Взгляд в прошлое: посвящённый «Хранителю времени» репортаж «Индустрии кино» на «Россия 2», в котором Мартин Скорсезе рассказывает о величии культуры России-матушки
Обезьяны и кино
@monkeysandfilms
Biutiful
По вопросам сотрудничества и рекламы: [email protected] / @utalkingtowho
Обезьяны и кино (Russian)
Обезьяны и кино - это увлекательный телеграм-канал, где вы найдете самую интересную информацию о фильмах, актерах и событиях из мира киноиндустрии. Здесь вы сможете узнать о самых ожидаемых премьерах, интересных фактах о любимых фильмах и актерах, а также получить рекомендации от настоящих киноманов. Кроме того, на канале регулярно проводятся конкурсы и раздачи билетов на киносеансы, что делает его еще более привлекательным для любителей седьмого искусства. Подписывайтесь на канал "Обезьяны и кино" и окунитесь в увлекательный мир кино вместе с нами! Для вопросов о сотрудничестве и рекламе обращайтесь по электронной почте: [email protected]
Обезьяны и кино
23 Nov, 09:58
Обезьяны и кино
21 Nov, 16:04
Последнее, что видит подписчик, который не ставит реакции (особенно на тексты про японское кино)
Обезьяны и кино
21 Nov, 13:17
Делюсь эмоциями от марафона по Ясудзиро Одзу:
• «Поздняя весна» (1949) — первая часть тематической «трилогии о Норико», продолженной «Порой созревания пшеницы» и «Токийской повестью». Серия раскрывает процесс преображения традиционной семьи на примере жизни разных девушек, названных одним именем и сыгранных одной актрисой.
Избыточно слащавое кино, в котором художественная преданность быту и лиричности напрасно перевешивает острую проблематику. Автор размышляет о трансформации устоявшихся обычаев и анализирует метаморфозы в послевоенном японском укладе, оборачивая сеттинг картины в осмысленный флёр оммажа на Золотой Голливуд, что лишь вредит и без того затяжной бесконфликтности сюжета. Изучение болезненной привязанности дочери и отца на фоне системных национальных перемен представляется выбором изрядно отважным для больших экранов середины 20-го века, однако риск, под давлением вхолостую восточного дирижирования, себя не оправдал.
«Пора созревания пшеницы» (1951) — второй эскиз об эволюции принципов сосуществования родственного круга и новой роли женщины в социуме, переживающем нравственную модернизацию. Фильм протекает уже не столь приторно и на порядок кинематографичнее в сравнении с начальной главой, вновь смело разбирая принципы консервативного строя, сковывающего молодёжь, и негативно оценивая рабскую культуру семейного молчания. Восприятие контекстуальной дерзости произведения портит топорный монтаж, предательски подчёркивающий мало титаническое актёрское исполнение. Если судить о легендарной чрезмерной прозаичности Одзу как о чистой монете глубоко непогрешимой задумки, то об иных придирках в сторону «Раннего лета» (альтернативное название ленты) позволительно забыть. Правда, решиться на такой подвиг — непросто, тем более учитывая эпизодические блицкриги постановки, что резко выделяются из заурядного фестиваля других серых сцен и только утверждают подозрения касательно общего излишка неприметности представленного продукта.
«Токийская повесть» (1953) — пик драматизма «цикла о Норико». Картина, в очередной раз подчёркивая конъюнктуру вестернизации и распада базовой ячейки общества, выводит на передний план извечный конфликт детей и родителей. «Токийская повесть» снижает градус высокой социально-философской риторики трилогии до значительно упрощённого, зрительского понятийного аппарата. Демонстрация скитающейся по густонасёленному громадному Токио парочки милейших стариков, отвергнутых невежественными отпрысками, разрывает сердце на кусочки и, стоит сказать, не представляет меньшей художественной ценности, чем излюбленные Одзу монотонные скрежетания бесконечных бабушек, дедушек, внуков, сестёр, братьев, дядей, тётей, подруг женихов и прочей массовки в четырёх унисонных стенах.
Невзирая на тяжеловесное, нарочитое однообразие «сериала» под эгидой сверлящего бесценно глупым оскалом лика артистки Хары Сэцуко, хотелось бы отметить занимательное устройство «антикритики» режиссёра в отношении поколенческих сдвигов. Мастер неустанно поднимает вопрос необходимости здорового личностного развития в противовес нотационной риторике старой гвардии, но ответ всё-таки ищет с предельным уважением к обеим сторонам дискуссии, в фарватере нормализации печальных алгоритмов повседневности.
«Родиться-то я родился, но…» (1932) — очень душевная и потешная немая история о тонком детском ощущении взрослого мира; о больших страхах двух маленьких сорванцов, которые, ещё не успев начать путь к познанию будничной трясины, уже стараются найти из неё выход, попутно разбавляя беззвучное полотно милой неуклюжестью своих приключений. Рекомендую в качестве неординарного опыта просмотра.
«Был отец» (1942) — хроника сакральных взаимоотношений родителя и ребёнка, осложнённых годами разлуки, грузом профессионального долга и другими пустяками серых будней. Вдруг использовав несчастную лаконичность творческого почерка на пользу, японский маэстро стандартно, да искусно и впечатляюще тонко, ушёл в преподавание святости кровных уз — и правильно сделал. Рекомендую.
«Токийские сумерки» (1957) — увесисто, эстетично, до смерти уныло. No further comments.
• «Поздняя весна» (1949) — первая часть тематической «трилогии о Норико», продолженной «Порой созревания пшеницы» и «Токийской повестью». Серия раскрывает процесс преображения традиционной семьи на примере жизни разных девушек, названных одним именем и сыгранных одной актрисой.
Избыточно слащавое кино, в котором художественная преданность быту и лиричности напрасно перевешивает острую проблематику. Автор размышляет о трансформации устоявшихся обычаев и анализирует метаморфозы в послевоенном японском укладе, оборачивая сеттинг картины в осмысленный флёр оммажа на Золотой Голливуд, что лишь вредит и без того затяжной бесконфликтности сюжета. Изучение болезненной привязанности дочери и отца на фоне системных национальных перемен представляется выбором изрядно отважным для больших экранов середины 20-го века, однако риск, под давлением вхолостую восточного дирижирования, себя не оправдал.
«Пора созревания пшеницы» (1951) — второй эскиз об эволюции принципов сосуществования родственного круга и новой роли женщины в социуме, переживающем нравственную модернизацию. Фильм протекает уже не столь приторно и на порядок кинематографичнее в сравнении с начальной главой, вновь смело разбирая принципы консервативного строя, сковывающего молодёжь, и негативно оценивая рабскую культуру семейного молчания. Восприятие контекстуальной дерзости произведения портит топорный монтаж, предательски подчёркивающий мало титаническое актёрское исполнение. Если судить о легендарной чрезмерной прозаичности Одзу как о чистой монете глубоко непогрешимой задумки, то об иных придирках в сторону «Раннего лета» (альтернативное название ленты) позволительно забыть. Правда, решиться на такой подвиг — непросто, тем более учитывая эпизодические блицкриги постановки, что резко выделяются из заурядного фестиваля других серых сцен и только утверждают подозрения касательно общего излишка неприметности представленного продукта.
«Токийская повесть» (1953) — пик драматизма «цикла о Норико». Картина, в очередной раз подчёркивая конъюнктуру вестернизации и распада базовой ячейки общества, выводит на передний план извечный конфликт детей и родителей. «Токийская повесть» снижает градус высокой социально-философской риторики трилогии до значительно упрощённого, зрительского понятийного аппарата. Демонстрация скитающейся по густонасёленному громадному Токио парочки милейших стариков, отвергнутых невежественными отпрысками, разрывает сердце на кусочки и, стоит сказать, не представляет меньшей художественной ценности, чем излюбленные Одзу монотонные скрежетания бесконечных бабушек, дедушек, внуков, сестёр, братьев, дядей, тётей, подруг женихов и прочей массовки в четырёх унисонных стенах.
Невзирая на тяжеловесное, нарочитое однообразие «сериала» под эгидой сверлящего бесценно глупым оскалом лика артистки Хары Сэцуко, хотелось бы отметить занимательное устройство «антикритики» режиссёра в отношении поколенческих сдвигов. Мастер неустанно поднимает вопрос необходимости здорового личностного развития в противовес нотационной риторике старой гвардии, но ответ всё-таки ищет с предельным уважением к обеим сторонам дискуссии, в фарватере нормализации печальных алгоритмов повседневности.
«Родиться-то я родился, но…» (1932) — очень душевная и потешная немая история о тонком детском ощущении взрослого мира; о больших страхах двух маленьких сорванцов, которые, ещё не успев начать путь к познанию будничной трясины, уже стараются найти из неё выход, попутно разбавляя беззвучное полотно милой неуклюжестью своих приключений. Рекомендую в качестве неординарного опыта просмотра.
«Был отец» (1942) — хроника сакральных взаимоотношений родителя и ребёнка, осложнённых годами разлуки, грузом профессионального долга и другими пустяками серых будней. Вдруг использовав несчастную лаконичность творческого почерка на пользу, японский маэстро стандартно, да искусно и впечатляюще тонко, ушёл в преподавание святости кровных уз — и правильно сделал. Рекомендую.
«Токийские сумерки» (1957) — увесисто, эстетично, до смерти уныло. No further comments.
Обезьяны и кино
20 Nov, 14:27
Классный альтернативный постер к «Бэтмену» 1989 года от художника Кристофера Скотта
Обезьяны и кино
20 Nov, 09:14
Админ «Обезьяны и кино» готовит для подписчиков большой отзыв после очередного марафона японского кино
Обезьяны и кино
19 Nov, 13:33
«Ученик» (2024)
Винтажная зернистая картинка, вальяжная камера и грязный Нью-Йорк эпохи Нового Голливуда — три столпа, на которых этнический иранец, как бы то ни было иронично, строит злободневный Колизей американской политики. Али Аббаси берётся проявить архивную плёнку, по его мнению, скрывавшую летопись становления нынешних воинственных кругов акул заморского капитализма, ратующих за консерватизм и национальную мощь Соединённых Штатов во имя личной выгоды и фетиша.
Для имплементации своих целей постановщик заручился достаточно крепким перформансом актёрской труппы, без которой, признаться, итоговая форма его стараний не смотрелась бы так цепко и колоритно. С каждой сценой Себастиан Стэн, на удивление правдоподобно воплотивший, как выражался Ларс фон Триер, «крысиного короля», всё больше сливается с чертами внешности и нрава реального прототипа, притом не опускаясь до вульгарной пародии, а мастерски принуждая верить в комплексную деформации протагониста.
Благодаря Стэну, что убедительно указал на неограниченность своей профпригодности, и, конечно, Джереми Стронгу, снова оправдавшему говорящую фамилию, Аббаси действительно недурно смоделировал драму вокруг условной глубинной связи циничного наставника и амбициозного подмастерья. Отношения молодого Дональда и Роя Кона развиваются предсказуемо, но явственно и волнующе, даже без фактически ненужной и сомнительной увязки с вывеской «based on real events». С другой стороны, автор, не забыв оснастить каннскую провокацию дисклеймером, и не скрывает факт извращения истины с умыслом художественной прикрасы.
К слову, не сказать, что перс шведского разлива решил банально выразить давно теплившуюся к Трампу неприязнь. Так называемое, если уступить воле отечественных локализаторов, «Восхождение» от случая к случае безусловно скатываясь в неприкрытую сатирщину, в общем и целом не говорит на языке глобальной предвзятости и рисует относительно многогранный и содержательный портрет главного героя.
Не без помощи сравнительно выдержанного баланса в ангажированности рассказа действие протекает бодро, захватывающе, не всегда радуя искусной режиссурой, но интригуя и соблазняя на бдительный просмотр модным визуалом, добротным юмором и окружёнными корпоративным драйвом харизматичными персонажами.
В то же время лента ослаблена видимым концептуальным пробелом — отсутствием масштаба мысли и неспособностью предложить публике релевантный достопримечательный вывод, который, по идее, должен проистекать из её ретроспективной экспертизы.
«Ученик» не позволяет как-либо однозначно оценить ключевую фигуру проделанного псевдоанализа при наличии маломальского критического мышления, однако параллельно он вряд ли готов прозваться скромным, рядовым байопиком на вечер, не подталкивающим к раздумьям, учитывая основательную оглядку самой своей идейности на современность.
Следовательно, весь фильм, под шумок чопорности де-факто готовый предложить сугубо элементарное развлечение, скорее схож с рваным в семантическом плане паразитирующем исследованием из разряда поп-психологии, нежели самостоятельным высказыванием.
Демократы всё равно хуже.
Винтажная зернистая картинка, вальяжная камера и грязный Нью-Йорк эпохи Нового Голливуда — три столпа, на которых этнический иранец, как бы то ни было иронично, строит злободневный Колизей американской политики. Али Аббаси берётся проявить архивную плёнку, по его мнению, скрывавшую летопись становления нынешних воинственных кругов акул заморского капитализма, ратующих за консерватизм и национальную мощь Соединённых Штатов во имя личной выгоды и фетиша.
Для имплементации своих целей постановщик заручился достаточно крепким перформансом актёрской труппы, без которой, признаться, итоговая форма его стараний не смотрелась бы так цепко и колоритно. С каждой сценой Себастиан Стэн, на удивление правдоподобно воплотивший, как выражался Ларс фон Триер, «крысиного короля», всё больше сливается с чертами внешности и нрава реального прототипа, притом не опускаясь до вульгарной пародии, а мастерски принуждая верить в комплексную деформации протагониста.
Благодаря Стэну, что убедительно указал на неограниченность своей профпригодности, и, конечно, Джереми Стронгу, снова оправдавшему говорящую фамилию, Аббаси действительно недурно смоделировал драму вокруг условной глубинной связи циничного наставника и амбициозного подмастерья. Отношения молодого Дональда и Роя Кона развиваются предсказуемо, но явственно и волнующе, даже без фактически ненужной и сомнительной увязки с вывеской «based on real events». С другой стороны, автор, не забыв оснастить каннскую провокацию дисклеймером, и не скрывает факт извращения истины с умыслом художественной прикрасы.
К слову, не сказать, что перс шведского разлива решил банально выразить давно теплившуюся к Трампу неприязнь. Так называемое, если уступить воле отечественных локализаторов, «Восхождение» от случая к случае безусловно скатываясь в неприкрытую сатирщину, в общем и целом не говорит на языке глобальной предвзятости и рисует относительно многогранный и содержательный портрет главного героя.
Не без помощи сравнительно выдержанного баланса в ангажированности рассказа действие протекает бодро, захватывающе, не всегда радуя искусной режиссурой, но интригуя и соблазняя на бдительный просмотр модным визуалом, добротным юмором и окружёнными корпоративным драйвом харизматичными персонажами.
В то же время лента ослаблена видимым концептуальным пробелом — отсутствием масштаба мысли и неспособностью предложить публике релевантный достопримечательный вывод, который, по идее, должен проистекать из её ретроспективной экспертизы.
«Ученик» не позволяет как-либо однозначно оценить ключевую фигуру проделанного псевдоанализа при наличии маломальского критического мышления, однако параллельно он вряд ли готов прозваться скромным, рядовым байопиком на вечер, не подталкивающим к раздумьям, учитывая основательную оглядку самой своей идейности на современность.
Следовательно, весь фильм, под шумок чопорности де-факто готовый предложить сугубо элементарное развлечение, скорее схож с рваным в семантическом плане паразитирующем исследованием из разряда поп-психологии, нежели самостоятельным высказыванием.
Демократы всё равно хуже.
4,117
subscribers
4,372
photos
156
videos
