вообще конечно

домашнее задание:
• сбежать из монастыря;
• не есть три дня;
• поймать молнию рукой;
• созерцать земной рай;
• напиться воды у ручья на обрыве;
• потерять сознание от вида красивой девушки;
• побороть барса;
• исповедь

Иногда хочется, чтобы люди умирали стоя, как деревья.

В этом большом и немного манихейском эпиграфе из «Завершить Клаузевица» Паскаль оправдывает и обнаруживает диалектическую необходимость насилия. Трудно читать эти слова, когда насилие больше не раскрывает священного и не обнажает истинного. Жирар ставил это христианству в заслугу, для него механизм возгонки насилия — шарлатанство, прикрывающее невинность жертвы. Это убедительно, но почему же тогда, раскрыв этот великий обман, человек так легко отказался от всякой истины, то есть — согласимся с Паскалем — от всего вечного?

Если эти явления действительно связаны, то, лишив мир и его историю телоса, человек превратил его в набор обрывочных и довольно бесцельно сменяющих друг друга картинок, бессмысленных аффектов и суждений, оправдывающих себя лишь обстоятельствами, опытом, чувством, но никогда вечным. На так называемую «реальность» мы смотрим как бы сквозь мутное стекло, замызганное, кроме всего прочего, следами самых разных идеологий. Выключи этот экран мировой истории и не останется ничего, даже отражения зрителя на тёмном кинескопе.

С этим, наверное, даже можно было бы смириться, если бы христианский прогресс, как его представляет Жирар, навсегда обезоруживал насильника, раскрывая его мотивы. Но ведь священное выплыло с другой стороны в виде, прежде всего, стаи огромных Левиафанов — овеществлённых идей, уродливых эрзацев былого священного. И теперь эти чудовища требуют гораздо более кровавую жертву, чем козла отпущения, и требуют её более убедительно, так как, в отличие от Бога, постоянно обозначают своё присутствие в мире.

Паскаль прав, увязывая насилие и истину, но связь эта работает только в одном направлении: чем ближе мы к истине, тем ближе к нам насилие, но не наоборот. Наше нынешнее положение тем и ужасно, что в нём бушует жестокость, а очертания правды размыты, как никогда. Но здесь нет противоречия, потому что история, которая лежит между событиями воплощённой богочеловеческой Истины и насилием из Откровения, движется не по прямой, а по параболе. Альфа и Омега — не историческая протяжённость, но сам Христос, и приобщаясь к его началам, мы приближаемся и к концу. В высшей точке этой параболы предельная богооставленность отдаёт мир на откуп тому, кого называют «вводящим в заблуждение всю вселенную», насилия становится бесконечно много, но оно не наше, оно только действует нашими руками. Тут у меня нет убедительных слов, можно только почувствовать правдивость этой интуиции. Возможно, размытые очертания истины и насилия — и есть точка перелома и начало исторического сближение Альфы и Омеги, возможно и нет, но когда это христианам была бесполезна эсхатология?

😭

Когда мне было девять, родители решили, что пока не кончилось лето, нужно взять машину и поехать к южным родственникам на море. Дорога была долгая и где-то под Волгоградом, когда нас настигла ночь, отец сказал, что он устал и надо бы съехать на обочину — немного вздремнуть. Мы остановились посреди совершенно голой звёздной степи и легли спать. В какой-то момент я проснулся и увидел в окно, как в нашу сторону из темноты идёт женщина: ужасно лохматая и чумазая, с изодранной одеждой, надетой на неё в несколько слоёв. Она шла странно, будто полуприседя, и когда оказалась возле машины, то начала стучать пальцем в окно и просить дать ей сигаретку. Отец от этого стука проснулся, страшно испугался, закричал, как я никогда раньше не слышал, и, даже не поднимая сиденья, мгновенно завёл машину, со всей силы дав по газам. Что это была за женщина мне долгое время было непонятно, пока спустя пятнадцать лет я не посмотрел знаменитую восьмую серию третьего сезона Твин Пикса, которая слово в слово воспроизводила эпизод нашей поездки на море. Там, если что, мистический чёрный дровосек останавливает на дороге автомобиль и просит «дать огоньку». Водитель зачем-то опускает стекло и дровосек убивает этого человека своим прикосновением. Я не знаю, избежали ли мы в ту ночь верной смерти, и откуда вообще посреди этой степной пустоты могла взяться женщина, но это сюжетное совпадение уже точно никогда не даст мне покоя.

Мы живём в рациональную эпоху, поэтому мифология нашего времени до сих пор не написана. Дэвид Линч (помимо всего прочего) оказался одним из очень немногих людей, кому удалось разглядеть и ухватить эту мифологию в связной форме: аура электричества, тульпы, разломы мира, вызванные атомным взрывом, борьба добрых и злых душ, герои, потайные карманы реальности, в которых обитают непонятные существа и т.д. Всё это мифологемы, которые нам ещё предстоит распознать и осмыслить. Главное помнить, что мифогенное время никогда не заканчивается, но, к сожалению, заканчиваются мифографы.

Помимо всего-всего прочего, третий сезон Твин Пикса я без тени иронии считаю величайшим, совершенно классическим эпическим произведением, созданным в XXI веке, а, может, и единственным пока.

Четвертый сезон деду придётся снимать в куда более интересных и подходящих для этого условиях, думаю мы все охуеем.

In heaven, everything is fine.
[Отчёт о погоде 16 января 2021 года]

Я/Мы Сократ

Как-то я попросил Брайана Дика совершить сначала са­мый глупый, а затем самый умный поступок, какой только придет ему в голову. Он увешал весь потолок в комнате крупными маринованными огурцами, обмотав их включенным в сеть электрическим проводом. И когда он нажал на выключатель, по огурцам прошел разряд тока, из них посыпались голубые искры — огурцы сгорели, наполнив комнату неприятным запахом. Это был самый глупый поступок. Затем он повторил то же самое на следующий день. Но теперь это был уже самый умный поступок (1990).

[Аллан Капроу. Просто делать (пер. Д. Потёмкина)]

Письмо Андрея Платонова дочери Маше, 29 апреля 1949 г.

«Дорогая моя дочь Маша!
 
Получил твое письмо и благодарю за него. А почему ты ничего не ешь? Погляди на эти картинки.

Папа умер (I), когда узнал, что Маша ничего не ест и какает чуть-чуть.

Папа встал в гробу (II), когда узнал, что Маша опять стала кушать по целой тарелке каши и какает по большому фунтику.

Любящий тебя
Отец».

В алгебру должна вернуться поэзия.

Я очень против аудиокниг, но очень за то, чтобы люди читали книги вслух друг другу.

Пока мы следим за новостями, все главные события мирового духа творятся в глухой провинции. Ужасные истории, но и великие вместе с тем. Пусть и в своём праве, но ничтожными кажутся новости, обсуждения, судьи, присяжные, да и все человеческие законы в присутствии этих событий. Самое высокое чувство и самая нежная любовь — желать родить новую жизнь и спасти эту жизнь от вечной смерти — вдруг оборачиваются страшным кошмаром. Вместе с сильной надеждой в мир приходит священное, и Скидмор, и Слободищи — место его присутствия в мире, но это священное искажено человеческими желаниями. Нельзя искать того, что желаешь, особенно нельзя, если желаешь вещей, находящихся за пределами мира. Они придут к тебе и растерзают тебя. Таких вещей можно лишь покорно ждать. Там, где человек желает священного, он обязан бездействовать, сомневаться и даже бежать от него. Сарра смеялась над ангелами, что не может родить, но родила. Авраам не искал для себя искушения и не искал спасения для своего сына, но был спасён.

В 1867 году, во владимирской уголовной палате производилось дело о детоубийстве. Корреспондент газеты «Голос» передавал его так:

Вязниковского уезда, деревни Слободищ, крестьянин спасовец (секта старообрядчества беспоповщинского толка) Михаил Куртин, 57-ти лет, зарезал родного сына своего, семилетнего мальчика Григория, в убеждении, что это угодно Спасу. Вот что рассказывал Куртин на суде о своем поступке: «Однажды ночью печаль моя о том, что нет на земле людям спасения, и все должны погибнуть, сделалась так велика, что я не мог уснуть ни на минуту и несколько раз вставал с постели, затепливал свечи перед иконами и молился со слезами на коленях о своем спасении и спасении семейства своего. Тут мне пришла на ум мысль спасти сына своего от погибели вечной, и так как сын мой Григорий, единственное детище, был очень резв, весел и сметлив не по летам, то я, боясь, чтоб он после смерти моей не развратился в вере и не погиб в геенне вечной, решился его зарезать. С этою мыслью я вышел на заре в задние ворота и стал молиться на восход, прося у Спаса знамения, что если после молитвы придет мне снова мысль эта в голову с правой стороны, то я принесу сына в жертву Богу, а если слева — то нет; потому что, по мнению нашему, помысл с правой стороны есть мысль от ангела, а с левой — от диявола.

По окончании длинной молитвы помысл этот пришел с правой стороны, и я с веселием в душе возвратился в избу, где сын мой спал с женой моей на полнике (широкая лавка). Опасаясь препятствий со стороны жены, я нарочно разбудил ее и послал за овчинами в деревню Перво, а сам, оставшись с сыном, сказал ему: «Встань, Гришенька! Надень белую рубаху, я на тебя, умницу, полюбуюсь». Он надел белую рубаху и лег на лавку в передний угол. Тогда я подложил ему его полушубок в голову и, заворотив подол рубашки, несколько раз ударил в живот ножом. Он затрепетал, и начал биться, и натыкался на нож. Желая поскорее прекратить его мучения, я распорол ему живот сверху донизу… Он потерял силу сопротивляться, но все еще не кончался.

Заря до этого времени светила в окно, но, когда я пронзил его ножом, вдруг первый луч солнца брызнул в окно. Что-то сотряслось во мне, нож выпал из рук, и я упал перед образом на колени с молитвою, прося Бога принять милостиво новую жертву. Тут я подумал, — объяснил Куртин на допросе, — что на том свете сын мой назовется отроком, а потому надобно ему «уставить звезды»; для этого я затеплил тотчас свечу к образам и, молясь на исходе души сына, велел ему повторять за собою молитву: «Богородице дево, радуйся», что он и исполнил, прошептавши ее за мною слабым голосом. Последние слова он, однако, не выговорил и вдруг замолк…

Когда я стоял перед образами на коленях и сын мой плавал в крови, то вошла вдруг в избу возвратившаяся жена моя и, с первого взгляда узнав всё случившееся, упала от страха на землю перед мертвым сыном. Тогда я, поднявшись с пола, на котором стоял на коленях, сказал жене: «Иди и объяви обо всем старосте. Я сделал праздник Святым». 

Заключенный в острог, Куртин еще до решения его дела на суде запостил себя до смерти.

[Голос 1867 г., № 253, и Новое Время 1868 г., № 137, статья Ф. Ливанова].

В штате Миссури, в городке Скидмор, в середине декабря 2004 года, одна женщина приехала в гости к другой женщине. Она постучалась в дверь, вошла в её дом и убила её — задушила шнуром. Женщины не были прежде знакомы. Жертву звали Бобби Джо Стиннетт. Бобби была беременна, подходил к концу восьмой месяц её срока. Убийцу звали Лиза — Лиза Мари Монтгомери, она забеременеть уже не могла.

В 1987 году, когда Лизе исполнилось восемнадцать лет, она родила своего первого ребёнка, а через год ещё одного, а через год ещё одного, а через год ещё одного. В 1990 году Лизу стерилизовали, больше она не могла иметь детей, но из утробы что-то звало и продолжало требовать нового рождения. Много раз с тех пор Лиза Мари Монтгомери заявляла и убеждала всех, что беременна. Вероятно, ей действительно так казалось.

Лиза Монтгомери задушила Бобби Джо Стиннетт. Она взяла кухонный нож, вырезала из умирающего чрева Бобби её ребёнка и обняла его как своего. Лиза набрала номер своего мужа и сказала ему: Кевин, я родила. Ранее она убеждала его, что беременна (Кевин работал далеко и не слишком много знал про свою жену).

Когда полицейские пришли в её дом, она сидела на диване в гостиной, бережно прижимая к себе младенца, и смотрела телевизор. Лизу задержали и приговорили к смертной казни. В 2021 году приговор был исполнен. Так Лиза убила Бобби, палач убил Лизу, а ребёнок выжил. Виктории Джо Стиннет сейчас двадцать лет. Это молодая и здоровая девушка с небольшим надбровным шрамом от ножа, которая продолжает жить в городке Скидмор, в штате Миссури, где семья оберегает её от лишних глаз. Хорошо, что никто не знает, о чём думает Виктория, когда её спрашивают «каково тебе было появиться на свет вот так?».

В яслях он был спокоен и добр.

Вечер был ранний, и путеводная звезда ещё не взошла. В тот момент безмятежная радость рождения, что извечно обновляет мир и даёт ему новое чистое начало, эта нежная радость тогда принадлежала лишь одной небольшой еврейской семье. Были и другие люди, которые почувствовали, что на земле в тот день что-то случилось, но никто из них не видел и не знал наверняка что.

Тьма опустилась, младенец лежал на сияющей золотом соломе, хрупкий, словно ягнёнок, хрупкий, словно наш сын.

Вол и осёл стояли подле и с любопытством глядели на него. Они согревали воздух дыханием своих тел.

Таким он был, когда родился, он лежал, покрытый испариной, дыхание его испарялось и было тёплым.

Мария отдыхала, усталое тело её отдыхало — её призвание в мире, перед людьми и пред Господом, было исполнено. Теперь она лежала и смотрела на своё милое дитя.

Иосиф, с его длинной бородой, сидел рядом и размышлял, опираясь на свой пастушеский посох: его призванием было понять всё случившееся, и оно тоже исполнилось.

Призванием ребёнка было родиться на этот свет.

Вокруг них, как бы среди этой тихой ночи, звучала музыка воздуха, которую каждый из нас слышал хотя бы раз, из неё творится молчание. Она была приятна и свободна от мелодии, но состояла из звуков, которые могли бы сложиться в мелодию. Плавно, беспрерывно. Это были звуки пятнадцати тысяч звёзд. Крохотная семья уловила самую первую вибрацию воздуха — казалось, будто молчание заговорило.

Молчание великого Бога заговорило. И речь эта была мягкой, живой, непрестанной, безупречной, прорезанной горизонтальными и косыми звуками. Тысячи резонансов разделили между собой их одинаковую силу и плотность, одинаковую неспешность, радостная ночь, святая ночь.

И призвание животных вновь тоже исполнилось: любить, не зная, что любишь. Звериная нежность тогда встретилась с младенческой невинностью. И пока не пришли цари, эти звери отдавали новорождённому всё, что имели: свой глубокий взгляд и тепло живота своего, ведь такой была их сущность.

Этот сын, что вновь и вновь рождается в каждом младенце, если бы мог говорить, пожелал бы нам тогда стать братьями в присутствии нашего человеческого естества и в присутствии Господа. Мальчик скоро станет человеком и заговорит.

Сегодня во многих домах по всему миру родился Сын.

[Клариси Лиспектор из «Бразильского журнала» за 1971 год]

[Эдит Патту. Восток]

Больше всего я страдаю от недостатка безделья. Это меня прямо разрушает как личность.

У Харди, по его собственным словам, было четыре цели в жизни:

1) Доказать гипотезу Римана;

2) Покорить Эверест;

3) Убить Муссолини;

4) Строго доказать невозможность существования Бога;

Ни одну из целей достичь у него не вышло.


из книги "Mathematical Apocrypha", S. Krantz

Юнгер, когда ему было уже за сто лет, вспоминал, что весь его опыт двух мировых войн в итоге оказался намного более скудным, чем опыт, который он получил в результате чтения. Даже во время боя он носил в сумке для карт огромный том Ариосто и чтение его захватывало гораздо сильнее, чем настоящее сражение.

Существует ведь итальянское солнце, норвежские камни, английский туман. Что тогда бывает русским? Наверное, грязь.

В руководстве по проектированию жилых пространств Александера (A Pattern Language) пишут, что дети любят создавать «пещеры», в которых они прячутся от мира взрослых (помню, как в детстве и сам любил засыпать под столом). Там же рекомендуется добавлять в планировку дома или двора несколько небольших углублений, в которых ребёнок мог бы найти для себя укрытие (всё-таки чувство приватного в нас сильнее и раньше интимного).

Его Святейшество Далай - Лама XIV потрогал бороду отца Алексия со словами: «Позвольте, коллега, потрогать Вашу бороду, настоящая ли она?». Отец Алексий с удовольствием дал потрогать.

Местонахождение: Национального музея имени Алдан-Маадыр Республики Тыва

[из горномарийского словаря]

Ну и вариант новогоднего поздравления от Сёрена Кьеркегора.
[Девять бесед 1843 года]

Год на убыль, меньше света и студней зима. Вообще, новый год — это вещь таинственная, но важная. Такое концентрированное переживание пограничного времени рождает страшный и счастливый миг безвременья, в него умещается всё: и сожаления об ушедшем, и надежды на будущее. Уже скоро нужно будет поджигать бумажки и затем выпивать этот огонь, разыгрывая подобие какой-то не слишком сложной натурфилософской мистерии. Об итогах этого года я рассказывать не буду, горести свои я оставлю при себе, а вот надеждами поделюсь. Думаю, что всерьёз человек может надеяться только на тайну, и у человеческой жизни их три:

Тайна одного — это личность. Я надеюсь, что в этом году все мои разбросанные слова и потерянные мысли соберутся во мне, станут чистыми и твёрдыми как волшебные алмазы, что впечатления перестанут быть бессмысленными, но будут сообразны вечному, что все молитвы окажутся ещё более опустошающими, чем были прежде (это главная надежда).

Тайна двух — это дружба. Поэтому в новом году я надеюсь на встречу со всеми, кто ещё помнит обо мне, со всеми, о ком сам я почему-то позабыл, и в особенности с теми, кого я никогда раньше не знал. Пусть в этом году разговор никогда не заканчивается, любовь умножается, а души слепляются, будто они рисовые котлетки.

Тайна трёх — это церковь. Надеюсь, что там, где мы будем молчать, у нас возникнет общее дело и тяга к совместной жизни. Надеюсь, что найдутся люди, связанные друг с другом единым вниманием к божественной пустоте и ожиданием своего общего спасения. Когда звёзды взорвутся, а небо свернут в рулон, верю, что про людей лишь тогда не забудут, если только ангел, пришедши за ними, обнаружит их вместе.

Про мир и его состояние ничего говорить не буду, на его исправление я не надеюсь уже давно — всё сгорит.

С новым годом!

не придумать
не придумать
не придумать
царства мёртвых
лучше чем москва

Хочется уже наконец начать говорить вам всю правду о мире и внемирных вещах, чтобы все сразу брезгливо отошли, чтобы с опаской косили взгляд и решали на всякий случай перейти на другую сторону улицы. Но тут некому её сказать, потому что никого нет. Потому что никого вообще нет.

Пришло время вспомнить и обновить одну известную заметку про южнокорейские демократические традиции и историю её правителей:

Ли Сын Ман (1948–1960) — первый президент республики. Свергнут.

Юн Бо Сон (1960–1962) — свергнут, несколько раз получал условные сроки за антиправительственную деятельность.

Пак Чон Хи (1962–1979) — убит, застрелен главой спецслужб.

Чхве Гю Ха (1979–1980) — смещён военным переворотом.

Чон Ду Хван (1981–1988) — после президентского срока обвинён в коррупции, скрывался в буддийском монастыре, приговорён к смертной казни. Помилован с конфискацией имущества.

Ро Дэ У (1988–1993) — после президентского срока приговорён к 22 годам тюрьмы за коррупцию и военный переворот.

Ким Ён Сам (1993–1998) — сидел в тюрьме при Пак Чон Хи. Будучи президентом, посадил двух своих предшественников. Сам за коррупцию не сидел, потому что спихнул всё на сына, которого осудили на три года.

Ким Дэ Чжун (1998–2003) — сидел в тюрьме при президенте Пак Чон Хи, приговорён к смертной казни при президенте Чон Ду Хване, но помилован.

Но Му Хён (2003–2008) — подвергнут импичменту, который отменил Конституционный суд. После окончания президентского срока был обвинён в коррупции. Покончил жизнь самоубийством.

Ли Мён Бак (2008–2013) — после завершения президентского срока был арестован и осуждён на 17 лет по обвинению в коррупции с конфискацией имущества.

Пак Кын Хе (2013–2016) — подвергнута импичменту. Арестована по обвинению в коррупции. 24 года тюрьмы.

Мун Чжэ Ин (2017–2022) — считается нормальным президентом. Кажется, что с его приходом в Южной Корее наконец наладился транзит власти.

Юн Сок Ёль (2022–) — попытался ввести военное положение и остановить работу парламента, подвергнут импичменту.

Идеального первого свидания не суще...

я хотел бы выйти в поле по траве густой и пряной до утра бродить в надежде, что никто мне не поможет

Марциан Капелла (ок. 420 г.) считал, что буква Z была отвергнута в латинском алфавите Аппианом Клавдием ок. 312 г. до Р. Х., потому что «при произношении она напоминала зубы мертвеца».

[De nuptiis Philologiae, et Mercurii. III, 261]

Комментарий: Кент называет Освальда «ненужной буквой» Z — тенденция, пришедшая из латинских грамматик, где z появлялась только в греческих словах как вариант греческой буквы «дзета» и для латинских слов была не нужна.

[Из Шекспира. Король Лир. II, 2]

[Н. Бурбаки. Топологические векторные пространства. 1959. С. 19]

Эту букву я бы, пожалуй, изгнал из нашей речи и алфавита, ибо в них и без того по необходимости оказывается больше букв, чем мне бы хотелось.

Первый Грамматический Трактат (XII в.), пер. варяжского семинара

[Роберт ван Гулик. Сексуальная жизнь в древнем Китае]

Небольшое напоминание, что мы недостаточно ненавидим современную цивилизацию.

Вот ещё страничка из «Немецкой идеологии» (гл. Святой Бруно). На левой половине страницы текст Маркса, на правой половине — рисунки Энгельса. Зато сразу понятно, кто и чем занимался в их союзе.

[Карл Маркс. Экономическо-философские рукописи 1844 года]

Для меня остаётся большой палеографической загадкой, как люди смогли прочитать рукописи Маркса. Вот, например, его знаменитый 11-й тезис против Фейербаха, в котором я вижу ровно ноль (0) слов из транскрипции.

Я море! Я море! ~Будьте как море.

[Из Агамбена. Пульчинелла или развлечения для детей]

Мировой океан невозможно присвоить никакой человеческой волей, в этом сила его стихии. Океан по природе своей не имеет границ, кроме линии горизонта, отделяющего его от неба, поэтому он принадлежит всем людям, как в территориальном, так и во всех прочих отношениях. Это особенно важно в нашу эпоху чудовищного правления современных и гигантских государств, которые утвердили свою символическую власть надо всей обозримой сушей. Они растерзали и изорвали её на клочки, не оставив обитаемому миру ни капли тайны и недосказанности, сделали всякую географическую фантазию фактом художественной литературы. Когда-то давно, когда человек отвоёвывал у природного хаоса участок земли, он огораживал, защищал и упорядочивал его, превращая в небольшой островок осмысленной определённости посреди зловещего океана возможного. Теперь зловещей стала сама определённость, потому что от неё стало невозможно никуда убежать, разве что броситься в море.

Это великое стихотворение.
[Василий Каменский. Моя молитва]

Предуведомление
Понятно, что есть два глобальных события в человеческой судьбе, относительно которых все и выстраивается. Это — рождение и смерть. Как-то выстраивать свои поступки относительно своего рождения, способствовать ему или противостоять достаточно сложно, во всяком случае, в горизонте привычной жизненной стратегии. Мы здесь не рассматриваем уровни спиритуальные и метафизические. Нет, мы о простом. Ведь, скажем, до своего рождения не выкрикнешь своим будущим родителям, во всяком случае, внятно, громко и убедительно: «Бляди, наденьте презерватив!» Нет, не слышат. Или притворяются. Или не хотят. Но смерти же можно способствовать и противостоять. На земном промежутке жизни эти тактики можно рассматривать и как совпадающие, и как противоположно-направленные. Мы их рассматриваем как неоднозначно совпадающие. Вернее, мы рассматриваем одну в отрыве от другой, что, конечно же, предполагает их некое противопоставление, хоть и неупоминаемое.

—

Для чего, например, держат спину прямой?
Наверное, чтобы быть красивым, здоровым и противостоять смерти, так как кроме нет сильнее резона

Для чего щурят глаза?
Наверное, чтобы рассмотреть что-то нужное, красивое, опасное или рассмотреть смерть, так как кроме нет сильнее резона

Для чего упрямо идут вперед?
Наверное, чтобы достичь цели, одолеть пространство, узнать нечто чудесное и достичь смерти, так как кроме нет сильнее резона

Для чего, например, работают день и ночь напролет?
Наверное, чтобы заработать много денег, чтобы убить время жизни, чтобы сотворить нечто и доработаться до смерти, так как кроме нет сильнее резона

А чего все думают, думают и думают?
Наверное, чтобы придумать выход из положения, придумать отличное, додуматься до смерти, так как кроме нет сильнее резона

Для чего столько спят?
Наверное, чтобы забыть обо всем, забыть о жене и детях, забыть о долгах и обязательствах, забыть о смерти, так как кроме нет сильнее резона

Для чего, скажем, убивают?
Наверное, чтобы доказать что-то, чтобы взять или отнять что-то, чтобы утвердиться, чтобы увидеть смерть в лицо, так как нет сильнее резона

Для чего люди спешат?
Наверное, чтобы успеть куда-то, чего-то, зачем-то, а может, чтобы за смертью поспеть, так как нет сильнее резона

Для чего регулярно моются?
Наверное, чтобы быть чистыми, или чтобы быть принятыми в обществе, или от нечего делать, от нервности, или чтобы отмыться от смерти, так как кроме нет сильнее резона

Для чего, скажем, берут и женятся?
Наверное, чтобы скучно не было, чтобы удовлетворить половой инстинкт, чтобы детишек нарожать, чтобы от смерти отодвинуться, так как кроме нет сильнее резона

Для чего беспрерывно подстригают газоны?
Наверное, чтобы красиво было, чтобы было чем заняться, чтобы отвлечься от смерти, так как кроме нет сильнее резона

[Из Пригова. Сильнейший резон. 1997]

Чувствую этот твит на многих уровнях.

[Из комментария Беата на Апокалипсис. Ms. Lat. 8878, fol. 85. ca. 1028-72]

Сегодня узнал, что в своей избушке в Тодтнауберге Хайдеггер написал на стене 64-й фрагмент Гераклита: «τὰ δὲ πάντα οἰακίζει κεραυνός» (Всем правит молния).

Ипполит Римский в комментарии к этому фрагменту добавляет: «Молнией Гераклит называет вечный огонь. Он также называет её нуждой и избытком. Нужда на его языке — это диакосмеза [возвращение порядка], а Избыток — экпироза [разрушение в пожаре]».
Думайте.

Werner Herzog hates chicken?

В XIX веке и вплоть до революции немецкие фамилии на русский язык транскрибировались в сторону звонкого согласного: Hegel — Гегель, Herder — Гердер, в XX веке всё чаще стали использовать более близкий к немецкому произношению вариант с глухим звуком: Heidegger — Хайдеггер, Habermas — Хабермас. Мораль у этой фонетической истории такая: до революции в России в основном было Г., а после революции стало Х.

Как же засмеялся.

[Джерри и Джули Брауны. В начале был гриб. Психоделические Евангелия: тайная история галлюциногенов в христианстве]

Как-то возвращаясь домой, я крикнул мальчику лет шести или семи, который играл с мячом возле дороги, что ему нужно быть осторожнее и отойти от проезжей части. Он посмотрел на меня и сказал: «Да что со мной случится, я же ещё ребёнок». Это очень хороший ответ, мы все должны думать так же.

Несколько лет назад один англичанин покончил жизнь самоубийством. После его смерти на столе была найдена записка, в которой, оправдывая свое безумие, он уведомляет, что лишает себя жизни, чтобы больше никогда не болеть. Так же бывает, когда правитель уничтожает свою страну, чтобы не потерять над ней власть.

Из «Анти-Макиавелли» Фридриха Великого. Гл. 5

[из горномарийского словаря]

Кьеркегор одним из первых в новой философии понял, что христианство начинается с мучительных отношений с самим собой.

Вот уже несколько столетий русские люди не могут решить какого же на самом деле рода слово «кофе». Пока основные силы ведут войну на истощение за победу мужского или среднего рода, я предлагаю вывести засадный полк и добить выживших, вернув традицию XVIII века, когда у этого слова была форма женского рода — «кофь».

Пригов политический.

когда будет лето
будет лето
я ~~~
бабочкой вспорхну
вокруг самого себя
и вспомню детство
наяву
как будто
это и есть
детство
как будто я не я
как будто я —
это то самое я
до которого нужно
сдирать и сдирать
с себя кожу

и я
расстелюсь
по истории
мирового духа
и скажу:
великие идеи
священные образы
гуляйте по мне!
как муравьи по траве
как щекотные букашки
я всё приму
я всех поселю!
тогда
в небе случится гром
и будет искра
и придёт время смерти
в голубых сонных травах
дрогнет роса

от испуга я выпорхну
из себя
дальше
чем из тела
выше
чем может взлететь душа
и провалюсь
в самую густую точку
на карте небесных сфер

подо мной
будет кровь
будут костры
и рваная кожа земли
но мне ничего не будет страшно
и никогда

от завтрашнего дня
мне нужны
лишь облака
и свет

свет

я мечтаю стать человеком чистым
словно солнечный свет

В Италии, Германии, Франции конца XVIII века дуэли чаще устраивались на шпагах; в Англии, США, России чаще пользовались пистолетами — вот где пролегают тайные границы между цивилизациями.

Бессонница и проблемы с пищеварением — обязательные условия для святости.

Но как же так, ведь все знают, что Авангард ХХ века создавался как оппозиционное искусство, которое на уровне социальном противостояло заевшимся и потным мещанам и кислобородым традиционалистам, а на уровне идейном встало против всей предшествующей европейской традиции, что делала этих буржуазных, властных и патриархальных людей возможными? Это ведь прогрессивно. Разве Маринетти не кричал, что ревущий автомобиль прекраснее Ники Самофракийской?

XIX век приучил человека к тому, что новое лучше старого. Движение к новому стало чем-то очень увлекательным и соблазнительным, но ступив на дорожку прогресса, быстро выяснилось, что в тёмном лесу истории довольно легко заблудиться, при том что идти в нём разрешается только вперёд. Историзируя мир, человек постепенно отказывался от всего неизменного и вечного, что существовало в его культуре, вдруг выяснилось, что всё вечное было когда-то и кем-то ПРИДУМАНО, а значит должно пониматься как следствие обстоятельств. Идея постоянного обновления через прогресс подспудно подразумевает, что всё в мире предназначено к ветшанию, распаду, исчезновению. Нет никакого духа, никакого мифа и никакой метафизики, которые существуют вне истории, за них пусть держится старая европейская традиция. Есть только бурлящая материя, причем настолько конкретная, что она даже не складывается в оформленные вещи. Значит и от вещей тоже нужно отказаться.

Здесь и возникает модернистское искусство, наткнувшись на этот предел современности, оно сначала становится как бы «проклятым», как у Бодлера или Рембо. Не находя иного выхода из времени, эти художники начинают страдать и упиваться разложением и тщетой своего существования, отдаваясь постоянной смене впечатлений и творческих форм на всё более и более новые. Но затем приходит Авангард. Авангард стал декадансом в мажорном исполнении, это такая же утрата живого в старом, только более громкая. Это искусство, которому наконец удалось найти точку приложения своих сил. Теперь опаляющее и саморазрушительное сладострастие декадентов превратилось в боевое, переворачивающее весь мир, коллективное безумие.

Авангард пытался покончить с историей как таковой и для этого ему потребовалось полностью изменить взгляд человечества на порядок вещей: ценить и создавать теперь нужно не то, что красиво и вечно, но только то, что ново, точнее только то, что движет человечество к концу времён. Это как бы прогресс, доведённый до скоростей саморазрушения. Не зря тот же Маринетти пишет, что он растянулся на своей машине, как труп в гробу. Грустное и эстетское мортидо вдруг стало плакатным оптимистичным лозунгом «Да! Смерть!» Теперь нужно не просто ждать увядания мира, надо загнать его в могилу. Поэтому Авангард обязан быть оппозиционным искусством, обязан противостоять не просто настоящему, и даже не тому, что устареет в будущем, а тому, что В ПРИНЦИПЕ способно устареть.

Встаёт вопрос, как прорваться к чему-то, что находится вне времени, но при этом не становится метафизически вечным? Традиционный художественный образ разрушен, вернуться к нему невозможно, так как культура уже историзировала всякий идеал. Ответов тут, на самом деле, остаётся не так уж и много. Авангард хватается за последнюю оставшуюся соломинку — единственный художественный образ, выдерживающий разрушительный напор времени, это образ самого разрушения. Так возникает центр всего авангардного канона — «Чёрный квадрат» Малевича, где происходит отказ от исторической причинности, без ухода от материальной конкретности существования.

Довольно забавно, когда консерваторов обвиняют в том, что они будто бы хотят, чтобы в мире всё застыло и перестало развиваться, хотя последние сто пятьдесят лет именно современная культура настаивает на ПОСЛЕДНИХ формах: De Stijl ван Дусбурга и Мондриана называется просто «Стиль», потому что он мыслился как последний, окончательно достигший совершенства и полноты. Ле Корбюзье мечтал создать последние города, построенные по рациональным законам, Хлебников пытался вырваться «из под власти вида» и придумать вневременной и универсальный Звёздный язык, про Малевича и говорить нечего.

Все, кто разрывали отношения со старыми традициями, мечтали о мире окончательно новом, а не вечно меняющемся. То есть у истоков всех этих идей принципиальной новизны и радикальных преобразований лежало желание вырваться из времени и истории. Современная архитектура, современная музыка, современная философия — все они теперь определяют себя не исходя из прошлого, и даже не противопоставляя себя прошлому, но совершенно от него независимо. Современное сознание в целом потеряло интерес к истории, поскольку история, понимаемая как непрерывная питающая человека традиция, утратила для него смысл.

Так что всё ровно наоборот: это традиционное общество откликается на постепенные изменения, не застывает и не перестаёт развиваться. А задача авангардной мысли, которая в период с 1870 по 1930 столкнулась с сумасшедшими скачками прогресса, состояла в том, чтобы наконец этот самый прогресс особым образом остановить, эти люди мечтали, что вот ещё чуть-чуть и общественное тело наконец соберётся в нужную конфигурацию, раз и навсегда.

Пригов гуманистический.

За последнее время в Ялте почти ежедневно бывали ложные пожарные тревоги. Полиция сбилась с ног, разыскивая «шутников». Наконец одного удалось задержать. Он оказался... пожарным Сенниковым. Будучи уличен, Сенников объяснил, что ложные тревоги устраивают сами пожарные, которым нравится кататься по городу в блестящих касках, обращая на себя общее внимание.

[Русское Слово, 26 (13) апреля 1910 года]