Шпилька архитекторки Telegram 帖子

Каждый год 8 марта я публикую фотографию Маргарет Бурк-Уайт, снимающую Нью-Йорк с горгульи Крайслер-билдинга.

Второе фото было сделано Маргарет с самолёта, летящего немного выше Douglas DC-4 - над Манхеттеном и над этим самым Крайслером с горгульей на 61 этаже - где располагалась квартира, за аренду которой известная во всём мире фотожурналистка должна была платить через посредника, журнал “Таймс”, потому что женщинам владельцы здания жильё сдавать отказывались...

Всех с праздником и пожеланием всепреодолевающей высоты полёта!

23 февраля – день рождения "сталинской архитектуры".

23 февраля 1932 года было принято решение Политбюро о результатах Всесоюзного конкурса Дворца Советов (Протокол ПБ № 89)

Высшие премии получили Иван Жолтовский, Борис Иофан и Гектор Гамильтон (фото 1,2,3). Все три проекта были выполнены в гипертрофированных классических формах и приёмах эклектики. До итого события "советским стилем" считался конструктивизм.

Результат конкурса был использован властью как демонстрация неприятия конструктивизма и прямое указание к введению нового официального стиля, называемого сейчас "сталинский ампир".

Участники конкурса, среди которых было много иностранцев (в том числе Корбюзье), симпатизирующих социализму - после революции поддержавшему идеи модернизма, были шокированы внезапным разворотом. Руководство Конгресса новой архитектуры (СИАМ) обратилось к Сталину с письмом, но конечно, ответа не последовало.

Конструктивизм оказывается де-факто запрещен, и архитектура СССР переориентируется на возрождение «классического наследия».

Важно сказать, что стилистический переход был уже финальным изменением  - типологически государственная  архитектура начала меняться в 1927-1928 годах (конец НЭПа) -  с отказом от массового строительства квартирного жилья и запретом частных инвестиций в жильё  (намного превышавших государственные). Одновременно разворачивается кампания ”обобществления быта” - с домами-коммунами, общественными банями и фабриками-кухнями. Благоустроенным государственным жильём обеспечивается  правящий класс, в градостроительных решениях в приоритете - не квартальная жилая застройка, а центричные схемы с периметральными парадными зданиями и площадями.

Точкой, закрепившей стиль на четверть века, станет художественная реформа 1932 года с госцензурой, и более ни один проект не утвержается, если не  использует «приёмы классической архитектуры».

(использованы материалы публикаций Д. Хмельницкого)

Шкатулка под "шубой"

Исторические здания для реставраторов почти всегда “шкатулочка с сюрпризом”, и с последующими приключениями.

Вот из последнего, к примеру: на днях с коллегами в Выборге, в простом (по виду) здании, нашли “затворницу”:
изящность финского функционализма (поздний Уно Ульберг) “законсервировали” в слоях пост-советского ремонта, выровнив ступени плиткой, как "по уставу" - под 90 градусов (это, кстати, частая история), но главной неожиданностью оказалась уцелевшая отделка: наливное мозаичное покрытие терраццо. Его черный бетон с мраморной крошкой - сахарно-белой в изломе, виден на первом фото.

Ну а поскольку весь этот блеск и роскошь на фоне пыли и без полировки не очевиден, я сфотографировала похожее покрытие - увиденное в тот же день, неподалёку.

В здании поздней неоклассики 1930 года декораторы решили немного порезвиться. Вестибюль встречает посетителя ещё вполне приличным полом - со строгими квадратами в латуни, затем - торжественный подъём по лестнице - почти как нашей, дальше - узор играется в меандр, будто из домотканых ковриков (исчезает четкий контур), а наверху, в фойе, уже какой-то беспредел-фриволитэ из тетриса с супрематизмом, и замечу - в интерьере неоклассики. Кстати, на балконах главного фасада раньше был свастический узор, и возможно, эти Г-образные переплетения - его "разбитые" фрагменты, своеобразный отклик на символ солцеворота.

Известно, что терраццо был популярен в петербургских зданиях, и можно только фантазировать, как живо мог бы развиваться декоративный стиль в 30-х.

По особому заказу

"Архитектура СССР" в 1935 году репостнула напечатала карикатуру из журнала “Крокодил”, отметившую новую тенденцию - "советского капромантизма”: 

По Москве прошел слух, будто бы Дом композиторов построят в форме лиры. Редакция, изумлённая "неожиданным полетом архитектурной мысли", попросила художника Константина Ротова пофантазировать на эту тему и изобразить улицу, застроенную во вкусе заказчиков - по их профессиональной принадлежности.

Не могу сказать, был ли действительно такой проект, но вспоминая, например, стиль ВСХВ, в терминах тех лет - довольно "мелкобуржуазный", с её умилительными павильонами - “рюмками” и “пудреницами", мог и быть, но к счастью (или нет?) всё обошлось.

"… За повышение качества проектирования…!"

Эпоха 1930-х - 1950-х - так называемый “золотой период” советской архитектуры, создала образ архитектора-творца - как такую влиятельную волевую личность, пробивающую все преграды, чтобы строить для народа прекрасные дома. Да, не без этого... А вот некоторые факты говорят ещё точнее, как работалось обычным архитекторам в мастерских, где проектировали “сталинки” до деталей.

В первом номере “Архитектуры и строительства Ленинграда” за 1950 год, в передовице “За повышение качества проектирования! За удешевление строительства!”, критиковавшей всё - и отсутствие комплексной механизации, и некачественные типовые (а по жизни - индивидуальные) конструкции, на выходе более дорогие, чем собранные прямо на площадке, и низвергались некоторые архитекторы - за дорогостоящие украшательства, увидела такое:

На технический (рабочий) проект жилого дома - 20 тыс. кубов, (условная семиэтажка 18*50 м) отводилось 30 календарных (!) дней. За вычетом на копировальные работы (тушью на кальке - в том числе), сметы и их проверку (это главное) - на “рабочку” оставалось 12-15 дней. Спасала положение лишь шестидневная рабочая неделя... Между нами, в этой ситуации многим было за что "украшательства" не полюбить…

Архитектурный диалог

Рассматривая проекты “несбывшегося Ленинграда” 1930-х, можно увидеть что-то вроде архитектурных диалогов - возникавших, как кажется, не по совпадению.

В 1933-34 годах Игорь Явейн разрабатывает концепцию реорганизации Московского вокзала - как известно, уже в 1900-е не отвечавшего требованиям времени и столичного города. Проект был выполнен по современной схеме, с разделением потоков пассажиров и городского транспорта. Здание Тона и прилегающие - сносились, а привокзальная площадь увеличивалась на 100 метров в глубину - для устройства въездов. Чтобы “удержать” это гигантское пространство, возник фасад вокзала огромной высоты.

В эти же годы архитектор Яков Рубанчик, «в порядке личной инициативы и предложения», создаёт серию градостроительных этюдов «Каким бы я хотел видеть свой Ленинград». Эскизные проекты реконструкции городских площадей он делает с целью придания им большей значимости и выразительности, и -  сохраняя историческую застройку.

На площади Восстания он предлагает создание высотной доминанты - путем надстройки здания бывшей Балабинской гостиницы - именно в том месте, где Невский проспект «делает единственный на своем протяжении изгиб» - и объединяет его огромной аркой - над Гончарной улицей, со зданием старого вокзала Тона. Этот почти “россиевский” приём - аллюзия к арке Главного штаба (тоже на изломе), даёт название проекту “Ворота в город”. Визуально, перспективой Невского, площадь соединяется с  Адмиралтейством в один ансамбль. В жертву приносится лишь башенка вокзала, для чистоты приёма (но в общем, она могла бы и остаться - архитектор убрал её из-за вторых часов).

Архитектура новой башни - в духе времени, и ясно, что достаточно условна, но градостроительно, мне кажется, проект был интересен.

Этюды Рубанчика были опубликованы в ежегоднике Ленинградского Союза архитекторов. Думаю, благодаря тому, что зодчие Ленинграда ещё могли высказываться, и не только в публичных обсуждениях, но и своим творчеством, многих ошибок и сносов удалось избежать.

В следующую субботу, 15 февраля 2025, в 14:00 прочитаю в Музее мостов (ЦМЖТ) лекцию «Несбывшийся Ленинград: Метро, которого нет».

Когда, по каким проектам, почему и зачем начали строить метро в Ленинграде? Кто был инициатором строительства, а кто — руководителем?

Как должны были выглядеть станции первой очереди по результатам архитектурных конкурсов? Стеклянные колонны, стеклянные стены, стеклянные полы, мраморные люди и потолки с подсветкой — что сбылось, а что нет? Почему первая линия красная, а буква «М» — синяя? И почему не надо путать три разных «М»?

Ответы на эти и многие другие вопросы, развенчивания мифов, новые данные и картинки, домашние задания и призы ждут вас 15 февраля в 14:00 в Музее мостов на Мучном переулке, дом 2.

Это бесплатно, но нужно записаться по телефону (+7 812) 310-22-18. Да-да, наша выставка «Дорога Победы Ивана Зубкова» работает здесь же.

p. s. а на другую лекцию запись уже закрыта: все места разобрали меньше чем за сутки.

Не состоявшиеся "типовушки"

Пересматривала на днях подборку журналов “Архитектура СССР” 1950-х годов, и в очередной раз заметила, как явно, ещё до указа о борьбе с “архитектурными излишествами”, был обозначен переход к типовому проектированию.
О московском и ленинградском опыте я писала здесь, а январский номер «Архитектуры…» за 1954 год был посвящен типовому малоэтажному строительству в других городах СССР.

Во вступительной статье, помимо утверждений о «правильности курса», говорилось что идея типизации встречает возражения архитекторов и проектных организаций - предлагающих ограничиться общими схемами секций и каталогами типовых изделий - чтобы не ограничить творческую деятельность архитектора.

Что обсуждали в статьях журнала архитекторы:

Однообразие и “поселковость”, общую невыразительность типовой архитектуры; вопросы оптимальных размеров секций, проблемы унификации архитектурных деталей в разросшемся "Едином каталоге..." , большой вес ж/б конструкций (под этим понимается отсутствие подъемной техники), и в связи с этим невозможность использования ж/б плит и балок.

Интересно, что в статьях архитекторы считают недопустимым применение совмещенных санузлов, особенно в южных широтах, и к слову, сообщают, что “совмещенные санузлы не приняты в типовых решениях проектов Москвы и Ленинграда” (арх. М. Джандиери), так же, как и решения жилых секций без мусоропровода.
Но особенно меня растрогало такое, вроде бы сейчас неоспоримое высказывание:

“Нельзя обязывать авторов с различной творческой индивидуальностью применять детали, разработанные другим архитектором” (арх. И. Елисеев)

Но уже через год с этим разбродом мнений творческих работников было покончено.

Иллюстрации: так видели застройку городов в 1954 "Гипрогор" , "Белгоспроект", "Республиканский проектный институт Латвийской ССР".

Провинциальный Петербург столичного художника

Художник Алексей Матвеевич Прокофьев (1867‑1925), ученик А. И. Куинджи, сейчас малоизвестен, впрочем, и до революции в столицах его имя не было на слуху.

Однако открытки с изображениями его Петербурга - в “неоткрыточной” манере, какие-то непарадные, с текстурами холста и краски, с кривоватой перспективой,  несоразмерными фигурками, видами спящих окраин - были очень популярны там, где о столице (да и о живописи) знали по открыткам и репродукциям - то-есть почти по всей империи... (В общем-то и я о творчесте А. М. Прокофьева узнала благодаря открыткам - с “Ледовыми трамваями”).

О своей внестоличной славе Алексей Матвеевич узнал, получив приглашение “на должность” в Алатырь, в Чувашии, в голодном 1919. Правда, импульсивный характер художника не способствовал работе инспектором народного образования, потому он занялся преподаванием и организовал курсы рисования для учителей. Хотя и преподаватель он был своеобразный - то стращал учеников, то увлечённо рисовал за них. Но жизнелюбивого добряка любили, а после внезапной смерти, в 1925, почти все его работы купили односельчане на аукционе, в помощь его супруге.

Так до сих пор где-то в сёлах Чувашии хранятся работы петербургской знаменитости с пейзажами тех мест.

(с исп. мат. Н. Головченко, журнал “Филокартия”, 2010 г)
#открытки #живопись

Конкурсы и результаты

В связи с обсуждением новой станции метро интересно вспомнить, насколько творческими и многоэтапными были архитектурные конкурсы первых станций ленинградского метро.

Журнал “Архитектура и строительство Ленинграда” в 1949 году пишет, что с 1946 до 1949 - “учитывая исключительную важность творческой задачи” - Метропроект провел два открытых конкурса - на станции “Площадь Восстания” и “Балтийская”, и пять закрытых конкурсов - “Автово”, “Кировский завод”, “Нарвская”, “Технологический институт” и “Пушкинская”.

Отмечено, что в заключениях жюри и Городского архитектурного совета “была проявлена высокая требовательность, ибо среди современных сооружений нет более массового, более осязаемого самыми широкими кругами населения, чем метрополитен”.

На открытые конкурсы было подано более 100 проектов, в закрытых конкурсах ленинградские архитекторы представили 19 проектов [по другим сведениям 24]. В результате “широкого творческого обсуждения, а затем решения Городского архитектурного совета, выявились относительно лучшие проекты” для дальнейшей разработки. 

Волновало архитектурную общественность и сильное влияние московской архитектуры, потому зодчих призывали равняться на проект Ивана Фомина “Красные ворота”, а Евгений Левинсон, выступая, обращал внимание на то, что ленинградское метро “должно быть несколько иным, с новыми, особенными чертами”.
Знаменитая цитата Левинсона о том, что “Многие авторы проектов стараются искусственно втиснуть новые материалы в старые архитектурные формы” - возникла, в том числе, в связи с появившимися возможностями - производством люминесцентных ламп и крупноразмерным формовым литьём стекла - интересовавшим архитекторов.

Решения жюри в 1949 были суровы: по проектам  “Кировский завод ” и “Нарвская” ни один не рекомендован к разработке, а "относительно лучшие проекты" других станций нужно было дорабатывать в следующем туре, в конкурентной борьбе с "рекомендованными".

Самого Евгения Левинсона традиционно критиковали, и присудив его “Автово” (в соавторстве с А. Грушке), наилучшую оценку (фото 1,2), снабдили вот такими замечаниями:

“Авторы не передали ощущения победы”, “не продолжили традиций архитектуры нашего города” [!], “архитектурная характеристика спорна”. В числе недостатков - “Перегруженность колонн орнаментацией, неудачные мозаичные панно плафона - усложняющие благородную цветовую гамму”, “Интересное  применение стекла для облицовки колонн, со скрытыми за облицовкой источниками освещения <...>  вряд-ли осуществимо”, и  - “вообще известная рафинированность и измельченность декора”...  

Третий тур тура конкурса  подводили в 1950 - по представленным 23 проектам 14 архитекторов, и утвердив решения всех станций. Для “Пушкинской” провели отдельный конкурс, но вне конкурса утвердили проект Л. М. Полякова. От недовольств общественности спас только бесспорный высочайший уровень архитектуры.

Проект Левинсона был принят с прямыми колоннами, увы, но с внутренней подсветкой. К сожалению, в 1952 проект ещё раз был переработан - с изменением почти всей отделки.

Тем не менее результат девяти лет невероятной интенсивной работы над первой линией того стоил, а кстати, “Автово” включена в дюжину самых красивых станций мира…
#метро