Это всё юность и доблесть мерятся силою
с Промыслом Божьим, а суть победы проста:
смерть не так и страшна, когда над могилою
царствует победная красота.
Спите спокойно, герои, ваши владения
неоспоримы, не плавит огонь свечу.
Вымыслы собственной жизни за ваши видения
даром отдам и бессонницей приплачу.
СОН О ГЕНЕРАЛЕ КУТЕПОВЕ
Из могил встают, из ям и склепов
мертвые, когда у нас аврал.
Мне приснился генерал Кутепов,
белый генерал.
Он стоял в какой-то вязкой жиже.
Кто-то звал его: ау! Ау!
А его похитили в Париже
люди из ОГПУ.
Запихнули, словно сноп иль ветошь,
в черное авто.
Пули пожалели, что ли?
Нет уж!
Все не так, не то.
Просто, чтоб замордовать в подвале,
для каленого крюка,
выкрали его и заковали
люди из чека.
Повезли на родину в охотку,
чтоб зажать в тиски,
оловом залить глаза и глотку,
адовы бойцы, большевики.
Чтоб в России слава воссияла,
чтоб взошла заря.
чтоб рождались люди из металла,
руки – якоря.
Чтоб пошла всеобщая малина,
сало на ноже,
честью генерала-дворянина
подтираться в пьяном кураже.
Но среди моторов и прицепов
их Господь приметил:
- Генерал?
Монархист? Да это сам Кутепов!
И к Себе немедленно забрал.
КУРИЦА-ПРОЗА
Думала – вот, изменила мне Муза,
вольная, сбросила ниц,
словно избавилась разом от груза
путаных темных страниц.
Думала – Муза моя изменила
облик свой, голос и рост,
ходит сутуло и смотрит уныло:
ни откровений, ни звезд.
Но отвечает – ревнива, богата
Муза, два легких крыла:
- Это не я изменила, сама ты
курицу мне предпочла.
Курица по двору роется, ищет
зернышко круглым глазком.
Ниже разношенного голенища,
вся – ни о чем, ни о ком.
Так вот и ты за ней – дело простое -
ищешь, застыло лицо:
где там снесла для тебя золотое
или простое яйцо?
Ты разобьешь его – вот и рассказа
зыбкий желток и т.п.
В прозе важна эта первая фраза,
форма – сродни скорлупе.
Ты предпочла мне – певице, царице,
скрипке – тромбон, барабан.
Ты нагнала этой курице-птице
мой сокровенный туман.
Так на задворках ищи, где нечистый
хлам: то старье, то добро,
мною рассыпанный жемчуг росистый,
лунной игры серебро.
БАЛЛАДА О ТЕРРОРИСТЕ
Говорила мама:
- Не ходи налево,
Вася Сулятицкий, ты – семинарист!
Отпрыск иерейский, родовое древо
расцветет смоковницей: смоквы, мягкий лист!
Ты ходи лишь прямо, Вася Сулятицкий,
пусть твой глаз налево даже не глядит.
Мир лежит в обмане, смотрит по-бандитски,
носит нож в кармане, дьяволу кадит.
Не греши, Василий, табаком и водкой,
ты же сын поповский, плоть его и кровь.
Ты ходи по жизни кроткою походкой
и с благоговеньем раздавай любовь.
Но манила Васю вольность, власть и сила,
скинул он подрясник и ушел на флот.
Жизнь его налево в штопор закрутила,
сделался эсером Вася в тот же год.
Не орел двуглавый под тройной короной,
и не храм, парящий близко к небесам,
Вася Сулятицкий собственной персоной
сам себе властитель, повелитель сам!
Стал он верить бомбам,
сам готовил взрывы,
замышлял убийство самого царя.
И засохли смоквы, и пожухли нивы,
и кровавой стала на небе заря.
Изловили Васю, в цепи заковали
и судом судили.
Слушал он без слез.
Посадили в крепость. Сыро, как в подвале.
Повезли на барже в бухту Лисий Нос.
В иерейских поручах да в епитрахили
старенький священник говорил ему:
- Богу-то покайся, раб Его Василий,
прежде чем с петлею угодишь во тьму!
Висельник, отступник отвернулся гордо.
Отодвинул крест он, попросил вина.
Всё бы разложили мы на три аккорда,
да фальшивит сильно первая струна.
Двадцатидвухлетний, ни за полкопейки
сброшен в безымянный ров, и все дела.
Ни любви Христовой, ни судьбы-злодейки,
или песни, чтобы за сердце брала.
Этот рот беззвучный, этот глаз ослепший,
словно хлам ненужный, безобразный ком…
Вася белокурый, голубочек лепший, -
только мать сыночка помянет тайком!
Х Х Х
Халтурно разыграли драму,
перемешали тень и свет.
В демографическую яму
летит простроченный билет.
Бесчувственны, как заусенцы,
виновики ночей лихих.
Но нерожденные младенцы
отмщенья требуют для них