🇦🇹 #МашаК — Австрия
На этот раз семья собралась случайно. Просто (не)все к (не)удовольствию друг друга оказались в одном месте и в одно время. Мы поняли это слишком поздно, когда с разницей в час-два прибыли на кухню свекрови. Кажется, она всё-таки что-то про нас понимает. Деваться было особо некуда. Ты же не выпрыгнешь в окно, когда входишь в полную кухню людей, и тебе сообщают, что ожидается ещё человек 10... хотя я, честно, покосилась на люк во дворе.
И тут стоит сказать пару слов, так как меня не было около 2 лет, и вы не знаете мои новости.
Мои топ-3:
1. Я родила ещё одну детку. Это было сложно, трэшово и совершенно неожиданно. Ну и я, конечно, ждала Асю. Очень ждала Асю, а родился Тео. Так я стала обладательницей трёх мужчин дома. И это отдельный пост.
2. Я пыталась устроиться на работу. Но куда я хотела — меня никто не брал. Я сильно разозлилась и стала заниматься своим делом.
3. Я переехала из своего чердака в хипстерском районе Вены в обычную удобную квартиру. Возненавидела её почти сразу, несмотря на все удобства.
Я достаточно легко вписалась в новую жизнь, потому что оставалась в своей. Не с Россией, а с интернациональной тусовкой. Но я кожей чувствовала, что этому настанет конец. Что нужна местная «корочка», сертификат С1, что надо не поддаваться на «все козлы, меня не понимают», и надо стать «местной». Не австрийкой, но тем, кто тут как «свой».
С этим у меня были трудности, потому что нигде «своей» я не была никогда.
Когда семья собралась, я увидела Ханнеса. Ханнес всегда был моим «лучом света в этом царстве». Он не рассуждал о судьбе России, важно проматывая ногой, не объяснял с умным видом, что надо делать Зеленскому, не водил пальцем по карте, показывая, как будет разделена Украина. Наконец, он никогда не просил меня найти землю в аренду в Карпатах, чтобы выиграть европейские тендеры. Я любила Ханнеса, потому что он был «нормальным». Наполовину евреем, лишившимся отца, который ушёл воевать как солдат Вермахта, чтобы мать-еврейку не забрали в лагеря. Отец погиб, мать забрали. Ханнес ненавидел войну всей ДНК. И в этом был для меня весь мир.
Ханнес тяжело шёл по саду. Он сдал. Множились и цвели только новое поколение детей, которые вчера из колясок сегодня перебрались в собственные ботинки и усердно топтали газон.
И я пошла встречать его таким шагом надежды, от которой ему сразу стало не по себе. И я сразу поняла, что могу быть скучной. Тема войны за два года для всех истрепалась. «Сколько можно уже?»
И есть, конечно, некоторое искушение жить не в этом. Как «местные», которыми надо стать. Но у меня никогда не получалось.
Я свернула от Ханнеса, чтобы он понял, что я не собираюсь ему докучать, и сделала вид, что я к столу за десертом, вообще-то.
И тут вдруг на весь этот сад заиграл Чайковский. С некоторыми помарками, так или сяк, он был везде. Потом Бах, потом Шуман. В общем, свекровь упросила мою детку сыграть весь свой репертуар, завершив Хачатуряном. Всю программу экзамена с частным русским репетитором в Вене. Все зааплодировали. Кроме Ханнеса. Ханнес плакал.
«Мы не победители», — сказал он мне, обнимая за плечи.
«И слава богу», — сказала я, смотря на детей, усердно топчущих газон, по которому, как мне казалось, нельзя ходить.
Все уселись за стол. Почему стол был накрыт в душной знойной кухне, а не в саду, я не понимала. Я многое не понимала, и это меня бесило ровно до той степени, пока я не говорила себе: «да наплевать».
Не моя семья, не я, не мои правила, не мои традиции.
Я так жила 2.5 года. И хотя я уже со всеми говорила по-немецки и записывала в календарь их католические праздники, это был мой «временный мир».
Я не знаю, чего я ждала. Что этот сдохнет, тот воскреснет, эти выйдут? Даже когда сдох другой, не воскрес этот и не выпустили всех, я жила одной мыслью: я когда-нибудь вернусь в Питер.
И ситуация случилась. Срочная, нежеланная и фиговая. Заболел папа. Я хотела показать ему деток, хотя все объясняли, что это уже не совсем папа. Но воля моя сильна. И я поехала через Нарву.