В ночь с 6 на 7 февраля 2021 года на 82-м году жизни преставился ко Господу архимандрит Антоний (Гулиашвили). Помяните его в своих молитвах!
Архимандрит Антоний — духовное чадо старца архимандрита Иоанна (Крестьянкина). Промысл Божий призвал отца Антония, как и его духовника, перейти из земной жизни в вечную в день памяти новомучеников и исповедников Церкви Русской.
Отец Антоний был всегда в молитве. Он и в свои за 80 имел очень светлые ум и память. Даже врачи признавали: «Его в такой форме удерживает молитва».
При том что его кололи самыми сильными обезболивающими, которые производят наркотическое действие, он все равно не терял ясности ума, как это у многих бывает.
У батюшки были огромные, прямо-таки внушительные синодики — он их читал неукоснительно каждый день. В том числе в реанимации.
Насколько бы плохо ему ни было, он никогда не читал их лежа, даже после замены той самой шейки бедра, когда сидеть невероятно больно.
Он садился, надевал на себя епитрахиль, на нос — очки, рядом ставили свечу — это целая история, как мы добились того, чтобы в реанимации разрешили ее зажигать, — и батюшка во всем этом реанимационном пикающем и мигающем антураже часами читал эти нескончаемо возобновляемые имена-имена-имена.
Точно все эти люди проходили тут мимо, старались остановиться-задержаться, но их уже поторапливали другие…
Пусть у него и была температура, слабость, дышать тяжело… Но это всё неважно. Это никак не могло ему помешать читать эти драгоценные списки поминаемых.
И еще он, конечно, читал всё свое молитвенное правило, кафизмы, Евангелие — без каких-либо скидок на то, что он, считай, при смерти. А на грани жизни и смерти он неоднократно находился.
К смерти отец Антоний относился просто, естественно как-то. Единственное уточнял: «Боюсь умереть без покаяния». Или, бывало, скажет: «Умру — вот это тому-то отдашь, это Валере (его келейник в Грузии), то туда-то вернешь».
Буквально обо всем распорядился. Но когда мы поехали в реанимацию, вдруг ожил: «А ты синодики взял?!!» — «Взял», — успокаиваю его, и батюшка снова принял вид тяжело больного человека…
Батюшка всегда был и оставался невероятно прям, добр внутри. Хотя вид у него был и суровый. Но речь очень мягкая — несмотря на его обещающий чуть ли не грубое словцо вид, — глубока, содержательна. Никаких лишних слов, уж тем более «паразитов», — внятная, ясная и благородно простая.
Он был весьма рассудителен — и при этом горячность в нем сохранялась, даже какая-то порывистость, особенно в том, что касалось веры. А что ее в его жизни не касалось?
При всей его самодостаточности он как-то внезапно чуть ли не преданно привязывался к людям — при масштабе его личности, опыта, круга общения, тем не менее даже к таким «соплякам», как мы, послушники-келейники, что ухаживали за ним здесь, в Москве.
Он даже ждал нас, мальчишек, когда мы к нему приедем, и не скрывал этого своего ожидания и своей радости при встрече. Это было так ошеломительно. Он мог удивлять.
Вот такие, казалось бы, противоречия вычерчивают его облик и присутствие в этом мире, который сам по себе многое накладывает, калечит, как сейчас говорят — «деформирует» нас, но отец Антоний был ему точно не подвластен. Сам мог мир и людей вокруг преображать.
Иеродиакон Илиодор (Шевчук)
