Postagens do Canal Mid-Century, More Than

К слову о «Гильде»: мы, конечно, знали о том, что испытания атомной бомбы, проведенные США на атолле Бикини летом 1946 г., сопровождались грандиозной PR-кампанией: активно освещались американскими и зарубежными СМИ, в прямом эфире транслировались по радио и вообще были похоже на реалити-шоу. Однако для нас стало новостью, что первая из сброшенных на бедный атолл бомб, носила имя Гильда в качестве признания кинематографических заслуг Риты Хейворт.

Собственно, сообщения об этом, предшествовавшие испытаниям, стали новостью и для Хейворт. По словам Орсона Уэллса, тогдашнего супруга Хейворт, «Рита и раньше постоянно выходила из себя, но сильнее всего она взбесилась, узнав, что ее именем назовут атомную бомбу. Рита чуть не лишилась рассудка от гнева, она была вне себя от ярости… Она хотела отправиться в Вашингтон и устроить там пресс-конференцию, но Гарри Кон (основатель компании «Columbia Pictures» - прим. MCMT) не позволил ей, сказав, что такой шаг с ее стороны будет непатриотичным». В результате на бомбу не только нанесли надпись «ГИЛЬДА», но и наклеили фотографию Хейворт из июньского номера журнала «Esquire» за 1946 г., что должно было символизировать оглушительный успех актрисы…

———

Speaking of ‘Gilda’, it is a well-known fact that the nuclear weapon tests conducted by the US at Bikini Atoll in the summer of 1946 were supported by a huge publicity campaign. They were extensively covered in the media, both in the US and around the world, broadcast live over the radio, and, in general, had a reality show vibe. However, some of you may be just as appalled as we were upon learning that the first bomb tested in what is known as Operation Crossroads had been named Gilda as an homage to Rita Hayworth’s stellar career.

As it turns out, Hayworth was also appalled when she heard of the plans to use her name for the bomb. According to Orson Welles, Hayworth’s then-husband, “Rita used to fly into terrible rages all the time, but the angriest was when she found out that they'd put her on the atom bomb. Rita almost went insane, she was so angry. ... She wanted to go to Washington to hold a press conference, but Harry Cohn (Columbia Pictures’ co-founder - MCMT) wouldn't let her because it would be unpatriotic.” Alluding to Hayworth’s bombshell popularity, the bomb was then decorated with the name Gilda stenciled in black as well as Rita Hayworth’s photograph from the June, 1946 issue of Esquire…

(photos: atomictourism.us, conelrad.blogspot.com, U.S. Army Photographic Signal Corps via outrider.org, National Archives via smithsonianmag.com)

Вестник постмодернизма,
выпуск №193
 
Судя по экспонатам сингапурского музея Red Dot в 2024 г. многие продолжали изобретать велосипед, а группа дизайнеров во главе с Колином Херпергером, почти десять лет назад поставив перед собой задачу придумать велосипедный шлем, который бы складывался, как фигурка оригами, наконец выпустила шлем aH-1, получивший не только высшую награду Red Dot, но и несколько других престижный премий. Состоящий из одиннадцати нейлоновых камер, соединяющихся друг с другом и усиленных полимерными ребрами жесткости, этот надувной шлем в сложенном состоянии занимает в десять раз меньше места, чем обычный шлем, а надувается за полминуты – для этого компания-производитель «Ventete» даже разработала и включила в комплект специальный насос, совместимый с ниппелями Presta и, следовательно, позволяющий также накачивать велосипедные камеры (то есть в крайнем случае надуть шлем наверняка можно и обычным велосипедным).

По заверениям производителя, ah-1 защищает голову велосипедиста не хуже традиционных шлемов из пенополистирола и, согласно результатам независимого исследования, на 44% снижает риск ротационных повреждений головного мозга по сравнению с наиболее безопасными велошлемами, имеющимися в продаже на данный момент, то есть удобство и компактность шлема ah-1 были достигнуты не за счет безопасности велосипедистов. Кроме того, утверждается, что это изделие обеспечивает голове превосходную вентиляцию, сопоставимую с ездой без шлема.

———

Sunday Postmodernism,
issue No. 193

Judging by some of the exhibits at Singapore’s Red Dot Design Museum, designers were still reinventing the bicycle in 2024 and there were a few successful stories. A team of designers led by Colin Herperger, having spent nearly a decade attempting to come up with a cycle helmet “that could fold down like a piece of origami and fit in your pocket”, finally released the aH-1 helmet that earned them the “Best of the Best” Red Dot Design award and several other industry prizes. Composed of eleven interconnected nylon chambers reinforced with polymer ribs, ah-1 is an inflatable helmet that deflates to 10% of its inflated size and takes about thirty seconds to inflate thanks to a portable electric pump, which comes with the helmet and is Presta-valve-compatible, so cyclists can use it for the tires as well (or if the pump goes dead, the helmet can be inflated with a conventional pump).

aH-1 is already commercially available from Ventete that claims that the helmet is just as safe as traditional foam-filled helmets and, in a third-party study, even showed a 44% reduction in overall linear risk compared to the best conventional helmets tested, so aH-1’s ease of use and impressive collapsibility were not won at the expense of safety. What’s more, aH-1’s airflow performance is allegedly better than that of traditional helmets and matches the effect of riding bare-headed.

(photos: ventete.com, red-dot.org)

Не так давно мы делились с вами проектом доступного загородного дома из фанеры, разработанным в 1960 г. Хенриком Буллом. В 1934 г. Шарлотта Перриан, к тому времени занявшая левую полосу в мировом архитектурном движении (как убежденная коммунистка), приняла участие в конкурсе, организованном журналом «L’Architecture d’Aujourd’hui», и получила в нем второй приз, предложив проект «Жилого дома у воды». За счет низкой себестоимости, отсутствия необходимости в полноценном фундаменте, простоты и быстроты возведения, а также промышленного подхода к изготовлению составляющих этого дома проект должен был дать возможность рабочему классу получить собственное загородное жилье. К сожалению, по словам дочери Перриан, «Публика восприняла проект с неприязнью вплоть до отвращения, и за его реализацию так никто и не взялся».
 
Как и Хенрик Булл через четверть века после публикации эскизов, Перриан разделила дом на две части: дневную и ночную, - которые сообщались при помощи террасы, защищенной от осадков складной крышей, которая также служила внутренними перегородками. Вскоре Перриан спроектирует более продвинутую версию «Дома у воды», в которой появятся прозрачные стены и сдвижные перегородки, позволяющие организовывать внутреннее пространство по желанию жильцов, а крышей будет служить отрез брезента с отверстием для сбора воды.
 
P.S. При жизни Перриан ни один из этих проектов для рабочего класса не был реализован. Лишь в 2013 г. ее задумка была воплощена в жизнь и представлена на выставке «Art Basel» в Майями. Парадоксально, но сделано это было компанией «Louis Vuitton»…

P.P.S. Дополнительные изображения обязательно см. в комментариях к посту.

———

What may look as the 1960 plywood house by the American Henrik Bull we recently featured is in fact a design by the French Charlotte Perriand proposed in 1934 when she had already secured a spot in the left lane of the modernist highway. An ardent communist, Perriand submitted her designs of what she believed was an affordable leisure house for the working class into a 1934 competition hosted by the L’Architecture d’Aujourd’hui magazine and won the 2nd prize. Referred to as ‘The Waterfront House’, this dwelling was designed as a simple and low-cost mass-produced summer residence that would not require a foundation and could be assembled quickly and easily of pre-fabricated parts. Much to Perriand’s regret, according to Perriand’s daughter, “No one was interested in building it. The reaction was one of dislike to horror.”

Just like Henrik Bull would a quarter of a century later, Perriand divided the house into two parts, day spaces and night spaces, with a wooden terrace in between. The terrace could be covered with a folding roof that transformed into partitions when not in use. In a little while, Perriand proposed an improved design of her Waterfront House that had full-height fenestration and moving partitions to enable the dwellers adjust the internal space as needed. The folding roof was gone and replaced with a piece of canvas with a hole in it, to collect water.

P.S. None of these designs for the working masses were built in Perriand’s lifetime. It took almost eighty years for her second design to materialize and become a centerpiece of the Art Basel in Miami in 2013. Ironically, the project was undertaken and funded by none other than Louis Vuitton…

P.P.S. For more images, see the comments down below.

(photos: yatzer.com courtesy of Louis Vuitton, Paris 16 via Wiki Commons, carolearagon.wordpress.com, ©AChP, sensesatlas.com, whitewall.art)

Непростительно долго мы ничего не писали о творческих союзах. Исправляемся и делимся с вами работами одного удивительного дуэта, сформировавшегося на Дулевском фарфоровом заводе. Речь идет о Маргарите Михайловне Шепелевой (Кожиной) (1916-1972), пришедшей на завод в 1947 г. сразу после окончания Московского института прикладного и декоративного искусства, и ее муже, советском скульпторе-керамисте Павле Михайловиче Кожине (1904-1976), в 1938 г. принятом на завод в качестве ведущего скульптора и к моменту появления в штате Маргариты Михайловны создавшем великое множество фарфоровых скульптур. Маргарита Михайловна в прямом смысле приложила руку ко многим декоративным произведениям мужа, облачив их в красочную, детализированную и оживляющую роспись, но сегодня мы обратимся лишь к прикладным работам этой семейной пары.

Оказывается, помимо мелкой пластики, Павел Михайлович оставил после себя значительное количество новаторских по форме посудных изделий, а Маргарита Михайловна дополнила их жизнеутверждающими рисунками. Союз пузатых форм и широких и ярких мазков в этих изделиях 1960-х гг. обнаруживает связь с богатым прошлым Дулевского завода и руководящую роль Петра Леонова, главного художника завода, стремившегося создать новый, национальный фарфор и обещавшего, что «пока мы верны народным традициям, Дулевский фарфор будет молодым и оптимистичным»…

P.S. Дополнительные изображения см. в комментариях к посту.

———

It has been unforgivably long since this channel saw content on artistic duos, so we’d like to make it up to you and ourselves with a few designs by an incredible couple that met at Dulyovo Porcelain Factory, Margarita Kozhina (nee Shepeleva; 1916-1972), a Soviet artist who joined the factory in 1947 shortly after graduating from Moscow Institute for Applied Arts, and her husband, Pavel Kozhin (1904-1976), a Soviet ceramicist who was employed by Dulyovo as a chief sculptor in 1938 and, by the time his future spouse arrived, had created countless porcelain sculptures.

Kozhin’s figurines certainly benefitted from his wife’s bright, intricate, and lively décor – so did his functional pieces which, albeit much less numerous and lesser-known, are just as striking courtesy of their original forms and buoyant colors. Balancing between tradition and modernity, these rounded designs decorated by Shepeleva with her confident daubs of radiant colors are inseparable from the factory’s legacy and showcase the artistic leadership of Pyotr Leonov who was an ardent proponent of a new kind of ceramics, one with a national identity, claiming that “while we remain faithful to our folk beginnings, Dulyovo’s porcelain will be young and uplifting.”

P.S. For more images, check out the comments down below.

(photos: goskatalog.ru, auction-rusenamel.ru, dzen.ruuser curator_ivan, dfz.ru)

…В 1931 г. Дикманн, для которого начались тяжелые времена в связи с приходом к власти нацистов, не одобрявших его баухаусовское прошлое, основал собственную студию, которая приносила являвшуюся источником скудных средств к существованию, а также в соавторстве со своей женой Катариной опубликовал книгу «Изготовление мебели из древесины, металла и стальных труб». Труд Дикманнов интересен не только теоретическими выкладками: логика и жизнеспособность формообразования предлагаемых Дикманном изделий были проиллюстрированы его собственными эскизами и фотографиями готовой мебели, среди которой можно найти и упомянутое выше кресло.

В 1944 г. Дикманна не стало, а его творчество сейчас становится предметом активного изучения, и мы тоже не останемся в стороне от этого процесса.

———

…1931 saw Dieckmann, who had been ostracized from many professional organizations because of his Bauhaus past in a Nazi-run country, found his own studio to provide meagre funds for his family and even publish a book he co-authored with his wife Katharina. Titled “The Use of Wood, Tubes, and Metal in Furniture-Making”, his seminal work was extremely valuable and influential not only because of the theories it expounded, but since the logic and relevance of Dieckmann’s designs were illustrated with his own sketches and actual products that included the aforementioned lounger.

P.S. Dieckmann passed away in 1944 and his extensive oeuvre is only now enjoying the attention it truly deserves. We’ll do our best to shed light on some of his designs, too.

(photos here and above: GRASSI Museum für Angewandte Kunst, Leipzig, Christoph Sandig, Galerie Fiedler, deeds.news, modernism101.com, chairblog.eu, quittenbaum.de, modern-xx.com, smow.com, design-is-fine.org, imjustcreative.com, sonneveldhouse.com)

На фотографиях, опубликованных Катей Улитиной по следам ее визита в роттердамский дом Сонневельда, в компании со стальной мебелью Виллема Хендрика Гиспена в замечено кресло за авторством немецкого дизайнера Эриха Дикманна, который был незаслуженно забыт и не удостоен ни полсловом в прекрасном обзоре истории Баухауса, написанном Фрэнком Уитфордом. Хоть Дикманн, учившийся в Баухаусе в 1921-1924 гг., а после досрочно сдавший экзамены по столярному делу и преподававший эту дисциплину веймарским студентам, известен прежде всего предметами мебели из древесины, в его репертуаре было значительное количество из других материалов, в том числе стальных трубок, которые он гнул под впечатлением от работ своего коллеги Марселя Брейера, но отличным от последнего образом.

К слову, Брейер, в 1926 г. передавший Дикманну руководство факультетом деревообработки, по достоинству оценивал работу своего преемника на поприще проектирования предметов быта: «Его мебель отличается известной легкостью и ненавязчивостью, она словно начерчена в пространстве и не мешает ни движению, ни обзору»…

———

If you’ve read Katya’s account of her visit to the Sonneveld house in Rotterdam, you may have noticed a lounger amidst other tubular steel furniture designed by the Dutch Willem Gispen. This lounger is a product of an influential German designer by the name of Erich Dieckmann who was active in the 1920-1940s and has then fallen into oblivion without so much as a tiniest mention in Frank Withford’s comprehensive history of Bauhaus. A student of Bauhaus in 1921-1924, Dieckmann completed his apprenticeship as a carpenter ahead of the curriculum to begin teaching woodworking to Bauhaus students and was so fascinated by wood that it’s difficult to come to terms with his equally stunning tubular steel endeavors. His interest in bent steel furnishings was obviously inspired by one of his much better known colleagues, Marcel Breuer, but manifested itself in highly original twists and turns.

Interestingly, Breuer, whom Dieckmann replaced as head of the woodworking department at Bauhaus in 1926, paid due respects to the German designer’s vision and talent as a furniture-maker in subsequent years. Here’s what he wrote on Dieckmann’s furnishings in 1928, “They are rather light, open, as if sketched into the room; they do not hinder either movement or the view across the room."…

Пока мы изучали сингапурский модернизм, дружно соседствующий с хай-тек-небоскребами, из Москвы поступила новость о готовящемся сносе высотки Совета экономической взаимопомощи. В свое время эта «чековая книжка» стран соцлагеря, спроектированная Михаилом Посохиным, Ашотом Миндоянцем и Владимиром Свирским, была примером удачного архитектурного решения, в 1970 г. гармонично дополнившего московскую городскую среду и ставшего в определенном смысле архитектурно-идеологическим ответом на штаб-квартиру ООН в Нью-Йорке. Оснащенная по последнему слову техники и построенная благодаря коллективному вкладу стран-участниц (румыны поставили отделочный камень, немцы проложили в здании электросети, венгры произвели для него мебель, чехи привезли и установили лифты и пр.), эта высотка была не только первоклассным образцом «Интернационального стиля», но и воплощением новой экономической дипломатии.
 
Тем не менее, как справедливо пишет Настя Ромашкевич, здание СЭВ было отмечено первородным грехом, присущим множеству модернистских построек в нашей стране и за рубежом: построенное на месте Новинского Введенского Богородицкого монастыря, оно вступало в конфликт со старой Москвой, которая активно замещалась постройками, обращенными в будущее, и теперь кармически расплачивается за грехи создателей. Нам в этой конфронтации последних десятилетий было все время неясно только одно: разве не должны обвинения в «моральной устарелости» подобных зданий, заимствованные у модернистов, подразумевать эволюцию морали? А если должны, то почему же методы столетней давности не считаются морально устаревшими и активно применяются на новом историческом витке?
 
———

While we were exploring Singaporean modernism, which remains at ease amidst rapidly changing high-tech surroundings, Moscow’s headquarters of the Council for Mutual Economic Assistance (COMECON) were sentenced to demolition. Built as an organic addition to Moscow cityscape back in 1970 to the designs of Mikhail Posokhin, Ashot Mindoyants, and Vladimir Svirsky, this “ledger-like” skyscraper housed the Secretariat of COMECON (an economic organization for the Eastern Bloc and a few other socialist countries founded in 1949) and could be perceived as a response to the headquarters of the UN in New York, both architecturally and ideologically. This state-of-the-art building was constructed in a joint effort by several participating countries whereby Romania supplied stone cladding, East Germany electrified the building, Hungary designed and produced furnishings, Czechoslovakia provided elevators, etc. and was thus not only a challenging example of the International Style, but a symbol of a new economic diplomacy.
 
That said, Nastya Romashkevich makes a valid point when she claims the COMECON building was plagued with the original sin of modernist architecture in the Soviet Union and elsewhere. Built on the former site of a 15th-century monastery, COMECON’s Secretariat stood in stark contrast to old Moscow, which was being demolished to make room for architectural modernity, and is thus facing karmic punishment. However, we have been having difficulty coming to terms with modernists’ arguments that something is “morally obsolete”, which are resurfacing again, as they clearly imply that our morality has evolved in the meantime. Yet, what we’re witnessing today is the use of the same century-old methods that have nothing to do with an elevated morality…

(photos: Viktor Gorkin, Alexander Abaza, Valentin Khukhlayev via russiainphoto.ru)

Сегодня мы несколько изменим формат традиционной пятничной викторины и дадим слово нашим коллегам и постоянным участникам викторин Алексею и Екатерине Петровым, художникам и создателям бренда «Garçon et poisson», которые вручат первому правильно ответившему на вопрос книгу Фрэнка Уитфорда об истории Баухауса.

На недавней выставке АРТДОМ можно было увидеть не только новинки российских авторов и маститых итальянских производителей, но и так называемые «иконы» дизайна. В одном из залов, например, был представлен стеллаж Robox, созданный Фабио Новембре в 2011 г. (выпускается компанией «Casamania»). Ироничный, необычный и немного “ностальгичный”, как написано на сайте дизайнера, этот стеллаж тоже скоро приобретёт статус легенды мирового дизайна, если еще не приобрел.

Недавно Новембре приезжал в Москву в рамках программы премии «Light Awards» и прочитал прекрасную лекцию, в которой рассказал об истории создания дивана «Adaptation». По словам дизайнера, этот диван, выпущенный компанией «Capellini» в 2016 г.,- вполне философский предмет, своего рода символ адаптации и умения находить баланс в мире, а мы предлагаем вам поставить себя на место Новембре и отгадать, что за история подтолкнула дизайнера к созданию этого предмета.

———

Today, we’ve decided to take a step back for a change and give floor to our colleagues and long-time Friday nightquizzers Alexey and Ekaterina Petrov, who are also an artistic couple and owners of Garçon et poisson. Alexey and Ekaterina have come up with a question for today’s quiz and will award the first one to answer correctly in the comments down below with a Frank Whitford book on the history of Bauhaus.

As you know already, the recent ARTDOM exhibition in Moscow showcased both new products by Russian designers and major European brands alongside the so-called icons of design such as, for example, the famous Robox bookcase designed by Fabio Novembre in 2011 and commercially available from Casamania. A playful, curious, and, in the words of the designer, slightly “nostalgic”, this bookcase will soon become or, one may even say, has already become an iconic design.

Recently, Novembre travelled to Moscow to give a lecture on design as part of the Light Awards program and, according to Ekaterina, shared his memories of how he had arrived at another iconic design of his, the Adaptation sofa released by Capellini in 2016. Novembre describes this sofa as a philosophical design that comes across as a symbol of adaptive capacity and ability to find balance in the “uncertainties of our time”. For today’s quiz, do you think you will be able to put yourselves in Novembre’s shoes and guess what happened in his life that prompted him to look for a new balance and, ultimately, design this incredible sofa?

(photos: casamania.it, novembre.it)

По следам нашего комментария для Даши Соболевой хочется поделиться с вами примером принципиальных различий во внешне сходных предметах, а именно увиденными нами на выставке АРТДОМ и одинаково запавшими в сердце работами Дмитрия Чекучинова (красно-черный человек в зеркале – это автор) и бренда АСКЕТ, которым руководит дизайнер Дарья Калюжа. Являясь в первую очередь технологическими (Дима добивается волнистой фактуры поверхностей исключительно при помощи стамесок и ножей, а вот АСКЕТ делает это на станке с ЧПУ), в эпоху модернизма эти различия развели бы изделия и их авторов по разным углам ринга: штучный, коллекционный дизайн против дизайна массового. К счастью, в наши дни эта полемика утратила былую остроту, и на выставках, подобных АРТДОМу, есть место для представителей обоих течений, особенно если они создают действительно здоровские вещи...

Мы как следует рассмотрели работы обоих экспонентов, расспросили Диму и Дарью об их творчестве и публикуем краткие комментарии авторов ниже.

Дима: «Зеркало “Solaris” - это собирательный образ, созданный на основе русских прялок с трехгранно-выемчатой резьбой. Орнамент геометрический, создано оно из липы, традиционного материала, который был распространен в средней полосе России. Выполнено оно в технике ручной резьбы; по сути это авторская техника. Есть у меня такие особенности, как тактильная кромка (см. порезки по всей кромке по периметру), наличие фаски, которая подчеркивает напряженную линию контура, да и силуэт у меня всегда очень выразительный, что характерно для народного искусства и, я считаю, достаточно характерно для дизайна, в том числе авторского. Еще одна особенность – это фактурность на плоскостях: иногда я оставляю их непорезанными, иногда все порезаны вот такой вот чешуйкой. Это у меня началось лет семь назад, когда я начал свои вещи делать, с маленькой игрушки. Тогда я выработал эти принципы, и вот от маленькой игрушки деревянной, потом на среднюю интерьерную скульптуру, и сейчас на большие интерьерные объекты и предметы мебели я эту технику масштабирую».

Дарья: «Я давно смотрела на крафтовые деревянные изделия. Но они были либо недоступны, либо попытки серийности и повторяемости убивали авторство и красоту ручной фактуры. Когда три года назад я поставила задачу по реализации первой скамьи, задумывалась четкая минималистичная геометричная форма и оживление ее с помощью натурального материала и живой фактурности. Столярная мастерская предложила решить задачу программой, которая генерирует подобную фактуру. Это было лучшее решение по воспроизведению стабильного результата. Так пошла вся наша серия. Четко выверенные пропорции оживляются мягкими волнами текстуры. А бренд движется от крафтовости к фабричным изделиям высокого уровня производства».

———

For English, tap here.

Будучи по образованию скульптором, Антониа Кампи, учившаяся у самого Франческо Мессины, тяготела к созданию функциональных предметов. Когда в 1947(8?) г. она пришла работать на фарфоровый завод «Società Ceramica Laveno», тогдашний художественный руководитель Гвидо Андловиц поручил ей создавать «причудливые вещицы», пользовавшиеся огромным успехом. Эти биоморфные сюрреалистические изделия, выпускавшиеся в период с 1948-го по 1956-й гг. ограниченными тиражами или даже в виде единственных экземпляров, балансировали между искусством и дизайном, словно пытаясь определиться, чего в них больше: скульптуры или функции, - и нередко автору или, возможно, производителю приходилось уточнять назначение того или иного предмета.

Хорошим примером этой нарочитой неопределенности может служить подставка для зонтов «Spaziale» (1951), изготавливавшаяся промышленным способом и мимикрирующая под уникальный арт-объект ручной работы. В последующие годы Кампи направила скульптурный опыт на службу массовому производству, создав множество утилитарных предметов, благодаря которым в 2011 г. художнице присудили «Золотой циркуль» за вклад в дизайн. Однако об этой части биографии Кампи мы, вероятно, расскажем позднее.

P.S. Дополнительные изображения см. в комментариях к посту.

———

Having trained as a sculptor under Francesco Messina, a celebrated Italian artist, Antonia Campi was always keen on producing functional pieces. When she joined Società Ceramica Laveno in 1947 or 1948, Guido Andloviz, the factory’s artistic director, entrusted her with creating “fantastic ceramics” that were very much favored by the Italian market. These biomorphic and surreal items Campi produced in 1948-1956 as limited series or even unqiue pieces blurred the fine line between art and design and seemed confused as to where they belonged, so the sculptor or perhaps the factory’s salesmen had to label these products with their intended use.

One telling example of this seemingly intentional sculpture-meets-function dualism is a 1951 umbrella stand titled ‘Spaziale’. Produced in large quantities thanks to casting, this stand mimics a unique work of art. Subsequent years saw Campi progress towards more utilitarian designs creating plenty of highly functional and easy-to-produce pieces that earned her a 2011 Compasso d’Oro award for Lifetime Achievement, but more on this later…

P.S. For more images, check out the comments down below.

(photos: wright20.com, lamodern.com, artnet.com, sharongoldreich.com, centrobossaglia.it, premiofaenza.it, ragoarts.com, casatigallery.com, ameico.com, cambiaste.com)