Термин "империя" в целом так себе причина для спора, но проговорим, почему диссим его.
"Точки гордости" 90-х - это прежде всего точки эффективной социальной самоорганизации и в этом плане характерно, что все они носили в плане идентичности подчеркнуто территориальный характер. Особенно сильно это касалось Русской Православной Церкви, чье возрождение очень плотно было зафокусировано на восстановлении и строительстве храмов. Региональные спецназы, купола, смешные памятники нуворишей, жаргонные обозначения разных "ореховских" и "казанских", модная в республиках фраза силовиков при награждении "служу Отечеству", - даже какой-то "общеросийский" шансон появился уже у нулевых с приходом "Бутырки".
Для контраста, в предреволюционной России люди были захлестнуты "мировым духом", преимущественно в виде левых идейных влияний. Успешными были сборки, подключенные к какой-то универсальной или хотя бы общероссийской айдентике. Например, сибирские областники, образовавшиеся вокруг работы с сибирской идентичностью, после революции 1905 года достаточно быстро обрастают общероссийской политической повесткой, дрейфуя между кадетами и правыми эсерами.
Большевики победили в гражданской войне в том числе потому, что сумели поймать эти универсализирующие идеи и поставить себя как единственным достойным воплотителем этого духа универсума. При этом тяга России к разрушению СССР опиралась в числе прочего на раздражение от этой установки быть мировым субъектом, подкармливая кого угодно, кроме новочеркасских рабочих.
"Мы слышали по радио, что в Африке негры недоедают.Вы присылайте нам - мы доедим!".
Неприязнь к "большим идеям" - прямое следствие многолетней кормежки мировым благом, поэтому ставка на локальное была неизбежна: запрет государственной идеологии в Конституции примерно про это. Срок службы мировому благу был отслужен, и теперь бетонные громадины годились прежде всего на эстетизацию через шансон или треки ГСПД.
Поэтому суверенитет России вырастает из федерализма - Федеративный Договор подписали как равные и республики, и "обычные" регионы. В этом плане характерно, что "рейховость" РФ обозначилась в самые сложные времена становления государства. Его оформлением служит бой на 12 заставе в июле 1993 года: он выглядит особенно значимо, если вспомнить внутрироссийские события того времени.
Война законов привела к тому, что даже внутри Москвы едва ли было возможно найти то, что в нулевые стало описываться через термин "власть". Федеративные отношения были даже не кризисными: кризис мы обозначаем, когда некие сложившиеся отношения между субъектами нужно пересмотреть. В 93 году же на "канонической" территории России работал как минимум один ирредентистский проект (в Осетии) и один конфедеративный проект (Конфедерация народов Кавказа), оба - со своими движениями в области военизированного насилия. Грубо говоря, внутри России был не кризис, а первозданный хаос: но люди на фронтире буквально в это же время обозначали присутствие России эффективнее, чем это делает поздний Путин.
Таким образом, РФ как буквально новое государство (пусть и несущее в себе дух исторической России) сложилось как федеративное модерное государство с функционалом рейха, и принципиальным отказом от участия в новых мировых заманухах. Пределы адекватности идеологического целеполагания тут замыкаются в развитии государственных/политических институтов и плотной работе на своих рубежах.
В новом веке же мы возвращаемся на свою блевотину: восторженное переживание своего величия через некую глобальную конструкцию, причем неважно, с каким идейным содержанием. Флер "империи" здесь - инструмент развода, напускания тумана на то, что происходит с действительной базой государственной жизни: политическими институтами, вырабатывающими энергию и мысли для верной работы государственного институционального ансамбля.
"Точки гордости" 90-х - это прежде всего точки эффективной социальной самоорганизации и в этом плане характерно, что все они носили в плане идентичности подчеркнуто территориальный характер. Особенно сильно это касалось Русской Православной Церкви, чье возрождение очень плотно было зафокусировано на восстановлении и строительстве храмов. Региональные спецназы, купола, смешные памятники нуворишей, жаргонные обозначения разных "ореховских" и "казанских", модная в республиках фраза силовиков при награждении "служу Отечеству", - даже какой-то "общеросийский" шансон появился уже у нулевых с приходом "Бутырки".
Для контраста, в предреволюционной России люди были захлестнуты "мировым духом", преимущественно в виде левых идейных влияний. Успешными были сборки, подключенные к какой-то универсальной или хотя бы общероссийской айдентике. Например, сибирские областники, образовавшиеся вокруг работы с сибирской идентичностью, после революции 1905 года достаточно быстро обрастают общероссийской политической повесткой, дрейфуя между кадетами и правыми эсерами.
Большевики победили в гражданской войне в том числе потому, что сумели поймать эти универсализирующие идеи и поставить себя как единственным достойным воплотителем этого духа универсума. При этом тяга России к разрушению СССР опиралась в числе прочего на раздражение от этой установки быть мировым субъектом, подкармливая кого угодно, кроме новочеркасских рабочих.
"Мы слышали по радио, что в Африке негры недоедают.Вы присылайте нам - мы доедим!".
Неприязнь к "большим идеям" - прямое следствие многолетней кормежки мировым благом, поэтому ставка на локальное была неизбежна: запрет государственной идеологии в Конституции примерно про это. Срок службы мировому благу был отслужен, и теперь бетонные громадины годились прежде всего на эстетизацию через шансон или треки ГСПД.
Поэтому суверенитет России вырастает из федерализма - Федеративный Договор подписали как равные и республики, и "обычные" регионы. В этом плане характерно, что "рейховость" РФ обозначилась в самые сложные времена становления государства. Его оформлением служит бой на 12 заставе в июле 1993 года: он выглядит особенно значимо, если вспомнить внутрироссийские события того времени.
Война законов привела к тому, что даже внутри Москвы едва ли было возможно найти то, что в нулевые стало описываться через термин "власть". Федеративные отношения были даже не кризисными: кризис мы обозначаем, когда некие сложившиеся отношения между субъектами нужно пересмотреть. В 93 году же на "канонической" территории России работал как минимум один ирредентистский проект (в Осетии) и один конфедеративный проект (Конфедерация народов Кавказа), оба - со своими движениями в области военизированного насилия. Грубо говоря, внутри России был не кризис, а первозданный хаос: но люди на фронтире буквально в это же время обозначали присутствие России эффективнее, чем это делает поздний Путин.
Таким образом, РФ как буквально новое государство (пусть и несущее в себе дух исторической России) сложилось как федеративное модерное государство с функционалом рейха, и принципиальным отказом от участия в новых мировых заманухах. Пределы адекватности идеологического целеполагания тут замыкаются в развитии государственных/политических институтов и плотной работе на своих рубежах.
В новом веке же мы возвращаемся на свою блевотину: восторженное переживание своего величия через некую глобальную конструкцию, причем неважно, с каким идейным содержанием. Флер "империи" здесь - инструмент развода, напускания тумана на то, что происходит с действительной базой государственной жизни: политическими институтами, вырабатывающими энергию и мысли для верной работы государственного институционального ансамбля.
