письмо Цетлиной М. С., 09.01.1947, 76 лет

Собираюсь, завтра еду в Париж в 6 ч. 24 м. вечера. Как всегда, тревожно, грустно. Жаль покидать дом, комнату, сад. Вчера и нынче совсем лето. Сейчас 5, над Ниццей тучи, гремел гром.

"Жизнь Арс." ("Истоки дней") вся написана в Грассе. Начал 22.VI.27. Кончил 17/30.VII.29. "Первая книга" кончена 21.IX.27. Вторая начата 27.IX.27, кончена в февр. 28 г. Третья начата 14.VI.28, кончена 17/30.IX.28. Четвертая - начата ?, кончена, как записано выше, 17/30.VII.29.

Вчера взял из сейфа 10.000 фр.

"Человек и его тело - двое... Когда тело желает чего-нибудь, подумай, правда-ли Ты желаешь этого. Ибо Ты -- Бог... Проникни в себя, чтобы найти в себе Бога... Не принимай своего тела за себя... Не поддавайся беспрестанной тревоге о мелочах, в которой многие проводят большую часть своего времени..."

"Один из тех, которым нет покоя.

От жажды счастья..."

Кажется, похоже на меня, на всю мою жизнь (даже и доныне).

Перечитал свои рассказы для новой книги. Лучше всего "Поздний час", потом, м.б., "Степа", "Баллада".

Как-то мне, - как бывает у меня чаще всего ни с того, ни с сего, - представилось: вечер после грозы и ливня на дороге к ст. Баборыкиной. И небо и земля - все уже угрюмо темнеет. Вдали над темной полосой леса еще вспыхивает. Кто-то на крыльце постоялого двора возле шоссе стоит, очищая с голенищ кнутовищем грязь. Возле него собака... Отсюда и вышла "Степа".

"Поздний час" написан после окончательного просмотра того, что я так нехорошо назвал "Ликой".

"Музу" выдумал, вспоминая мои зимы в Москве на Арбате и то время, когда однажды гостил летом на даче Телешова под Москвой.

В феврале 1938 г. в Париже проснулся однажды с мыслью, что надо дать что-нибудь в "Посл. Н." в покрытие долга, вспомнил вдруг давние зимы в Васильевском и мгновенно в уме мелькнула суть "Баллады" - опять таки ни с того, ни с сего.

7. V. 40, 69 лет

Сейчас получил твое письмо. Удивляюсь, как это ты мог не получить моих? А это просто ножом меня ударило. Я умолял тебя выслать мне 10 р., т. е. почти ту сумму, которую поручаю тебе получить в "Курьере". Там мне за стихотворение "В пустынной вышине" причитается 9 р. Христа ради, немедленно вышли. У меня 2 коп. и не на что даже письма никуда послать. Относительно Тихомирова писал: погоди. 3-го января послал ему стихов на 66 рублей3!! Но нужно же дождаться ответа. Сию же секунду пиши, а деньги переведи телеграфом. Начал писать много. Тут дивно, но я просто в отчаянии. Торопят на почту.

Пиши прямо: Ялта, дача А. П. Чехова, мне.

письмо брату, 05.01.1901, 30 лет

Милая, хорошая моя Варичка! Страшно мыкаюсь! Хотел бы подробно описать тебе наше путешествие, но отчасти неудобно... Приеду - тогда. У ЛН еще не был. Сегодня - или к нему, или в итальянскую оперу. Юлия нашел.

За тебя беспокоюсь ужасно! Варичка, ради Бога, прошу тебя - пришли мне телеграмму тотчас, как получишь это письмо: Москва, гостиница "Россия", Петровка, Бунину. Телеграфируй о здоровье. Ей-богу, эта мысль не выходит у меня из головы.

Милый, красавчик мой Валюк! Как я вспоминаю тебя, выбежавшего ночью проводить меня! Драгоценный, любимый мой! Дай тебе Царица Небесная здоровья! Будешь здорова - приеду - все пальчики перецелую, милый мой! А приеду раньше - в Воронеж не поедем, верно. В Москве пробуду числа до 8-го. Валюнчик! Не забудь библиотеку! Сейчас пойду пообедаю в нормальную столовую.

Прощай, Валюк, обнимаю тебя как прежде - от всего сердца, с самой нежной любовью!

Искренно весь твой И. Бунин.

письмо Варваре Пащенко, 04.01.1894, Москва, 23 года

Серо, холодно, дождь.

И так всегда: спрячешь зонт, калоши - на другой день дождь. Прячу, верно, потому, что перед переменой погоды внутренне волнуюсь и от этого, напр., начинаю уборку. Вчера очистил от замазки окна, содрал с их пазов войлочные ленты - и вот нынче холод и ветер, так сильно дующий в эти пазы, что вечером ходит занавес, который отделяет от моей спальни ее "фонарь" из пяти окон и на ночь задергивается.

Сейчас вспомнил почему-то Майнц (соединенный с Висбаденом, где мы жили с Мережковскими в отеле на Neroberg). - Почему? - непостижима эта жизнь воспоминаний, это "почему-то", "ни с того, ни с сего"! Поехали туда с Верой на трамвае, ходили по городу, заходили в церкви. Потом вдруг вспомнил церковь на rue Daru, гроб дочери Н.В. Чайковского... До сих пор пронзает сердце, как он, со своей белой бородой, в старенькой визитке, плакал, молился на коленях.

Ночь, темная полоса леса вдали и над ним звезда - смиренная, прелестная. Это где-то, когда-то на всю жизнь поразило в детстве... Боже мой, Боже мой! Было и у меня когда-то детство, первые дни моей жизни на земле! Просто не верится! Теперь только мысль, что они были. И вот идут уже последние.

Убежден, что Гоголь никогда не жег "Мертвых Душ".

Не знаю, кого больше ненавижу, как человека - Гоголя или Достоевского.

30. IV. 40, 69 лет

Дорогой Сергей Анатольевич, поздравляю Вас с Новым годом и очень благодарю за неизменную заботу обо мне. Издатель прислал мне 1 800 франков - гроши по нашей теперешней дороговизне, но и на том спасибо. По адресам, указанным Вами, напишу (прося, конечно, в долг, до окончания войны), но не надеюсь, что из этого выйдет что-нибудь: слишком бессердечны стали все!

Крепко жму Вашу руку.

Ваш Ив. Б.

письмо Циону С.А., 02.01.1942, Грасс, 71 год

С Новым годом! Спасибо, что были с нами❤️

Год от году я становлюсь нелюдимей и все грустней провожу новогодние вечера. Хотел бы я любить людей и есть во мне любовь к человеку, но в отдельности, ты знаешь, я мало кого люблю.

из письма Ане Цакни, 31.12.1898, 28 лет

Ночь прошла за шумной встречей года…
Сколько сладкой муки! Сколько раз
Я ловил, сквозь блеск огней и говор,
Быстрый взгляд твоих влюбленных глаз!

Вышли мы, когда уже светало
И в церквах затеплились огни…
О, как мы любили! Как томились!
Но и здесь мы были не одни.

Молча шла ты об руку со мною
По средине улиц. Городок
Точно вымер. Мягко веял влажный
Тающего снега холодок…

Но подъезд уж близок. Вот и двери…
О, прощальный милый взгляд! «Хоть раз,
Только раз прильнуть к тебе всем сердцем
В этот ранний, в этот сладкий час!»

Но сестра стоит, глядит бесстрастно.
«Доброй ночи!» Сдержанный поклон,
Стук дверей — и я один. Молчанье,
Бледный сумрак, предрассветный звон…


1906

Прекрасный, уже совсем теплый день. Дубы возле chaumière уже сплошь в бледно-зеленых мушках. Все меняется с каждым днем. Уже распускается листва на безобразн. кулаках 2 деревьев на площадке. Цветет сирень, глицинии... (Ялта, Пасха...).

Письмо от Веры.

2 ч. Ходил по саду - заросла уже высокой травой вторая (от нижней дороги) площадка. Все еще цветет бледно-розовыми, легкими, нежными, оч. женств. цветами какого-то особого сорта вишня, цветут 2 корявых яблонки белыми (в бутонах тоже розоватыми) цветами. Ирисы цветут, нашел ветку шиповника цветущую (легкий алый цвет с желтой пыльцой в середине), какие-то цветы, вроде мака - легчайшие, но яркого оранжевого цвета... Сидел на плетеном разрушающемся кресле, смотрел на легкие и смутные как дым горы за Ниццей... Райский край! И уже сколько лет я его вижу, чувствую! Одиноко, неудобно, но переселиться под Париж... ничтожество природы, мерзкий климат!

Как всегда почти, точно один во всем доме.

Светлый день, праздник, в море как будто пустее - и звонят, звонят в городе... Не умею выразить, что за всем этим.

Множество мотыльков вьется вокруг цвета сирени - белых с зеленоватым оттенком, прозрачных. И опять пчелы, шмели, мухи нарождаются...

Кончил перечитывать 12-й т. Тургенева (изд. Маркса) - "Лит. и жит. восп.", "Критич. речи и статьи" и т. д. Соверш. замечат. человек и писатель. Особенно "Казнь Тропмана", "Человек в серых очках", неск. слов о наружности Пушкина, Лермонтова, Кольцова.

Этот апрельск. расцвет деревьев, трав, цветов, вообще эти первые весенние дни - более тонко-прекрасного, чистого, праздничного нет в мире.

Во многих смыслах я все-таки могу сказать, как Фауст о себе: "И псу не жить, как я живу".

Вчера день рожд. Гитлера. Нынче радио: Муссолини в поздравит. телеграмме желает ему "победоносно выйти из той героич. борьбы, которую ведет он и германский народ". И несчастный итальянск. король тоже поздравляет "горячо" - вынуждены к соучастию в дружбе.

21. IV. 40, 69 лет

Как страшно одиноко живу! И как дико - 3 бабы на плечах!

18. IV. 40, 69 лет

Вот, кажется, теперь уже несомненно: никогда мне не быть, напр., на Таити, в Гималаях, никогда не видать японских рощ и храмов и никогда не увидеть вновь Нила, Фив, Карпана, его руин, пальм, буйвола в грязи, затянутого илом пруда... Никогда! Все это будет существовать во веки веков, а для меня все это кончено навсегда. Непостижимо.

17. IV. 40, 69 лет

...ночью снится что-то необычайно темное и грустное, сердце щемит во сне даже. Евгений говорит, что это - желчь. Но хотя я и чувствую себя в самом деле нездоровым, не соглашаюсь с ним: лицо совершенно не желтое. Похудел я, правда, здорово и бесцветен, как рыба...

из письма брату, 26.12.1888, 18 лет

Чувствую себя очень скверно. Одинок, как собака в степи.

из письма брату, 25.12.1899, Одесса, 29 лет

Серо, холодно, деревцо за окном все зазеленело ярко-светлой зеленью и все дрожит под ветром.

13. IV. 40, 69 лет

Дорогой мой Корси,

Спасибо за Ваши письма. Трудно привыкнуть, что его живого нет. Я не могу плакать, а потому, вероятно, еще тяжелее.

Похудела, по утрам чувствую себя разбитой. Сейчас жду доктора: решила показываться раз в месяц. Мне еще нужно жить и для приведения дел Яна, и для увековечения его памяти. Нужна я и для Лени: он вернулся домой 12 декабря. Таким милым, заботливым и добрым он никогда не был. Благословляю и благодарю Бога и всех, кто помог не перевозить его в другое место. Там доктора первоклассные. Он оставил о себе там лучшее воспоминание. Но еще на строгом режиме: на год запрещен алкоголь, запрещены вечерние выходы - в постели должен быть с 9 ч. После завтрака отдых - час в постели, затем прогулка. В семь обед.

От сахара он пополнел, избегает теперь сладкого, не ест хлеба, картофеля.

Живет в спальне, бывшей моей комнате. Она отремонтирована и имеет иной "климат", чем раньше.

Ремонт пришлось сделать, т. к. мне передали, что хозяин хочет придраться, что квартира в плохом состоянии. Пока удалось наполовину из-за недостатка средств.

Живу я в кабинете, где жил и скончался Ян. На письменном столе, на камине, на стенах его портреты, - не нагляжусь.

Благодаря Лене веду тоже правильный образ жизни, что, конечно, хорошо.

Не знаете ли, что с Еленой Петровной? Здорова ли она? От нее нет вестей целую вечность.

Приедете ли Вы в Париж?

Ляля и Олечка почти не бывают. У последней аппендицит. Операция будет после праздников, если ничего дурного не случится. Оставляю место для того, что найдет доктор. Месяц назад у меня было давление 18, а всегда 13-14. Это от переутомления.

Давление опять стало обычным - 14, а усталость от переутомления и малокровия, это у меня бывает и на нервной почве. Сердце в порядке, слава Богу.

Обнимаю, целую.

письмо Веры Буниной - Логиновой-Муравьевой Т.Д., 23.12.1953

Начал "Головлевых" - не плохо, но мне скучно, ненужно.

Переписываю с клочков дневниковые заметки. Многое рву. А зачем кое-что оставляю и переписываю - неизвестно.

12. IV. 40, 69 лет

Позавчера проснулся в 9, чувствуя (как всегда чувствую с паучиной чуткостью) близкое изменение погоды: после полудня день замутился, пошли облака над горами к Ницце и к вечеру пошел дождь. Вчера в газетах хвастовство - союзники "в один час!" положили мины вдоль берегов Норвегии. С утра шел дождь. После завтрака - нынче - открыл радио - ошеломляющая весть: немцы захватили Данию и ворвались в Норвегию - вот тебе и мины!

10. IV. 40

Проснулся в 8. Погода все та же и тот же холодноватый ветер среди солнечн. тепла, все увеличивающегося. Скоро зазеленеют деревья - уже как будто что-то начинается - смотрел из окна в сторону Марселя - у нас в саду уже зазеленел молодой каштан. Будет удивит, прекрасно. Короткая, несказанно прекрасная пора первой зелени.

Вспомнил, как я всю жизнь одинаково представлял себе год:

дек.

нояб.

окт.

сент. янв.

авг. май апр. февр.

июль июнь март

6. IV. 40

Сижу в Ефремове и надуваюсь писать. У Евгения совершенно негде, да он и ругался со мной ежеминутно, ясно давая понять, что не желает моего присутствия. Остановился в гостинице А.К. Шульгина на Большой улице. Но изверски дорого: No - 1 р. 25, да самовар по 10 к., а порции 50, 60, 70 к. Что делать? Ума не приложу! Денег 45 р.! От Чеховой ни звука! Очень хорошо. Если получу от нее что-нибудь нынче, - вероятно, уеду в Ялту, хотя тоже дрянь дело: ведь она числа 7 янв. уедет в Москву и хорош я буду в Ялте без гроша, а если даже и напишу что - не успею получить. Напиши в Ефремов до востребования. М. 6., останусь здесь надолго, если распишусь и от Чеховой ничего не получу. Да если и получу, еще не знаю, когда поеду - тотчас или подожду дня три-четыре. Когда выедешь? Когда встретить на вокзале?

письмо брату, 19.12.1900, Ефремов, 30 лет

Когда вам кажется, что мир сошёл с ума — вам не кажется

Поэтому каждый человек (кто хочет сохранить нервные клетки) должен найти свой островок адекватности.

Для меня это — канал Автогена. Тут смешной дедок без лести говорит об идиотах, немытой посуде и других трудностях жизни, которые Б🤬СЯТ.

Лучший релакс после работы, я серьёзно — Мудрость Автогена

Купил 2 рубашки и белый картуз в Old England. Давно знакомый приказчик уже совсем не тот, что когда-то - потолстел, слегка поседел. На глазах меняются, гибнут люди. А Лантельмы! Марсель толстый мужчина, а давно ли был мальчиком! Старик же прямо страшен, ногти, пальцы уже совсем гробовые. Весь как во сне, но когда садится за кассу, видно, что счастлив получать и сдавать сдачу. Думает ли, что вот-вот отвезут его страшный труп на кладбище в St. Jacques?

4. IV. 40

Глубокоуважаемый

Иван Алексеевич!

Ваше письмо - большая радость.

Я эмигрант. Моя родина - город Остров Псковской губернии. 16-летним реалистом в 1918 году я ушел добровольцем в Северо-Западную Армию, был два раза ранен, потерял отца и в 20-м году очутился в Риге. В 22-м году, окончив гимназию, поступил в Пражский Политехнический институт, но через полтора года, по совету врача, должен был прервать образование.

В Риге был рабочим, репетитором, маляром, секретарем журнала "ПЕРЕЗВОНЫ" и т. д.

Теперь я живу на незначительный литературный заработок. Материальная нужда меня не пугает. Привык. Думаю, что если не погиб за эти годы, то с помощью Божией пробьюсь.

В России я помещал в рукописном ученическом журнальчике свои первые рассказы. Начал писать с 1925 года, работал с большими перерывами при очень тяжелых материальных обстоятельствах.

Этот год для меня очень важен. Я почувствовал, что для меня литературный труд - все.

Недавно окончил очерки "ОТЧИНА". Писал их по обещанию. Думаю отказаться от исторических тем. Начал повесть из времен молодого псковского добровольчества. Думаю ее окончить к весне (хотя это очень маленький срок для серьезной работы). Мечтаю весной вырваться из города в уезд, к границе.

Благодарю Вас за радость, которую Вы мне доставили Вашим письмом и сердечным отношением к моей работе.

Преданный Вам Л. Зуров

Вслед за письмом высылаю книжку "ОТЧИНА".

Рига, Суворовская ул. 17, кв. 9.

Леонид Федорович ЗУРОВ.

письмо Зурова Л.Ф. от 17.12.1929, Бунину 59 лет

На вид из окон дни все светоноснее, - кажется, что уже лето. Но еще прохладно.

Вчера Марга пела у маркизы. Человек 30 народу. Мы туда и назад с англичанкой Херст из имения возле Маганьоска. На обратн. пути Оля пела и кричала всю дорогу, не умолкая. Я вел себя глупо - рюмка виски и три джину в баре у маркизы. Нельзя пить.

Переписываю дневниковые клочки предыдущих лет. Многое рву и жгу.

3. IV. 40, 69 лет

Нездоровится чрезвычайно - ни сна, ни аппетита.

из письма Пятницкому К.П., 15.12.1902, 32 года

Настанет день — исчезну я,
А в этой комнате пустой
Все то же будет: стол, скамья
Да образ, древний и простой.

И так же будет залетать
Цветная бабочка в шелку —
Порхать, шуршать и трепетать
По голубому потолку.

И так же будет неба дно
Смотреть в открытое окно
И море ровной синевой
Манить в простор пустынный свой.

1916

Совсем, брат, ты забыл меня. На три мои письма - ни строчки.

письмо Бунину Ю.А., 13.12.1891, 21 год

Все еще холодно, но так же светло.

Нынче послал в Париж заказным dêclaration своих доходов (которых нет - надо выдумывать, чтобы не подумали, что вру. И показал 14.000).

Прочел роман Ясинского "Старый друг". Скучно. Женщина, как всегда у него, написана не плохо.

1. IV. 40, 69 лет

Лежу, читаю, порой смотрю в солнечн. окна и думаю, - о том своем я, которое живет и сознает себя уже лет 60 - и это я думает, что лет через 5, много 10, его не будет. И не будет оно ничего видеть и думать. Странно!

29. III. 40

Перечитал "Что такое искусство" - Толстого. Скучно, - кроме нескольких страниц, - неубедительно. Давно не читал, думал, что лучше. Привел сотни определений того, что такое красота и что такое искусство, - сколько прочел, какой труд проделал! - все эти определения, действительно, гроша настоящего не стоят, но сам не сказал ничего путного.

17. III. 40, 69 лет

Живу нищим, но обходится страшно дорого.

из письма брату, 09.12.1898, 28 лет

Карл Густав Юнг теперь в Telegram!

Мысли одного из самых
цитируемых психологов

Подписаться:
https://t.me/CarlGustavJung_tg

Вчера страшная весть - финны сдались - согласились на тяжкий и позорный мир. Даже ночью, сквозь сон, все мучился, что-то во сне думал, выдумывал.

Первый почти летний день. Ночью туман, слышны были лягушки.

Позавчера обварил себе правую руку кипятком. Горит, вспухла.

Кончил перечитывание двух рассказов Тургенева. Мастерство изумительное, но в общем читал равнодушно - исключение некот. страницы. Кое-что (почти все, вернее) читал как новое - так забывается Тургенев. Одно "Полесье" почти все по настоящему прекрасно. Почти во всех рассказах, - да, кажется, даже во всех, - редкое богатство совершенно своих, удивительных по меткости определений чувств и мыслей, лиц и предметов.

11. III. 40, 69 лет

Рано утром сегодня исполнил твои слова, Варя: крепко и любовно поцеловал твою карточку и поздравил с ангелом мою бесценную жену... Странной, новой и страшно одинокой показалась мне вчера моя каморка, когда я вернулся с вокзала. Ей-богу, как это ни покажется тебе странным, я почувствовал себя... холостяком. И потушивши лампу, я часов до 3 лежал в белом сумраке, который наполнял мою комнату. Дорогая моя, кроткая и любящая деточка! Твое вчерашнее настроение ужасно передалось и мне. Убежден, что ты доехала благополучно, но против всякого рассудка, почти весь день сегодня что-то беспокоило меня. Жаль, что ты не можешь написать мне. Зато, ради Христа, прошу тебя заехать прямо с вокзала ко мне. Нынче день прошел как-то быстро. Поцеловавши твою карточку, я лег и опять заснул. Проснулся около одиннадцати. Пришел Орлов, потом Марья Гавриловна. Часа в два я остался один и пошел в библиотеку; на беду встретил Турчанинова, принужден был сказать ему, где я живу, хотя он и не обещался навестить меня... Вернувшись, конечно пообедал, затем опять сходил купил бензину для чистки сюртука, купил себе баночку варенья (не думай - недорого - 30 к.), напился чаю, вычистил сюртук, и вот сейчас отправлюсь к Никите... Но не знаю, как еще протянутся два дня. Уж очень одиноко мне тут...

Как тебя приняла мама? что твое здоровье? Верно, пришлось мучиться целый день?.. Не забыла меня, не прошло твое настроение? Клянусь тебе Богом, и счастлив я страшно и... как бы сказать? жалко мне, боязно, когда я вижу тебя такою, как вчера - искренней, кроткой, безгранично-любящей! Боюсь я, что это пройдет, ей-богу. Милая, ненаглядная моя! Если ты {Далее зачеркнуто слово: любишь} дорожишь моей любовью и хочешь, чтобы она ничем не затемнилась, - будь почаще такой милою, таким светлым ангелом, не забывай меня! За такие минуты у меня все освещается и теплеет на душе!

Весь твой, всей душою и помыслами

Ванка.

Целую твои ясные, вымытые, ангельские "глазы", мой ненаглядный друг!

P. S. А исполнила ты в 3 часа то, что обещалась?

письмо Варе Пащенко, 4 декабря 1891, Орёл, 21 год

Федор Иванович!

Могучими шагами великана ты поднялся на вершину жизни из темных глубин ее, где люди задыхаются в грязи и трудовом поту. Для тех, что слишком сыты, для хозяев жизни, чьи наслаждения оплачиваются ценою тяжелого труда и рабских унижений миллионов людей, ты принес в своей душе великий талант - свободный дар грабителям от ограбленных. Ты как бы говоришь людям: Смотрите! Вот я пришел оттуда, со дна жизни, из среды задавленной трудом массы народной, у которой все взято и ничего ей взамен не дано! И вот вам, отнимающим у нее и гроши, она, в моем лице, свободно дает неисчислимые богатства таланта моего! Наслаждайтесь и смотрите, сколько духовной силы, сколько ума и чувства скрыто там, в глубине жизни!

Наслаждайтесь и подумайте - что может быть с вами, если проснется в народе мощь его души, и он бурно ринется вверх к вам и потребует от вас признания за ним его человеческих прав и грозно скажет вам: хозяин жизни тот, кто трудится!

Федор Иванович!

Для тысяч тех пресыщенных людей, которые наслаждаются твоей игрой, ты - голос, артист, забава, ты для них - не больше; для нас - немногих, ты - доказательство духовного богатства родной страны. Когда мы видим, слушаем тебя, в душе каждого из нас разгорается ярким огнем святая вера в мощь и силу русского человека. Нам больно видеть тебя слугой пресыщенных, но мы сами скованы цепью той же необходимости, которая заставляет тебя отдавать свой талант чужим тебе людям. Во все времена роковым несчастием художника была его отдаленность от народа, который поэтому именно до сей поры все еще не знает, что искусство так же нужно душе человека, как и хлеб его телу: всегда художники и артисты зависели от богатых, для которых искусство только пряность.

Но уже скоро это несчастие отойдет от нас в темные области прошлого, ибо масса народная, выросшая духовно, поднимается все выше и выше!

Мы смотрим на тебя как на глашатая о силе духа русского народа, как на человека, который, опередив сотни талантов будущего, пришел к нам укрепить нашу веру в душу нашего народа, полную творческих сил.

Иди же, богатырь, все вперед и выше!

Славное, могучее детище горячо любимой страны, - привет тебе!

Москва. 3-го декабря 1902 г., Иван Бунин, М.Горький, К.Пятницкий, А.Алексин, Скиталец, Н. Телешов, Евгений Чириков, Леонид Андреев, С.Скирмунт

Бунину 32 года

Все еще оч. холодно - всю зиму мучение - одна из причин, почему только лежу и читаю.

Переговоры о мире Сталина и финнов. Ужас!

11. III. 40

Нынче холодно, с утра было серо, туман, крупа, шел с полчаса снег. А вчера, гуляя с Верой ночью по саду, услыхал первую лягушку - думал, начинается, значит, весна.

Прочел книжечку (изд. Суворина) гр. Соллогуба - Аптекарша, Метель, Неоконченные повести. Довольно ловко все, но ненужно. Герои и героини, как всегда писали прежде, умирают от несч. любви.

Хорошо для рассказа: донской казак Харулин.

Хорошо бы написать рассказ, действие которого в Бахчисарае. Татарин Осламбей. Татары говорят: "тютюн ичмен!" т. е. надо "попить дыму" (покурить). Еще: "шишлык" (а не шашлык; шиш по-татарски вертел, палочка). Хорош Бахчисарай!

Овцы Божья стада.

Темно желтая бабочка в черных узорах на крыльях. Задние крылья - с длинными черными косицами. (Все это нынче ночью почему-то приходило в голову).

6. III. 1940, 69 лет

Вчера ездил в Ниццу. Как всегда, грусть - солнце, море, множество как бы праздничного народа - и ни души знакомой, нужной.

1. III. 1940, 69 лет

Ян вернулся из Парижа в хорошем духе. Все, что нужно, сделал. Многих повидал.

Чудные месячные ночи. Мы с Яном гуляем. Он очень волнуется из-за Финляндии. Взята станция Нобелей. Завтра, т. е. сегодня, обещано взять Выборг. Здоровье Яна нехорошо. Сел на диэту.

дневник Веры Буниной, 08.02.1940, Бунину 69 лет

В воскресенье Ян уехал в Париж - доктор сказал ему, что у него на лице что-то опасное, что нужно выжечь электричеством и что здесь этого сделать нельзя.

дневник Веры Буниной, 31.01.1940

Прошел 39 год, для меня самый неприятный. Были года более тяжелые, с потерями близких, но "подлее" никогда не было. На днях был ночью припадок, даже два. М. б. тоска от печени. Не знаю. Но тяжело очень.

дневник Веры Буниной, 5.1.1940, Бунину - 69

Утрясаемся. Все больны: у Ляли гной из-под ногтей, у Марги - спина, экзема на ногах, у Гали - боль в боку, сердце. И я понимаю, что тяжелая работа им не под силу, а Ян этого не понимает.

Увидела Татьяну Муравьеву. В руках у нее ящик с красками и папка. Я решила провести день в природе. Полное уединение, глушь, тишина. Т.Д. села рисовать. Говорили о роли глаз, т. е. восприятии зрением. Временами молчали. Я смотрела на долину, смотрела на виллу Уайльда, на дым сизый. Говорили о Гиппиус. Говорили и об уме, и о таланте, и о способностях. О Гончаровой. В Грасс пришли в 4.30. Домой пришла к обеду.

дневник Веры Буниной, 16.11.1939, Бунину 69 лет

Возвращаюсь Москву

телеграмма Пятницкому К.П., 24.11.1904, Одесса, 34 года

У нас появилось новое знакомство, и на этот раз интересное. Люксембургская семья. У них имение за Кабрисом, в нем-то и жил Андрэ Жид больше года. Семья состоит из матери, дочери и зятя. Мать очень образованная женщина, тонко понимающая литературу, друг многих писателей, вдова богатого заводчика, - треста Люксембург, Бельгия и Франция, кажется, железо-литейный. Очень милая и приятная по виду женщина. Дочь в возрасте наших барышень, высокая, в очках, похожая скорее на швейцарку или шведку, замужем за бывшим товарищем министра, высоким сорокалетним человеком, располагающим к себе. Раньше имели виллу под Иером. Дом еще не окончен. Просторный, напоминающий шведские дома и по белым стенам, и по удобным глубоким креслам и диванам перед высоким камином, где горели дрова, редкое теперь зрелище, и как я люблю смотреть на горящие поленья, смотреть, молчать и что-то думать, даже не думать, а скорее чувствовать. Столовая дубовая. Без скатерти, что я тоже люблю. Служил лакей в белых перчатках, это все равно. Вино в небольшом количестве, но хорошее. А пирожное прямо редкое, даже у Самойловых такого не ела. Кофе с коньяком. Чай с вареньем на хлеб и медом тоже на хлеб. Люди внимательные: вызвали для нас машину, и мы спокойно спустились на Жанет. Мать через Жида познакомилась с книгами И.А. И пришла в восторг от его писаний. Она большая поклонница Толстого. И как раз у нее гостила внучка Льва Николаевича, очень милая женщина, которую хозяйка любит как свою дочь. Кроме нее был там еще писатель Жан Шлюмберже, тоже друг Жида. Разговоры были на всякие темы, и даже на литературные. Говорили между прочим о Клоделе. Словом, я давно не была в таком обществе. Мы им отмстили чаем, который тоже удалось прилично сервировать. Я пригласила в субботу, когда можно кое-что достать, кроме того мне мадам Добрая прислала как раз накануне фунт чудесной халвы, откуда она достала ее? что было уже "кулер локаль" {Couleur locale - местный колорит.}, кроме того было на настоящем сахаре варенье из абрикосов, что мы тоже намазали на хлеб и что тоже имело успех. Толстая уже уехала к себе в Марокко, где служит ее муж Львов и учится сын. Виено, фамилия дочери, сейчас в Лионе, уехали на десять дней. Да, я забыла, дочь поклонница Достоевского. Они с матерью были в Москве, когда ездили в Персию. Мать вообще очень любит путешествовать. Сейчас я читала Дневник Андрэ Жида, который они мне дали на прочтение. Эта книга стоит сто семьдесят пять франков. Андрэ Жид обещал мне подарить ее, но подарил Бахраху, который теперь в Ницце угощает Андрэ Жидом своих друзей, которые в свою очередь угощают А. Жида хорошими завтраками и обедами, на двух был И. Ал., так что все довольны: одним лестно, а другим вкусно: добрый человек Бахрах!

Ну вот Вам и новости.

из письма Веры Буниной - Логиновой-Муравьевой Т.Д., 23.11.1941

Вчера письмо от Лени: "Через несколько дней Красная Армия займет Латвию...".

дневник Веры Буниной, 20.10.1939

Драгоценная моя! мамочка, деточка, зверочек мой ненаглядный, "глазы" мои милые! Только сию минуту получил твое письмо. Что же я мог сделать? О чем телеграмму послать? Приеду, не как написал, не 24-го, а 23 вечером. Встреть на вокзале, ради Бога! Бесконечно, всею душою люблю тебя и умираю от желания расцеловать твои глазочки, ручки и ножки! Сегодня бы или завтра непременно выехал бы, но надо в Озерки, взять денег у отца. Если бы ты знала, как у меня все сердце переполнено самою высокою и горячей любовью, нежностью к тебе, моя бесценная! Не сердись, ради Христа, за мое подлое промедление, я и сам ругаю себя, как собаку! До скорого свидания, моя женочка!

Весь, весь твой Ванка.

письмо Варваре Пащенко, 21.11.1891, Глотово, 21 год

Отец брал маленького Дональда Трампа в поездки по районам Бруклина для сборов арендной платы. Однажды Дональд спросил отца, почему тот отходит в сторону после звонка в дверь арендатора. «Потому что иногда они стреляют прямо в дверь», - ответил отец. «Сдавать жильё не так уж весело. Нужно быть жестким». Слово «жесткий» (tough) – вообще одно из самых частотных слов в лексиконе Трампа и исследователи его личности отмечают его зашкаливающую конкурентность.

Другой его чертой является крайняя экстраверсия. Трамп среди чемпионов по экстраверсии среди всех американских президентов в истории. В бытность девелопером в 1980-е он делал в день от 50 до 100 звонков и не менее дюжины встреч. «Часто я звоню из дома до полуночи и все выходные. Это никогда не прекращается, и я не хотел бы, чтобы было иначе». Читать дальше.

Больше о лидерах прошлого и настоящего - их личных стратегиях, жизненных выборах и инструментах влияния – в новом канале профессора Сколково

Потоплен английский броненосец. 800 человек погибло. Это не укладывается в сознание!

Выселяют из Прибалтики немцев в Германию.

дневник Веры Буниной, 17.10.1939

Вчера были Муравьевы. Были и Самойловы. Они уже "в войне". У них стоят 2 унтер-офицера. В Лэ Рурэ целый лагерь. Масса лошадей. Смесь навоза с жасмином. - Он рвется на работу, она тоже. Хочет помогать, если откроют госпиталь. Пока встает в 6 ч. утра, чтобы своих "крестников" поить кофе. Режим у них уже военный. Два раза в неделю мясо.

Последний вечер на Бельведере. Стояли с Лялей у окна большой комнаты наверху. Я прощалась с этим видом, особенно прелестным, когда нет в городе ни единого огня. Потом пришел Ян. Сегодня он особенно нервен. Тяжело ему. Сколько в этой комнате пережито им.

дневник Веры Буниной, 26.09.1939, Бунину 68

Моя дорогая, ненаглядная папочка и мамочка!

Простите, что не писал к Вам до сих пор: вы ведь знаете, что я свинья, но свинья, которая все-таки ужасно любит вас...

из письма Буниным А.Н. и Л.А., 18.11.1890, 20 лет

..нужно все организовать, но это у нас, при характере Яна, очень трудно. Ведь он никогда не хочет сделать бюджета.

Сейчас он стал мягче, заботливее. За это время много мне покупал всяких мелочей для туалета. Часто мы ведем с ним разговоры на философские и политические темы.

дневник Веры Буниной, 22.09.1939

Вчера сняли виллу Jeanette на Route Napolêon. Спешно ее сдали англичане, которые завтра едут в Лондон через Париж. Сдали дешево, за 12.000 в год, она стоит дороже. Вилла чудесная, "с сюрпризами", но стоит высоко, с кульками подниматься трудно.

Советские войска перешли польскую границу. Уверяют, что это только для защиты белоруссов. О Польше стараюсь не думать, так ужасно.

дневник Веры Буниной, 18.09.1939, 2 ч. 20 м. ночи, Бунину 68 лет

Дни летят как сумасшедшие. Часть времени - жене, ее знакомым, ее занятиям, ее удовольствиям (часто шатаюсь на балы и сижу иной раз до 6 ч. утра), часть - куренью, которое я так же неудачно продолжаю бросать, как ты собираешься (бесстыжие глаза!) прочитать Гл. Успенского, часть - чтению, приготовлениям к работе, часть - погоде, очаровательной нашей погоде, из-за которой я не могу вспомнить Москвы и ее грязи и ненастья.

из письма Телешову Н.Д., 14.11.1899, Одесса, 29 лет

Дорогой Федор Иванович, позволь тебе напомнить, по общей просьбе моих товарищей, к которой, конечно, от всей души присоединяюсь и я, - о твоем обещании посетить наш завтрашний вечер. Мы, т. е. небольшая компания пишущих, собираемся так еженедельно (по средам) на квартире Ник. Дмитр. Телешова (Чистые пруды, дом Терехова) для небольших чтений, разговоров и скромной выпивки и все будем чрезвычайно рады тебе. Если ты свободен весь вечер, поедем часу в 9-м. Могу заехать за тобой, или заезжай ты ко мне в Большую Московскую гостиницу (No 117). Если не свободен, - приезжай хоть попозднее, хоть на часок.

Искренно уважающий тебя

Ив. Бунин.

письмо Шаляпину Ф.И., 13 ноября 1901, 31 год

Ты боишься остаться "ни павой, ни вороной"... Знаешь что - ей-богу, по-моему, лучше быть павой, чем глупой вороной (Ворона была больше всего глупа тем, что хвасталась чужими перьями.). Ведь это закон жизни. Ведь нельзя же, напр., чтобы, положим, какая-нибудь молодая в цивилизации страна не была некоторое время вороной в чужих перьях. Так и члены этой страны. Избавь Бог только чересчур корчить из себя паву, а ходить в ее перьях еще можно... А судьи кто? Офицер, который, несмотря на полную, сему званию присвоенную форму, имеет телячьи глаза? Помещик, который чтит свое звание и надевает иногда поддевку и "русскую" шелковую рубашку, и чтобы показать себя цивилизованным человеком, непомерно пьет сельтерскую воду и говорит лакею: "вы ду-ак!" Или господин, застегнутый на все пуговицы как Домби, которого всю славу и содержание составляют "свежие перчатки" и черная холеная борода... или модный адвокатишка, который только тогда и чувствует себя возвышенно, когда мягко взбегает, с новым портфелем и откинув голову, причесанную словно не у Пулавского*, а у ваятеля, по бронзовой лестнице окружного суда? Или его превосходительство, руина с "адамовой" головой8, стремящийся только к тому, чтобы держать ее как можно прямее в воротничках "литой" крахмальной рубашки?.. Или хлыщи, начиная с парикмахеров-юношей в пестрых галстухах, с запонками в виде подковки и кончая битыми дураками в моднейших "сьютах"?.. все дрянь, черт бы их взял, все даже хуже ворон в павлиньих перьях.

из письма Варе Пащенко, 12.11.1891, Глотово, 21 год

*владелец модной парикмахерской в Орле.

Дорогая Вера Николаевна,

Сердечно благодарю Вас за книгу и за милую подпись. Мне будет чрезвычайно интересно ее прочесть, я очень мало знаю о жизни Ивана Алексеевича в России. Для биографов она есть и будет прямо клад. Вы много потрудились!

Очень хотела бы и Вам послать "Самоубийство", которое на днях вышло. Я его еще не получила, но, Вы знаете, в Америке в этом смысле не щедры. Мне полагается только один экземпляр.

Хотела бы с Вами повидаться, но не могу никуда уехать. Думаю о Вас сегодня и крепко обнимаю.

Сердечный привет Леониду Федоровичу.

Ваша Т. Алданова.

Ландау Т. М. - Буниной В. Н., 9 ноября 1958

Дорогой Сергей Анатольевич,

Очень Вас благодарю - получил и поздравление, и 5000. Концы "Дубков" и "Красавицы" я Вам, очевидно, не дослал. Но "Дурочка" другое дело: она именно так и кончается - насчет улыбки ребенка. На днях моя книга "Темные аллеи", в которую входят все эти рассказы, выйдет и по-русски, и по-французски (а вскоре и по-английски) - тогда немедля пошлю ее Вам. Кроме того, поищу что-нибудь рождественское.

Желаю Вам, дорогой друг, здоровья - все-таки это самое главное, испытываю это на себе: мое дело совсем плохо - бронхит мой не проходит, задыхаюсь при ходьбе ужасно, доктора говорят, что мне необходимо уехать на юг месяца на 3, на 4, но об этом я и думать не могу: чтобы прожить в условиях приличных на юге такой срок, надобно истратить при теперешнем франке не меньше ста тысяч! (Один проезд туда и назад - от Парижа до Cannes и обратно - в спальном вагоне 2-го класса стоит теперь почти 10 тысяч.)

А меж тем дом наш опять не топят, началась поистине ужасная парижская зима, гриппы...

Сердечно обнимаю Вас, жена Вам шлет привет.

Ваш Ив. Бунин

письмо Циону С.А., 8 ноября 1946, 76 лет

Англия объявила войну. Кончается и этот период жизни.

Заходили Муравьевы - Игорь Ник. и Таня. Они разорены - у них большое имение в Польше.

Вчера обили окна синей или черной бумагой, сделали синие абажуры. Весь Грасс был темен. Видела, как уходили стрелки на позицию. Третий раз провожаю на войну молодых людей. Французские солдаты не похожи на наших, и идут они иначе, нестройно, нет той выправки, какая была у наших. Но дерутся хорошо. Жаль их. Им было жарко.

дневник Веры Буниной, 03.09.1939, 7 часов вечера

Смотрели виллу в Каннэ. Очень хороша. И Ян, я чувствую, там будет писать. Нет подъемов. Близки лавки. Много прогулок по ровному месту. Но Ян колеблется: страшно - опять две квартиры. Я склоняюсь ликвидировать парижскую, но, конечно, не сразу.

дневник Веры Буниной, 17.08.1939, Бунину - 68

Нет, я передумал называть всю книжку по первому рассказу: "На даче". Это придает пошлый тон книжке. Правда? Но как же? "Одинокие" хочу назвать. У меня ведь все одинокие. Подумай-ка, да напиши, ради Христа, по этому поводу, подумай с Александром Петровичем. А то ведь что-нибудь правда придется вроде "Степных идиллий". Поговорю еще с Поповой, м. б., согласится назвать "Глушь". Ну а "Глушь" подходит? Ведь книжка будет начинаться рассказом "На даче". Ничего это? Как думаешь? Хотя "Глушь" слишком. Тогда вся Россия глушь... Ей-богу, ничего не придумаю*.

Пиши же и денег!

письмо Бунину Ю.А., 05.11.1896, 26 лет

*свою первую книгу прозы Бунин озаглавил ""На край света" и другие рассказы".

Дорогой поэт, милый друг Егор Викторович. Не раз обижали Вы меня в моей молодости ("Все луна светит и все гуляет Бунин-Арсеньев по саду... " и не раз хотелось мне -

Монпарнассом погулять,
Девок взором пострелять,
Руку в юбках их потешить,
Шаршуна с Пегаса спешить
И башку с широких плеч
Адамовичу отсечь,

а меж тем не мешало мне все же любить Вас, и вот за такую верную любовь мою Вы наградили меня (и как раз в день моего рождения, 23 октября!* такими добрыми словами обо мне. Очень был тронут ими и благодарю Вас за них от всей души.

Вместе с сим шлю Вам для просмотра (только на несколько дней!) статейку обо мне Степуна. В ней есть строки, которые, мб, убедят Вас, что вовсе не по глупости не раз подымал я лапу не только на Блока, но даже и на Достоевского.

Ваш Ив. Бунин

письмо Адамовичу Г.В., 04.11.1947, 77 лет

* Бунин родился 10 октября 1870 г., то есть 22 октября по новому стилю. Считая своим днем рождения 23 октября, он, как и многие люди его поколения, ошибается в перерасчете дат старого и нового стиля.

Иван Алексеевич, милый, еще вчера я был уверен, что пойду сегодня на Ваш вечер, а нынче встал, поглядел на небо - нет! Чувствую, что не могу раскланиваться, отвечать на вопросы о том, как я поживаю (ибо я живу, в крайнем случае доживаю, а не поживаю) - да и вообще слишком многого уже не могу.

Вы сами знаете, как я люблю Ваши писания, как научаюсь ценить их все больше. Но видеть и слышать все прочее нет моих сил. Поэтому - не сердитесь и простите.

Ваш В. Ходасевич

Вере Николаевне целую руку, даже обе, ибо я человек добропамятный.

письмо от 02.11.1935, Париж, Бунину 65 лет

Письмо от Тэффи душераздирательное - не может примириться ни с болезнью, ни со старостью. Хочет навеки остаться в том же плане, где ей предстоят одни страдания и не хочет другого, где она, конечно, обрела бы хоть немного радостей. Для художественной натуры, жадной до земной жизни, смирение почти невозможно, а без смирения нет ни покоя, ни радостей.

Ян все ищет дачу, квартиру. Ничего нет подходящего.

дневник Веры Буниной, 10.08.1939, Бунину - 68

Дорогая моя девочка!

Доехал я нельзя сказать чтобы очень благополучно: вагон вскоре нахолодился, стенка, около которой я лежал, пригромоздившись на корзине, была вся сырая и холодная, спал я, разумеется, ужасно скверно... Но в особенности застыл я, поехавши с Измалкова. Извозчик оказался один и я ему поставил необходимым условием дать мне тулуп и армяк на ноги. Он уверил меня, что все это найдется, и я за целковый отправился, чтобы заехать за тулупом по дороге на село. К величайшему моему озлоблению, - подъехавши к своей избе, мужик заявил мне, что тулуп-то есть, да бабин, коротенький, - а армяка совсем нету. Что было делать? Одно - изругать его и переть с корзиной опять на вокзал; но до вокзала уже было более полуверсты, так что такое путешествие, да еще в темноте, (чуть-чуть брезжило) еще более нахолодило бы меня. Надел коротенький полушубок, обмотал голову своей "шкуркой", засунул ноги в солому и поехал... Ехал мужик хорошо - саночки так и постукивали по колчам, - но все-таки правая нога моя жестоко страдала от холода! Заря еле-еле подымалась "в холодной мгле", поля смутно серели в тумане... Мертвенно, сурово, холодно!.. Кое-как доехал и застал Евгения еще в постели; застал также и мать у него. Разумеется, обрадовались здорово; сообщили мне, что у Маши был брюшной тиф и что меня не хотели тревожить известием... Потом, конечно, начались толки о солдатчине. Евгений убежден, что меня возьмут и очень советует мне попоститься и не поспать - на всякий случай. Я этому совету последовал тотчас же - не стал пить чай с хлебом, не обедал и ограничился тремя небольшими медовыми лепешечками за вечерним чаем; спать тоже не лег и в конце концов приобрел громадную головную боль... Сейчас она тяжела и тупа ужасно, так что не осуди, если выйдет письмо плохо, милая, голубочка моя!.. Да, главное: мне советуют все дать от доктора свидетельство, что я теперь не могу явиться на прием и явиться через месяц после. Тогда комплект будет, вероятно, уже почти набран, - отойти следственно легче. Как думаешь - сделать так? Я думаю, что вряд ли что можно этим выиграть. Только протомишься напрасно. Уж лучше скорее что-нибудь...

Завтра пошлю тебе 10 рублей. Отца еще не видал - он в Озерках - и не говорил ни о чем денежном... Поститься буду страшно - спать совсем почти не буду... Ведь не умру, а может, и помогу делу...

Кстати - чувствую себя плохо. Недаром давеча извозчик на мое восклицание о замерзшей ноге, серьезно так сказал: "Эх, брат, и говно же у тебя ноги. Выменял бы ты себе коровьи"!..

До свидания пока, бесценная деточка! С глубоким уважением и благодарностью (искренно - клянусь тебе Богом) целую твои ручки за всю твою нежность и заботливость ко мне! Благородная и милая ты девушка, моя Варечка!

Глубоко любящий тебя

весь, весь твой Ив. Бунин.

Завтра непременно буду опять писать.

письмо Варваре Пащенко, 31.10.1891, Глотово, 21 год

Тезка, целую тебя! Был в Берлине, Кёльне, Париже, Сен-Жермене, уезжаю в Швейцарию.

Твой И. Бунин.

Кланяюсь из Альп.

письмо Белоусову И.А., 30 октября 1900, Лозанна, 30 лет

Я в Швейцарии, над Женевой в горах. Вчера высоко взобрались, чтобы увидеть Монблан, но отель на горах оказался пуст, а кругом туман, ветер и высота гор. Спустились ниже, нашли проводника, ночью пришли сюда; ночевали, ветер всю ночь бушевал, холодно.

письмо Юлию Бунину, 29.10.1900, Женева, 30 лет

Атмосфера в доме не радует, от прежней ничего не осталось. Никаких общих разговоров не бывает. Даже с Яном я редко говорю о литературе, больше о текущих событиях. Сегодня говорили о Зола, он перечитал "Nana". Хвалил Зола за ум, за знание жизни - но ни художества, ни поэзии. Ян находит, что в "Nana" квинт-эссенция женщины известного типа - только желание, больше ничего, отсутствие жалости и какое-то романтическое стремление к бескорыстному чувству.

дневник Веры Буниной, 08.07.1939, 2 часа ночи, Бунину - 68

...скончался Ходасевич - "растерзан", "разорван" желчный пузырь. Два огромных камня. Доктора проглядели. Надо было несколько лет тому назад сделать операцию. - Жаль его очень. И рано он ушел. Нужен еще. Да и сделать мог еще много.

дневник Веры Буниной, 05.07.1939

Чувствую большую слабость. Пишу, лежа.

Доктор нашел малокровие. Советовал серьезно относиться к припадкам - "где вас схватит, там и оставайтесь".

дневник Веры Буниной, 28.03.1939, Бунину 68 лет

Ян третьего дня сказал, что он не знает, как переживет, если я умру раньше его. "Лишить себя жизни?" Господи, как странна человеческая душа!

Потом говорили о Боге. Он верит в божественное начало в нас, а Бога вне нас не признает еще. Но уже во многом раскаивается в прошлом, винит себя. Этого раньше не было. И это хорошо. Я говорила осторожно, - боюсь в религиозных вопросах настаивать - ведь все делается не от нас, а от Духа Святого, по благодати.

дневник Веры Буниной, 09.03.1939

6 лет со дня кончины папы! Какие значительные годы. Сколько горя, удачи, впечатлений за эти годы. Но хочется старого - работы, конечно, иной, более проникновенной, более религиозной. Дай-то Бог! Часто думаю о смерти. Сколько осталось еще жить? Не готова еще. Не все преодолено.

дневник Веры Буниной, 05.03.1939, Бунину 68 лет

Вышли мне немедленно рублей 50 денег по телеграфу, сюртук (один только сюртук) посылкой, и Маше рублей 15, тоже лучше по телеграфу.

письмо брату, 22.10.1899, 29 лет

Дорогая Вера Николаевна

Стороной, не буду говорить от кого, я слышал, что Вы на меня обижены. Согласен, основания у Вас для этого есть. Но основания - внешние, пустые: "уехал, не заглянул" и т. д.

Моя покойная сестра постоянно мне говорила: "Ты разговариваешь со всеми, а когда приходишь домой или остаешься со мной один, то молчишь". Я всегда ей отвечал или думал: "Оттого я к тебе и отношусь не как ко "всем", что могу с тобой молчать".

Конечно, это не то же самое, но что-то общее есть. У меня к Вам отношение, лишенное всякой оффициальности, натянутости и всего такого. Ну, не был - и не был! Не то чтобы действительно "не мог", а как-то не вышло, не пришлось (да, кстати, я и почти ни у кого не был в последнее свое пребывание в Париже). Но неужели это что-нибудь значит, может что-либо изменить? По-моему - нет. И я уверен, что и по-Вашему - нет.

Простите, что так длинно об этом пишу и даже как будто что-то Вам объясняю. "Если надо объяснять, то не надо объяснять": одно из любимых моих изречений (однофамильца Марка Александровича - Григория Ландау). Не сомневаюсь, что не надо. И был бы крайне огорчен, если бы это было хоть на 1/100 не так.

Как Вы живете? Я писал Вам ко дню Вашего Ангела, зная, что Вы в этот день никого не принимаете. Иначе пришел бы наверно.

Шлю Вам низкий поклон и, если положите гнев на милость, был бы чрезвычайно рад получить от Вас письмо. Как Леонид Федорович? Передайте ему, пожалуйста, самый сердечный привет.

Ваш Г. Адамович

письмо Вере Буниной, 21.10.1956, Manchester

День уходит на мелочи: варка кофию, базар, уроки с Олечкой, а главное - сама Олечка, усталость, спанье днем, мытье посуды, стряпня и даже на эту тетрадь не хватает сил.

из дневника Веры Буниной, 28.02.1939, Бунину 68 лет

Милый и дорогой Люкася! Пишу тебе из именья, из Краснополья. Мы приехали сюда в четверг и пробыли бы дольше (сегодня уезжаем в Одессу), если бы не случилось со мной маленькой беды: вчера вечером пошел из зала на балкон, сунул к двери руку, - а стекло в двери было разбито - и так глубоко прорезал большой палец около главного сустава, что кровь лила как из ведра и пришлось тотчас же скакать к доктору. Доктор перевязал и сказал, что это пустяки - владеть пальцем я буду, только шрам останется. Но больно очень и я хочу в Одессе что-нибудь сделать, т. е. обратиться к доктору, чтобы он засыпал йодоформом или что-либо в этом роде. А в Краснополье (или Затишье) очень хорошо. Местность тут совсем голая, но гористая, усадьба стоит на склоне горы, а перед ней громадная долина, красиво замкнутая горами. Вообще местность похожа на долину около Балаклавы. Дом привел меня в восторг - огромный, массивный, уютный, старинный, но крепкий, думаю, вдвое или более обширнее пушешниковского2. Земли тут 800 десятин. Приказчик говорит, что что ж, жить можно, прошлый год доходу было 6000 руб. (конечно, без платежа в банк). Именье многие хотят купить и дают по 130 р. за десятину. Но продавать Николай Петрович не склонен. Усадьба вдали от деревни, только близ нее 7 хат, принадлежащих Цакни, которые снимают крестьяне. На хуторе тоже 7 хат, тоже в аренде. Вчера получили письмо из Одессы от своих - Элеонора Павловна сообщает, что ее брат (родной) Александр продал свое имение - подписал в пятницу предварительное условие с неустойкой в пользу его, Александра, в 50 тысяч, если покупатель откажется.

Берет за именье ни много ни мало - {Далее зачеркнуто: 1200} (не умею написать) миллион двести тысяч. Хорошо, кабы он исполнил обещанье и подарил Ане ожерелье в 25000 р.! Николаю Петровичу он много должен (не знаю - тысяч 30-40) и теперь отдаст.

из письма брату, 19.10.1898, 28 лет

...пишу мало. Гулять совсем почти не хожу. Погода плоха. Недавно как гулял по большой дороге вечером, да грустно! Вечера какие-то тихие и темные... Все тихо, задумчиво, грустно. Было два полных зазимка. Зима, должно быть, скоро. Читать почти нечего.

из письма Юлию Бунину, 18.10.1888, Озерки, 17 лет

Три зимы в Париже ушли на устройство банкета (Мережковскому), балов, индивидуальных вечеров. Затем переутомление, болезнь, лечение. Тяжелое настроение Яна. Бессонные ночи. Писать, записывать не было сил и времени.

из дневника Веры Буниной, 01.01.1939, Бунину 68 лет

Лун. ночь. Великолепие небесной синевы, объемлющей своей куполообразностью, глубиной и высотой все - горы, море, город внизу. И таинств., темно мерцающая над самой Собачьей Горой звезда (вправо от нас).

Лихорадочный взгляд...

5. XI. 38. Beausoleil. 68 лет

С тех пор, как я писал тебе, мало изменилось. В прошлый понедельник она пришла спать в нашу комнату, целовалась со мной и вся тряслась. Я лег с нею и решился на большее. Разрыдалась, оттолкнула, едва успокоил. Думал, что дело совсем пропало, но ничего, обошлось. С каждым днем стала все проще, спокойнее, целовалась и кокетничала. Видно, ей это нравится, но наряду с этим избегает оставаться со мной, жизнью моей не интересуется ни на йоту, занята рукоделиями, опять играла в любительском спектакле, ходит на репетиции, франтит. Я сделал ей для камеи золотую оправу, покупал цветы и это действует на нее гораздо больше, чем всякие поэтические излияния. Держу себя спокойно и весело, но едва хватает сил. Словом, мы совсем друзья, но сплю, как собака, на диванчике, определенно о будущем ничего не говорит, хотя из разговоров видно, что она не предполагает моего отъезда, напротив. Ничего не понимаю! Неужели она думает, что мы будем жить только при таких отношениях. Что делать, посоветуй! Заговаривать боюсь.

из письма брату, 15.10.1899, Одесса, 28 лет

Пусть мы маленькие люди, пусть мы только немного приобщены к искусству - все равно! Во всякой идее, во всяком идейном деле дорого прежде всего даже не выполнение его, а искание этой идеи, любовь к ней! Грустно станет порой, как посмотришь, что вот уже почти вся юность, вся молодость, все то, что порой раскрывает всю душу великим дуновением счастья, радости высокой и светлой, радости жизни, ее биения, искусства, красоты и правды, что все это пока только "не что иное как тетрадь с давно известными стихами", не выразившими даже тысячной доли того, что чувствовалось!

из письма Белоусову И.А., 14 октября 1895, Огнёвка, 25 лет

Дорогая Татьяна Марковна,

Спасибо за поздравление, поблагодарите за письмо милого Марка Александровича. У нас плохо: лечение йодом и серой вызвало у моего большое сердечное ослабление. Пульс бывает 120 и очень слабый. Кроме того, может быть, он получил грипп, который ходил по Парижу (вирус), причем t не поднимается и, если это так, то йод был очень вреден. Он очень ослаб и исхудал. Я провожу с ним ночи. Спит плохо. Пьет мало. Если будут силы, буду держать Вас в курсе. Если трудно будет писать, известим Полонских.

Приезжал Кодрянский, в субботу уплывает в Нью-Йорк.

От Николая Романовича была телеграмма, спрашивал, нужно ли перевести аванс за "Жизнь Арсеньева". Ответили, что все скажет Кодрянский. Это будет выгоднее.

"Воспоминания" в Америке по-английски идут хорошо. В месяце продано 1200 экз.

Обнимаем, целуем вас обоих.

Леонид Федорович шлет сердечный привет, он очень озабочен и много помогает.

Ваша В. Бунина.

письмо Ландау Т.М., 11.10.1951, Бунину 80 лет

Прости, Бога ради, - не мог писать - чувствую себя говенно, а чувствовал дня три тому назад омерзительно. Приехал утром, пришел к Ане, спит в столовой, разбудил, молчит, удивилась. Объяснил приезд, вечером попробовал разговаривать - ни звука в ответ, что ни спрашивал. Только и сказала: "Чувства нет, без чувства нельзя жить". Вечером я расплакался до безумия... Это произвело на нее сильное впечатление. Элеонора сказала, что она после этого сказала: "За что я его мучаю, когда он так твердо убежден, что мы будем счастливы". На другой день толковали с Николаем Петровичем. Он и Элеонора очень ласковы, но Николай Петрович настаивает на своем, что она девчонка и что нельзя требовать жить, когда к человеку не тянет. Старался доказать ему. Вечером опять разговор с Аней. Перед этим был у Лели, и из ее слов сообразил, что одна из главных причин, связавших и убивших чувство Ани, то, что я связывал ее, что она насиловала себя, подделываясь под мою жизнь и под мою серьезность. Поговорил с Аней на эту тему - плачет и молчит. Избегала каждую секунду остаться наедине со мной до мальчишеской глупости. Я умолк, но был сдержан и добр. Уговаривал попытаться пожить со мной так, по-товарищески - "нет"! "Мне будет с тобой тяжело". Но этот разговор рассеял тяжелую атмосферу. Встретил, поцеловал руку, пожала мою в ответ. На третий день провожал ее на репетицию (играет в любительском спектакле на Слободке Романовке), стала со мной ласкова и проста, на четвертый день совсем друзья. Но еще очень избегает. Вчера целовал ее, увел в кабинет. Улыбается, ласкова и даже кокетничает. Нынче то же, целую и обнимаю, как и прежде, но больше ничего. Звал в Крым, даже просто за город - не хочет, и вообще избегает меня, хотя, повторяю, полное почти примирение. Спим в разных комнатах. Чувствую ясно, что не любит меня почти ни капельки и ни хуя не понимает моей натуры и вообще гораздо пустее ее натура, чем я думал. Так что история проста, обыкновенна донельзя и грустна чрезвычайно для моей судьбы. Сижу в дурацком, неопределенном положении, чувствую себя болваном и говном: э, ну их всех к ебаной матери. Целую тебя от всего сердца.

письмо Юлию Бунину, 10.10.1899, Одесса, 28 лет

30 сентября*, как это уже завелось, у нас было много гостей. Недоставало Вас, но все же Софья Юльевна была представлена от Америки. Народу было немного меньше: 27 человек, а в прошлом году 39. Угощение тоже слабее: во-первых, цены стали совершенно сумасшедшие, а во-вторых, Ляля начала служить в ресторане и была лишена возможности блеснуть своими кулебяками и пирогами, пекла ее мать, но одна она могла спечь 60 пирожков, пирог с капустой, пирог с мясом и пирог с грибами и рисом. Сделали мы с одной приятельницей два больших рулета из мяса и еще к ним несколько салатников с винегретом. Сладкие торты и пироги приносились, как и виноград. Сидели все в комнате Яна. Мы раздвинули стол на три доски и приставили еще два стола, а один маленький поставили к стене, так что все уместились, правда, один край стола вышел в коридор, а чайники стояли на наших чемоданах. Мне пришлось в этот день четыре раза выйти из дому и возвращаться сильно нагруженной. Днем пили чай в моей комнате. Было человек восемь, а потому могла быть общая беседа и спокойное наслаждение от вкусных тортов и пирогов. Я такая была уставшая, что мало что понимала, накануне возилась в кухне до 4 ч. ночи.

Ян здоров, но после летних жаров у него ослабело сердце, стали лечить его всякими лекарствами, которые опять вызвали кровь. Уже раза два опять он с Аитовым ездили на уколы, а это 1500 франков за раз! Не всякий день, но часто по вечерам он начинает задыхаться. Против этого есть средство, какой-то пульверизатор в рот – и становится легче. Вид же не плохой, но больше раза в день никогда не выходит. По-прежнему бывает блестящ и остроумен, но иногда впадает и в пессимизм.

Мой костюм вышел очень хорошо. И погода как раз для него, так что щеголяю. О шляпе не беспокойтесь. Мне дал свою Ян, синюю, бархатную, и она подошла, а из двух старых черных я себе делаю для зимы.

из письма Веры Буниной - Цетлиной М.С., 09.10.1947, Бунину 76 лет

*именины Веры Буниной

Завтра для меня знаменательное число: 12 лет тому назад первый припадок каменной болезни, как говорили в старину. С этого дня жизнь моя меняется. Начинается, или собственно продолжается, путь к Богу.

Берет время и девочка. Интересно. Давно не возилась с детьми. Девочка не простая, уже чует в семье драму. "Вы мне все надоели, напишу папе, чтобы он взял меня". Все "неприятности" из-за еды. Может час просидеть над тарелкой и не есть.

Беспокоюсь о Лене. С 16 августа ни строки. Ноет сердце за Галю - проедают последние 250 фр.

Ян в раздражительном состоянии. Много говорили о Куприне. Перечитываем.

Вчера пришли Зайцевы. Вспоминали. Смеялись. О Куприне трудно писать воспоминания, неловко касаться его пьянства, а ведь вне его о нем мало можно написать.

Потом Борис вспоминал, как на одном официальном банкете с министром Мережковский говорил речь, учил сербов, как бороться с большевиками. Неожиданно встал Куприн, подошел к Мережковскому, тоже стал что-то говорить. Так продолжалось минуты. Потом Куприна увели. Вообще, он пил там с утра, три бутылки пива, а затем все, что попало. Но никого в Сербии так не любили, как Куприна. К нему были приставлены два молодых человека, которые неотлучно были при нем. А когда приехали в Загреб - смятение, А. Ив. нигде не было. Оказывается, он заперся в клозете, его едва нашли. Затем, приехав в гостиницу, переоделся, и они с Борисом отправились читать где-то - ведь в этих странах лекции бывают всегда по утрам.

дневник Веры Буниной, 25 августа 1938, Бунину 67 лет

Труднее этого заработка - чтениями - кажется, ничего нет.

Вагоны, отели, встречи, банкеты - и чтения - актерская игра, среди кулис, уходящих к чортовой матери вверх, откуда несет холодным сквозняком.

После чтения был банкет. Множество речей, - искренно восторженных и необыкновенных по неумеренности похвал: кажется, вполне убежден, что я по крайней мере Шекспир...

30 апреля 1938, 67 лет

Вчера приехал сюда в 5 ч. вечера с Rome Express. Еду в Югославию. Остановился в Hôtel Britania.

Нынче был на Лидо. Огромно, гадко, скучно. Обедал у Бауэра.

Лунная ночь, 9 часов - всюду музыкально бьют часы на башнях.

19. VIII. 37. Венеция. 66 лет

Это единственная запись Бунина за 1937 год. В мае 1937 года Бунин ездил в Швейцарию и в Италию. В архиве сохранились счета из гостиниц в Вэвэ, Монтре, Лозанне, Милане и Генуе. Затем, в июле, он не то один, не то с Верой Николаевной ездил в Швейцарию - Женеву, Гертенштейн, Монтре, Лозанну. В августе Иван Алексеевич через Венецию поехал в Югославию - Раб, Сплит, Дубровник, Белград, Загреб, Любляна и назад через Венецию.

3 часа ночи. Проснулась, а Яна еще нет. Он был в Пэн-клубе. Вероятно, застрял на Монпарнассе.

дневник Веры Буниной, 05.02.1937, Бунину 66 лет

Дорогая Вера Николаевна,

Шлю Вам мои самые искренние поздравления с именинами и от всего сердца желаю Вам с Иваном Алексеевичем счастья и здоровья. Уже целую вечность я Вас не видел! Как Вы поживаете? Как проводите время? Каковы Ваши планы, если они у вас есть? Я хотел бы поехать в Париж - но когда? Будущее настолько неопределенно. Не оставляйте меня без ваших новостей. Я часто думал о вас всех в течение последних месяцев и я рад узнать, что вы, по крайней мере, живы и здоровы. По текущему времени, или скорее по времени, "которое текло", мы не можем быть ни в чем уверены. Уверяю Вас в моей верной дружбе и прошу передать привет от меня Ивану Алексеевичу и всем Вашим. Всего доброго.

Георгий А.

Адамович Г.В. - Буниной В.Н., 4 октября 1941, Ницца

Ян чуть не сжегся. Стал готовить водку, а рядом горел газ. Спирт вспыхнул.

дневник Веры Буниной, 23.01.1937, Бунину 66

Дорогой мой Корси.

Спасибо!

Я слышала, что Вы не совсем здоровы. Что с Вами? Беспокоимся. Сообщите немедленно. А у нас были грозные события. Яна оперировали! После Вашего отъезда он очень страдал. У него в шейке мочевого пузыря была опухоль, которую через канал удалил блестяще хирург Дюфур, родившийся и учившийся в средней школе в Петербурге, сын русских французов, восходящее светило в медицинском мире. Болезнь была запущена. Мы ждали Дюфура, - он был на отдыхе.

25 авг. - Д. вернулся. 27/VIII был у нас. 28/VIII мы перевезли в "амбулансе" Яна в сильных страданиях в госпиталь к католикам. Ухаживали монахи, что было приятно. Цистоскопия была произведена 30/VIII. 4 дня готовили к операции. 4/IX она была сделана. Перенес ее хорошо. Страдал от удушья, пролежней и болей в левом колене. Вернулись мы домой 20/IX. Медленно поправляется. Еще слаб. За ним хорошо ухаживает Леня: перевязки, растирание ноги, пассивная гимнастика и очень вкусные блюда, надо чтобы Ян хоть немного окреп и пополнел: он худ, как голодающий индус, но малокровия нет.

Устала я очень нервно. А так вид хороший. В день Ангела причащалась и ничего "именинного" не делала. Угощались дарами приносивших.

Операция стоила со всеми онерами более 150.000 фр. Заняла 140 000. Уже отдала 45.000. Накануне переезда в клинику я была без гроша! За это время умер Пантелеймонов от рака, он так пролечился, что сделали сбор на похороны среди нас.

Болен Ларионов в Англии, Наташа с ним. Тоже собирали на его болезнь.

Мы надеемся, что Князь окрепнет ко дню своего восьмидесятилетия, которое будет ровно через три недели, то есть 23 октября.

Целуем Вас. Приветствуем Ваших

Ваша Ника

письмо Веры Буниной - Логиновой-Муравьевой Т. Д., 02.10.1950, Бунину - 79 лет

Не знаю по каким причинам, но я здорово болен. Исхудал как собака заморенная... Простудил при этом зубы, бегая в редакцию по холодным зорям, и положительно ревел несколько дней... Хорошо еще, что я сшил себе пальто...

из письма брату, 1 октября 1891, Орёл, 20 лет

...пожил в деревне и с новыми силами собираюсь пуститься опять по городским омутам. Так что - до скорого свидания!

из письма Белоусову И.А., 30 сентября 1895, 24 года

Дорогая Вера Николаевна

Шлю Вам ко дню Вашего Ангела самые искренние поздравления и лучшие пожелания. Не откажите передать поздравления и низкий поклон дорогому Ивану Алексеевичу. Надеюсь быть вскоре в Париже и найти Вас и его в добром здравии и хорошем расположении духа. Конечно, особенно радоваться нечему, но я все утешаю себя тем, что могло бы все быть и хуже. Это мудрость старинная и испытанная, которую я с годами все больше ценю.

из письма Адамовича Г.В. - Буниной В.Н., 29.09.1948, Ницца, Бунину 77 лет

Париж.

Светлая погода. И опять - решение жить здоровее, достойнее.

1. XII. 36. 66 лет

...у меня нет сейчас ничего, имеющего непосредственную связь с идеей мира.

из письма Вейнбергу П.И., 27.09.1904, 33 года

Нынче отправил тебе письмо и уже опять пишу. Хотелось бы без конца говорить с тобою, дорогая моя!

Все, что прощаясь ты мне говорила,
Снова твержу я в невольной тоске...
Путь одинок мой, дорога уныла...
Что-то в уютном твоем уголке?
Слышен ли смех? Догорают ли свечи?
Так же ль блистает твой взор, как вчера?
Те же милые, юные речи
Будут немолчно звучать до утра?
Кто там с тобой? Ты глядишь ли бесстрастно
Или забилося сердце в груди?..
Только б тебя полюбить не напрасно,
Только бы не было слез впереди!..
Только бы кончился день без печали,
Только бы вечер прошел веселей!
Только бы сны золотые летали
Над ненаглядной моей!..

В самом деле - что-то ты сейчас поделываешь? Я больше лежу. Жар у меня усилился. С полчаса тому назад был такой сильный приступ, что я просто задыхался. От хины страшно звенит и шумит в голове. А мне это как-то нравится. Закроешь глаза, кажется, кто-то подошел близко-близко и что-то шепчет... Вообще странное состояние... К первому все-таки думаю поправиться. Ерунда! А на дворе - света Божьего не видно! Снег валит, ветер, темнота. И это мне тоже нравится... Читаю Карлейля, но мысли совсем о другом. Все о тебе, моя бесценная Варичка! Как бы хорошо, если бы ты сейчас была со мною, сидела здесь, около кровати! Милая, радость моя! Покойной ночи. Я, должно быть, не засну всю ночь и всю ночь буду думать о тебе.

из письма Варваре Пащенко, 26.09.1890, Озерки, 19 лет