Гомоэротизм в советской поэзии
«Письмо»
Николай Незлобин
В дубленом из русских овчин полушубке,
Потертом во время этапной ходьбы,
Сидит он, дымя из прокуренной трубки,
В углу деревенской сибирской избы…
…Морозную глушь нелюдимой пустыни
Не тронут весь вечер ни песня, ни смех.
За толстым простенком во мгле темносиней –
Большая Медведица, месяц да снег.
В раздумье встает молодой постоялец,
Потухшею трубкой стуча по столу,
И тихо подносит обветренный палец
К холодному, в белом налёте, стеклу.
За буквою буква – любимое имя
Выводит рука на пушистом стекле.
И сразу такими родными-родными
Встают перед ним все пути на земле!
Пустыня уходит, уходят сугробы,
Мороз отступает, и слышится вдруг
Сквозь мертвые дебри, сквозь волчьи трущобы
Заветный, хватающий за сердце звук!
Собачья упряжка клубком густошерстным
Несется в снегу, заметая следы,
По трактам почтовым, по тысячеверстным
Сибирским дорогам, до Новой Уды.
Оглохший от скрипа избитых полозьев,
Во весь ездовой государев разгон,
Седые усы к башлыку приморозив,
Летит из Иркутска в Уду почтальон.
В почтовой избе полицейская крыса
Кобур оправляет с крученой тесьмой,
С опаской косясь из-под век белобрысых
На смуглого ссыльного и на письмо.
А ссыльный берет бережливо, сурово
И прячет в рукав драгоценный пакет:
В нем каждая строчка, в нем каждое слово –
Великая мудрость, и радость, и свет!
В нем имя живое, которое ссыльный
Писал на стекле, запорошенном тьмой,
Сверкало, как молния, – смело и сильно.
От Ленина – к Сталину было письмо.
