— А как же! Раз я здесь, значит, не без этого.
— И как справился, когда всё понял?
Отец Серафим грустно посмотрел на меня, немного помедлил и ответил:
— Да так же, как и ты. Только это случилось в лесу. Лежал на земле и не поднимался, пока не нашел опору, как жить дальше.
— И какова она, твоя опора?
Я знала, что он ответит. Отче качнулся, едва заметно кивнув, медленно моргнул, словно вновь увидел мир, и улыбнулся глазами.
— Да-да, это любовь. Только она всему опора. Именно любовь помогает принять истину, какой бы она ни была, на любом уровне и на любом этапе. Только любовь вправе делать то, что называется творением. Душа её хранит. Всегда. Поищи опору в своей душе. Я подожду…
Я опять вышла из себя: «Охренеть! И как я её сейчас найду? Как? Я – Поток со-знания, Душа и, черт бы его побрал, Эго — в теле взрослой женщины, физически ощущающей удар и боль, сидящей в храме на неудобном, дурацком стуле-троне в двадцать первом веке, непонятно по какому исчислению; звезда, только что выпавшая из бешеного счастья, сознанием болтающаяся где-то во вселенной, только что пережившая опыт разделения, с мгновенно взбунтовавшимся эго и со свежей дырой в сердце, должна сейчас отыскать любовь в душе? Да мне выть охота, а не любить!»
— М-м-м, молодец, правильно. Все акценты расставила верно, —тихонечко, выделяя каждое слово, прошептал Отче. Я сразу притихла, а он продолжил:
— Задача всякой Души — постичь различение. Отделить плевела от зерна, и не выкинуть их, как никчёмный сорняк, а принять как свою часть и пустить на удобрение. Как вы говорите, сделать ресурсом. И лучше, и виднее сделать сие через опыт разделения. Вот это и есть труд души. Эго ты проявила, теперь очередь души. Не прячь, покажи её, не бойся. Дай им возможность подружиться и слиться вновь. Только так можно увидеть свою тёмную сторону, взять под контроль одно и проявить другое на мирной основе, не борясь с самой собой.
Отец Серафим сказал это так легко и просто, что мне стало не по себе. Его душа сейчас смотрела на меня ласковым, всё понимающим, терпеливым взглядом. Это и есть его открытое сердце, огромное, как небесный океан, и любящее меня просто, без всяких условий, за то, что я такая, как есть. Я смутилась. В подобные моменты меня всегда выручал юмор, особенно над собой.
«Чёрт, чувствую себя Марфушенькой-душенькой: «Ты, что старый, очумел, что ли? Не видишь, у меня руки и ноги замёрзли?!» Что же это я, совсем не Настенька, а? Как она ему, неперечливо так: «Тепло, батюшка, тепло, Морозушко». Отец Серафим смеялся до слёз.
— Да уж, ты не Настенька! Это точно. Но и не Марфушенька! Не расстраивайся, зачем тебе чужие образы? У тебя свой достаточный.
От слова «расстраивайся» я дёрнулась, как от хлыста, стегнувшего по свежей ране. Вот, значит, оно как… Не раЗтраивайся — значит, будь цельной.
— Да, детушка, теперь ты не только познала суть этого слова, но и прочувствовала его на себе. Ну как, нашла любовь-то?
— Вспомнила! А где шкурка от моего э-э… апельсина?
— Ладно, про любовь отложим. Шкурка так шкурка. Я уж думал, за своими страданиями ты и забыла об апельсине.
— Подожди-ка, а то мысль потеряю… Страдание — корень «страда». Страда — это напряженная работа во время сбора урожая. Слово-Твердо-РА(свет)-Да(согласие) — согласие быть светом проявленным, то есть в материи. Получается, страдание — это не про боль, не про муку. Тогда фраза «страданиями душа совершенствуется» означает, что душа своим трудом различения света и тьмы познаёт себя через внутреннее разделение, принимает и собирает себя уже со знанием своей целостности. Так?
— Да, но уж больно мудрёно. Давай просто «страданием Душа совершенствуется» и всё. А что со шкуркой-то?
Я так увлеклась новыми озарениями, что не заметила, как в диалоге поменялась с отцом Серафимом местами, и он технично подвёл меня саму к ответу:
— А, да-да… Насчет шкурки я всё поняла… — запросто, как-то даже буднично ответила я, до сих пор увлеченная подменой понятий в словах.
Будто отмахиваясь от назойливой мухи, я добавила:
— Шкурка, которая держит дольки — это дух.