ФСИНкина грамота
Весточка с воли — только на «великом и могучем»: арестантам в российских СИЗО нередко запрещают переписываться на родных языках. На случаи таких неправомерных ограничений обратило внимание издание «Idel. Реалии». В частности, среди поражённых в правах оказались некоторые фигуранты громкого дела о протестах в Башкортостане.
💬 «Фигуранты "Баймакского дела" — как правило, это башкиры, жители глубинки, которые в своей жизни, в привычной среде привыкли использовать родной башкирский язык. Сейчас они находятся в подавляющем большинстве в следственных изоляторах соседних регионов — например, следственных изоляторах Оренбургской области» (Р. Валиев, журналист).
Судя по всему, с проблемами сталкиваются в тех СИЗО, где не находится цензора, знающего конкретный язык. Например, ранее рассказывалось об ограничении переписки украинца Игоря Левченко, американца Гордона Блэка и имеющего второе немецкое гражданство Кевина Лика. Зачастую арестанта предупреждают о том, что письма пришли, но он их не получит.
💬 «Только после того как я вышла на свободу, я узнала, что некоторые мои письма, которые я писала на татарском языке, были доставлены моим друзьям с пометкой "пишите на русском". В тюрьме мне этого никто не говорил. Когда мне начали приходить письма на английском языке, меня предупредили, что в СИЗО-2 в Казани по-английски читать некому — и такие письма мне не отдадут. Я также замечала, что письма на татарском языке задерживались у цензора дольше, чем на русском» (А. Курмашева, журналистка).
По словам правозащитников, иногда преодолеть запрет помогают жалобы на тюремную цензуру. Судебная практика знает случаи, когда прокуратура в этом вопросе становится на сторону арестантов.
💬 «Предвзятое отношение по национальному признаку в этом случае исключено. Скорее всего, в колонии № 8 пошли по легкому пути — не удосужились искать переводчика, а просто возвращали назад письма. Хотя бремя перевода в этом случае лежит на администрации исправительного учреждения. Это абсолютно не проблема осужденного» (О. Батов, зампрокурора).
Эксперты говорят, что право заключенных вести переписку на любом удобном для них языке защищено целым рядом нормативных актов: Уголовно-исполнительным кодексом, федеральным законом «О содержании под стражей» и Правилами внутреннего распорядка СИЗО. При этом проект Letters of Freedom, объединяющий людей, которые пишут письма заключённым, указывает на то, что многие цензоры плюют на эти нормы.
💬 «В лучшем случае он просто вымарает эти фрагменты [не на русском языке]. В худшем же вообще не передаст заключенному или от него на волю такое письмо. Никакого переводчика он искать не будет — просто потому, что никто не узнает, что он не пропустил письмо. Даже если заключённый пожалуется в прокуратуру, то цензор ответит, что ему, мол, не понравилось содержание письма. Ведь никаких чётких критериев нет — что можно писать, а что нельзя» (А. Мишук, координатор проекта).
Одной из причин того, что письма на других языках не доходят до адресатов, называют страх цензоров перед возможными неприятностями при проверках.
Весточка с воли — только на «великом и могучем»: арестантам в российских СИЗО нередко запрещают переписываться на родных языках. На случаи таких неправомерных ограничений обратило внимание издание «Idel. Реалии». В частности, среди поражённых в правах оказались некоторые фигуранты громкого дела о протестах в Башкортостане.
💬 «Фигуранты "Баймакского дела" — как правило, это башкиры, жители глубинки, которые в своей жизни, в привычной среде привыкли использовать родной башкирский язык. Сейчас они находятся в подавляющем большинстве в следственных изоляторах соседних регионов — например, следственных изоляторах Оренбургской области» (Р. Валиев, журналист).
Судя по всему, с проблемами сталкиваются в тех СИЗО, где не находится цензора, знающего конкретный язык. Например, ранее рассказывалось об ограничении переписки украинца Игоря Левченко, американца Гордона Блэка и имеющего второе немецкое гражданство Кевина Лика. Зачастую арестанта предупреждают о том, что письма пришли, но он их не получит.
💬 «Только после того как я вышла на свободу, я узнала, что некоторые мои письма, которые я писала на татарском языке, были доставлены моим друзьям с пометкой "пишите на русском". В тюрьме мне этого никто не говорил. Когда мне начали приходить письма на английском языке, меня предупредили, что в СИЗО-2 в Казани по-английски читать некому — и такие письма мне не отдадут. Я также замечала, что письма на татарском языке задерживались у цензора дольше, чем на русском» (А. Курмашева, журналистка).
По словам правозащитников, иногда преодолеть запрет помогают жалобы на тюремную цензуру. Судебная практика знает случаи, когда прокуратура в этом вопросе становится на сторону арестантов.
💬 «Предвзятое отношение по национальному признаку в этом случае исключено. Скорее всего, в колонии № 8 пошли по легкому пути — не удосужились искать переводчика, а просто возвращали назад письма. Хотя бремя перевода в этом случае лежит на администрации исправительного учреждения. Это абсолютно не проблема осужденного» (О. Батов, зампрокурора).
Эксперты говорят, что право заключенных вести переписку на любом удобном для них языке защищено целым рядом нормативных актов: Уголовно-исполнительным кодексом, федеральным законом «О содержании под стражей» и Правилами внутреннего распорядка СИЗО. При этом проект Letters of Freedom, объединяющий людей, которые пишут письма заключённым, указывает на то, что многие цензоры плюют на эти нормы.
💬 «В лучшем случае он просто вымарает эти фрагменты [не на русском языке]. В худшем же вообще не передаст заключенному или от него на волю такое письмо. Никакого переводчика он искать не будет — просто потому, что никто не узнает, что он не пропустил письмо. Даже если заключённый пожалуется в прокуратуру, то цензор ответит, что ему, мол, не понравилось содержание письма. Ведь никаких чётких критериев нет — что можно писать, а что нельзя» (А. Мишук, координатор проекта).
Одной из причин того, что письма на других языках не доходят до адресатов, называют страх цензоров перед возможными неприятностями при проверках.
