вообще конечно

В городе потеплело, и люди вмиг похорошели. Их опухшие силуэты преобразились буквально за одну ночь. Скинув зимний покров, многие просто стоят на углах улиц и нежатся на солнышке, слегка запрокинув головы, как ящерицы.

Нет сил воспеть тебя, прекрасная помойка!
Как на закате, разметавшись, ты лежишь
со всклоченною головой
И черный кот в манишке белой колко
Терзает, как пьянист, живот тяжелый твой.
Вся в зеркалах гниющих, в их протресках
Полынь высокая растет —
О, ты — Венеция (и, лучше, чем Венецья),
И гондольером кот поет.
Турецкого клочок дивана
В лиловой тесноте лежит
И о Стамбуле, о кальяне
Бурьяну тихо говорит.
В гниющих зеркалах дрожит лицо июля.
Ворона медленно на свалку опустилась,
И вот она идет надменнее, чем Сулла,
И в цепкой лапе гибель или милость.
Вот персик в слизи, вспухи ягод, лупа,
Медали часть, от книги корешок.
Ты вся в проказе или ты — ожог,
Ребенок, облитый кипящим супом.
Ты — Дионис, разодранный на части
Иль мира зеркальце ручное.
Я говорю тебе — О Свалка,
Зашевелись и встань. Потом,
О монстр, о чудовище ночное,
Заговори охрипло рваным ртом.
Зашевелись и встань, прекрасная помойка!
Воспой — как ты лежишь под солнцем долго,
Гиганта мозгом пламенея, зрея,
Все в разложенье съединяя, грея.
Большою мыслью процвети, и гной
Как водку пей, и ешь курины ноги.
Зашевелись, прекрасная, и спой!
О rosa mystica, тебя услышат боги.

Прекрасен мусор мой
Неповторим и светел.
Когда в кармане я
Перстами нахожу
Пылинки, крошки,
Старые бумажки,
В счастливое расположенье
Прихожу.
И мнится мне,
Что я как Бог в руке
Держу созвездий кучу в кулаке.

В этом онтологическом стихотворении Виктора Пивоварова — прозрачном и замечательном — вселенское бытие легко уравнивается с мусором. По поводу мусора периодически вспоминают Платона, а именно отрывок из самого тёмного его диалога «Парменид» [130 b-e], в нём философ спрашивает Сократа: «А действительно ли у каждой вещи есть своя идея, которая существует отдельно от её воплощения?» На что Сократ отвечает вполне утвердительно. Но хитрый Парменид не унимается и уточняет: «Так что, даже у всякого мусора есть своя идея?» Мнение Сократа вдруг меняется: «Вовсе нет, я пола­гаю, что такие вещи толь­ко тако­вы, какими мы их ВИДИМ». Внезапно оказывается, что мусор не принадлежит миру идей, но существует лишь феноменологически. Парменид иронически подмечает, что Сократ ещё молодой, поэтому он СЛИШКОМ СИЛЬНО СЧИТАЕТСЯ С МНЕНИЕМ ЛЮДЕЙ. Когда он углубится в философию, то ни одна из вещей больше не будет казаться ему ничтожной. Больше они к этой теме не возвращаются.

Вот трудность, к которой даже сам Платон не знает как подступиться. Дыра в мире идей. Оказывается, что не у всякой вещи и не у всякого явления есть свой эйдос, так как есть мусор, а идея мусора в том и состоит, что это всегда произвольное собрание выброшенных вещей, которое никаким сущностным свойством не объединено. Это идея отсутствия идеи.

Лирический герой стихотворения Пивоварова — бытовой Демиург, человек преодолевший эту трудность. Первая же строка стихотворения парадоксальна «Прекрасен мусор мой». Прекрасно, как известно, благо — высшая идея, включающая в себя все остальные. Платон говорит, что лишь соотносясь с ней, предметы получают возможность быть познанными, да и вообще возможность существовать. То есть вне блага вещей не существует, постигнуть БЛАГО — значит постигнуть идею, то есть свести все чувственные проявления вещи к её сути. Более того, для Платона Благо и Бог — понятия почти тождественные. У Пивоварова же благом/прекрасным называется карманный мусор, бесформенное явление, которое вообще-то должно быть выключено из бытия.

Здесь оказывается важным, что поэт превращает пылинки и крошки именно в звёзды — метафору вечного порядка вселенной. То есть он не просто фантазирует о мусоре, он приобщает его к космосу (κόσμος с греческого буквально и значит «порядок»).

Поскольку мусор принципиально неутилитарен, то он становится идеальным пространством для творения. Не в том, конечно, смысле, что нужно лепить снеговиков из грязи (хотя об этом мы ещё поговорим), но в том, что мы, каждый раз залезая рукой к себе в карман, вдруг обнаруживаем божественную способность ограничивать и наделять материю смыслом. Вещи не тянутся неосвоенной массой вне духа. Всё, что в реальности есть стоящего, что в ней действительно, что открыто мне в моём разуме, то МОЁ. И в этом отношении прав Парменид, у которого границы его собственного мышления совпадают с границами бытия. В мире, где мысль становится важнее мнения, доксы, для всего, даже для любого мусора, есть место, если только он понимается приобщённым к звёздному порядку вещей. Тут действительно есть чему порадоваться.

Завтра весна — отнеситесь к этому ответственно.