Издательство «Иллюминатор»

Сегодня день рождения празднует Дмитрий Сильвестров — замечательный переводчик, благодаря которому мы с вами можем читать книги Йохана Хёйзинги на русском языке

Дмитрий Сильвестров, по собственному признанию, довольно долго шел к главному делу своей жизни:

«Я уже в детстве стал переводчиком, правда, еще не зная об этом. Все свободное время я сидел на диване и читал. <…> А кто такой переводчик, как не максимально внимательный и вдумчивый читатель?»

Но по негласному договору с родителями после школы нужно было получить диплом по технической специальности, «а там уже… занимайся, чем хочешь». Будущий переводчик оказался МГТУ им. Н. Э. Баумана, где ему предстояло освоить точную механику.

Быстро распрощавшись с академической карьерой, чтобы заниматься исключительно переводами, проработав грузчиком и землекопом, Дмитрий Сильвестров попал в качестве переводчика в группу НОТ (научная организация труда) одного автокомбината в Сокольниках, которой, по амбициозному плану Мосавтотранса, предстояло стать научным институтом. Среди предполагаемых сотрудников оказался историк Дмитрий Харитонович, от которого Дмитрий Сильвестров узнал об «Осени Средневековья» Йохана Хёйзинги:

И вот как-то Дима-историк подходит к Диме-переводчику с вопросом: «Не хочешь ли ты перевести „Осень Средневековья“»? — «А что это такое?» — «Как? Не знаешь? Это потрясающая книга!»

Вечером после работы я пошел в Ленинскую библиотеку, взял немецкое издание и начал читать. Я был совершенно захвачен и сразу же решил взяться за перевод.

В 1988 году после череды испытаний и приключений «Осень Средневековья» впервые вышла на русском. Для нас труды Йохана Хёзинги («Эразм», «Осень Средневековья», «Культура Нидерландов в XVII веке», Homo ludens) в виртуозном переводе Дмитрия Сильвестрова и с комментариями Дмитрия Харитоновича стали украшением и гордостью серии «Беседы о культуре».

В этот день в 1837 году не стало Александра Пушкина

Двумя днями ранее состоялась дуэль поэта с Жоржем Дантесом. Кем был противник Пушкина? Как отмечает Юрий Лотман в книге «Александр Сергеевич Пушкин. Биография писателя», сын небогатого эльзасского дворянина — Дантес — покинул Францию после Июльской революции, как ультралоялист. Судьба свела его с бароном Геккереном, голландским послом в Петербурге. Красивый и обаятельный Дантес отличался особым корыстолюбием и расчетливостью. Чтобы отвлечь внимание света от слухов вокруг Дантеса, было решено разыграть бурный роман с одной из красавиц Петербурга. Дамой своего холодного сердца Дантес избрал жену Пушкина и «начал грубое и настойчивое преследование ее изъявлениями мнимой страсти».

Пушкин решил драться на дуэли. Однако блестящий кавалергард струсил: Дантес заявил, что «его ухаживания имели предметом не жену Пушкина, а ее сестру Екатерину, страстно влюбившуюся в красивого француза дурнушку». Предложение было принято, и Пушкин взял вызов обратно.

Как азартный игрок, Дантес уже не мог выйти из игры и теперь удваивал ставки. «Теперь ему надо было доказывать, что брак был с его стороны не трусостью, а самопожертвованием ради чести любимой женщины». И он с новой силой возобновил свои преследования Натальи Николаевны.

Пушкин не был человеком, которого могли победить обстоятельства. Он избрал прямой бой с противником — лицом к лицу, разрывая все путы, которыми так старательно оплетали его враги и интриганы.

Рана — а потом и смерть — Пушкина вызвала в Петербурге волнение, которого еще не знала столица. Один из современников вспоминал, что «стену в квартире Пушкина выломали для посетителей». У гроба Пушкина побывало неслыханное число людей. Жуковский осторожно назвал перепуганному Бенкендорфу цифру 10 000 человек, но другие источники называют 20 000 (С. Н. Карамзина) или 50 000 (прусский посол Либерман).

Перепуганные жандармы суетились, стремясь не допустить стихийного изъявления народных почестей телу поэта. По личному приказу царя тело поэта было тайно перевезено в Святые Горы под Псковом, где предано земле безо всяких почестей. «Но Пушкину это было уже все равно: для него началась новая жизнь — жизнь в бессмертии русской культуры».

Ван Гог впервые читает о себе

В январе 1890 года в Mercury de France вышла первая статья, когда-либо написанная о творчестве живописца. Ее автор — французский критик Альбер Орье — исключительно высоко оценил талант и работы ранее незамеченного художника.

Новость о статье настигла Винсента в госпитале для душевнобольных в Сен-Реми, где он проходил курс лечения. 9–10 февраля 1890 года Ван Гог написал ответ, в котором назвал рецензию Орье «произведением искусства» и поблагодарил критика за высокую оценку его творчества. Но нельзя сказать, что Винсент остался доволен статьей, художник был убежден, что Орье перехвалил его. Тем не менее, желая отблагодарить Альбера Орье, Ван Гог предложил критику принять в качестве подарка его новый этюд с кипарисами.

Дорогой господин Орье,
Горячо благодарю Вас за Вашу статью в Mercure de France, которая меня крайне поразила. Она мне очень нравится сама по себе как произведение искусства; мне кажется, Вы умеете создавать краски словами. В Вашей статье я вновь нахожу свои картины, только в ней они лучше, чем на самом деле, богаче, значительнее. Но я чувствую себя очень неловко, когда думаю, что все, о чем Вы пишете, относится к другим художникам в значительно большей мере, нежели ко мне, например, и прежде всего к Монтичелли. Вы пишете обо мне: «Он, насколько мне известно, единственный художник, передающий колорит вещей с такой интенсивностью; в нем чувствуется металл, сверкание драгоценных камней». Но если Вы зайдете к моему брату и посмотрите у него один из букетов Монтичелли в белых, незабудковых и оранжевых тонах, Вы поймете, что я имею в виду. <…> Хочу всем этим сказать лишь, что Вы приписали мне то, что могли бы скорее сказать о Монтичелли, которому я многим обязан.
<…>
В следующую партию картин, которую я пошлю брату, я включу этюд с кипарисами для Вас, если Вы доставите мне удовольствие принять его на память о Вашей статье. <…> Этюд, который предназначен для Вас, изображает купу этих деревьев на краю хлебного поля летним днем, когда дует мистраль. Они врываются в желтизну колеблемых ветром хлебов неожиданной черной нотой, контрастом к которой служит киноварь маков.

#ван_гог_сегодня_написал

7 февраля 1812 года в Портсмуте родился «самый английский» из всех английских писателей Чарльз Диккенс

Будущему романисту пришлось рано попрощаться с детством. Когда его отец — портовой чиновник — разорился и попал в долговую тюрьму, маленький Чарльз пошел работать на фабрику. Диккенс был клерком, репортером, но уже в 1837 году, после публикации «Записок Пиквикского клуба», к нему пришла громкая писательская слава. Даже став успешным и востребованным автором, Диккенс не забывал о своих «тяжелых временах» и писал о том, что видел сам: о неравенстве и несправедливости, о простых людях в непростых обстоятельствах, о добре и зле, правде и лжи.

Романы Диккенса стали поддержкой, утешением и нравственным ориентиром для Нелли Морозовой, которой выпало расти в эпоху репрессий, потерять отца, стать дочерью «врага народа». Об этом времени, о своих родных и близких, которым удалось сохранить человечность, и о своем взрослении Нелли Морозова рассказала в книге «Моё пристрастие к Диккенсу».

Как вспоминает сын Нелли Морозовой Леонид Бахнов, начав работать над рукописью в 1970-х годах, Нелли Морозова сразу же выбрала название для «семейной хроники» и уже никогда не соглашалась его менять: «“Моё пристрастие к Диккенсу” — это суть книги, суть того способа спасения в те годы, который она описывает в тексте, — спасение литературой, Диккенсом».

Вот как Нелли Морозова писала о книгах Диккенса, которые помогли ей сохранить себя:

«Его мир населен отважными, робкими, благородными, низкими людьми; хитрыми негодяями и простодушными чудаками, и все они были поставлены перед выбором между Добром и Злом.

Вместе с героями читатели делали этот единственный выбор.

Зло, каким бы сильным оно ни казалось, само попадало в ловушку, расставленную им для других, — как мисс Хэвишем, Урия Гип, м-р Талкингхорн, или пожирало себя, как самовозгоревшийся Крук!

Добро, пускаясь в путь с такими непрактичными средствами, как сострадание и великодушие, черпало силу в самом себе и в благодарности других, множилось, крепло, пожинало плоды любви и сердечного тепла. Как это случилось с Джо, Крошкой Доррит, м-ром Пиквиком, м-ром Джарндисом и еще, и еще, и еще...

Как чудаковато пряталось добро от похвал! И как неизбежно обнаруживало себя зло, принявшее личину добра.

Зло было бесплодно и подлежало язвительному осмеянию.

Добро рождало любовь и благодетельный смех».