Bunin & Co

Консорциум инвесторов во главе с американской инвестиционной компанией BlackRock договорился о приобретении контрольного пакета акций компании по управлению портами по обе стороны Панамского канала у гонконгской CK Hutchison Holdings. Консорциум также согласился выкупить контрольный пакет CK Hutchison в 43 портах в 23 странах. Цена вопроса - $22,8 млрд.

Еще в 1997 году Панама предоставила на 25 лет концессию Hutchison Ports PPC, подразделению гонконгской компании Hutchison Whampoa, на управление портом Бальбоа на тихоокеанской стороне и портом Кристобаль на атлантическом входе в канал. В 2015 году Hutchison-Whampoa стала называться CK Hutchison Holdings. Как раз в 1997 году Гонконг только перешел под юрисдикцию КНР, но на условиях сохранения автономии на 50 лет (а дальше никто не смотрел) и капиталистической системы. Фирма Hutchison основана еще в 1877 году английским бизнесменом Джоном Хатчинсоном, а поглощенная ею компания Whampoa – в 1863-м, также англичанином Джоном Купером.

Впрочем, в 1970-е годы яркий представитель британско-гонконгской элиты сэр Дуглас Клэг, бывший главой Hutchison Whampoa, переоценил свои возможности в ходе агрессивной экспансии, и потерял контроль над компанией, перешедший к банку HSBC. А тот в 1979 году продал фирму гонконгско-китайскому бизнесмену сэру Ли Ка-шингу, имеющему серьезные связи в Пекине. Под его руководством компания выросла в крупнейшего в мире частного оператора портов, а также в крупную торговую, строительную, телекоммуникационную и энергетическую транснациональную корпорацию. В 2018 году в возрасте 90 лет Ли Ка-шинг передал пост главы компании своему сыну Виктору Ли, но остался его старшим советником (он занимает эту должность и сейчас в свои 96 лет), сохраняющим реальный контроль над CK Hutchinson.

Так что, несмотря на свой британский титул, Ли Ка-шинг воспринимался как «человек Пекина». И хотя его отношения с Си Цзиньпином носят непростой характер (Ли не был восторге от того, что Пекин при нем фактически установил контроль над Гонконгом, не дожидаясь окончания 50-летнего срока), но связи с Пекином от этого никуда не исчезли. В 1997 году США довольно спокойно отнеслись к панамской сделке гонконгской компании – тогда были надежды на политическую либерализацию в КНР, а сам Китай не претендовал на роль соперника Вашингтона. Но сейчас ситуация принципиально изменилась.

Чем дальше, тем больше присутствие CK Hutchinson в портах Бальбоа и Кристобаль стало восприниматься в США как угроза их интересами. К тому же Китай во второе десятилетие XX века инициировал в зоне канала новые инвестиционные проекты, которым американцы начали противодействовать. И небезуспешно. В 2020 году, еще в ходе первого срока президентства Дональда Трампа, Панама отказалась от строительства четвертого моста через канал, которым должны были заниматься китайцы. А в 2021 году уже в президентство Джо Байдена, Панама отозвала у китайцев лицензию на строительство порта в провинции Колон при входе в Панамский канал со стороны Карибского моря.

Но противостояние США и КНР в Панаме проходило с переменным успехом. В 2021 году Панама продлила концессию с Hutchinson Ports PPC по управлению Бальбоа и Кристобалем еще на 25 лет. В начале нынешнего года Трамп развернул мощную кампанию, заявив, что Панамский канал принадлежит Китаю и обещая вернуть контроль над каналом.

Источник Wall Street Journal, непосредственный участник сделки, рассказал, что CK Hutchison сначала рассматривала возможность оспорить в судебном порядке любые попытки вывести портовый бизнес из-под своего контроля. Однако предложение от BlackRock оказалось очень выгодным и «элегантным», так что Ли Ка-шинг, за которым оставалось последнее слово, решил пойти на сделку.

По сути, это стало первым реальным внешнеполитическим успехом Трампа. До этого в начале февраля Панама заявила, что не будет продлевать действие меморандума о взаимопонимании с Китаем по инициативе «Пояс и путь». Однако это символическое решение, а вот переход контроля над портами куда более важен как экономически, так и политически.

Алексей Макаркин

В последние несколько месяцев тема евроинтеграции Армении была одним из ключевых вопросов в дискуссии о политических перспективах Кавказского региона. 11 февраля в Национальном собрании республики началось обсуждение законопроекта о вступлении Армении в Евросоюз. Официальные лица старались не слишком усердствовать по части оптимизма, скорее подчеркивался знаменитый философский принцип «движение все, конечная цель- ничто». Оппозиция, напротив, пыталась убедить сограждан страны в том, что пашиняновские инициативы – не более чем блеф и блеф опасный.

Однако в первом чтении законопроект, несмотря на возражения двух оппозиционных фракций парламента, был одобрен. В Национальном собрании Армении доминирует провластный «Гражданский договор». Казалось бы, судьба проекта предрешена. Тем не менее, его обсуждение во втором чтении 3 марта было перенесено. Авторы проекта на профильной парламентской комиссии по евроинтеграции мотивировали задержку следующим образом: необходимо еще раз согласовать все формулировки. Основной докладчик по «европейской теме» Артак Зейналян сделал акцент на том, что проблема чисто техническая. Никакой политики, а тем паче геополитики искать не надо. Но чем активнее он настаивал на данной версии, тем, похоже, больше провоцировал сторонников альтернативных теорий. Впрочем, не лишенных определенного налета конспирологии.

Критики самого законопроекта и оппоненты армянской власти в целом связывают перенос голосования с международной турбулентностью. Новая администрация США резко меняет подходы к Украине (хотя бы на уровне риторики), «трансатлантическая солидарность» переживает стресс-тест. И не факт, что «коллективный Запад» останется столь же коллективным. Как следствие, вывод, о новой перефокусировке приоритетов Еревана в пользу Москвы.

Не скрою, в эмоциональном плане данная теория звучит красиво, даже привлекательно. Но для анализа системных проблем и в армянском нациестроительстве, внешнеполитическом позиционировании и отношениях между Москвой и Ереваном одних эмоций недостаточно. Как недостаточно их для «европейских порывов» без всяких гарантий со стороны Брюсселя. Важный урок из всей этой истории заключается в том, что рациональность в принятии решений никому на Кавказе не повредила бы.

Сергей Маркедонов

В Австрии сформировано новое правительство без крайне правых.

В кабинет вошли представители Австрийской народной партии (АНП), социал-демократы и либералы. За пределами коалиции осталась крайне правая Австрийская партия свободы (АПС), чей лидер Герберт Кикль так и не стал «народным канцлером». Так Кикль характеризовал свое будущее премьерство; критики обращали внимание на то, что такую же формулировку использовал Адольф Гитлер.

Канцлером стал Кристиан Штокер, представитель АНП, которого никто не подозревает в авторитаризме. Он опытный муниципальный политик, не достигавший, однако, больших высот – его крупнейшим карьерным достижением до занятия поста канцлера была должность заместителя бургомистра Винер-Нойштадта, одиннадцатого по величине города Австрии (население – 48,5 тысяч человек). Штокер временно возглавил АНП после отставки ее лидера Карла Нехаммера, который после прошлогодних выборов не смог сформировать трехпартийную коалицию. Штокер вел переговоры о коалиции с АПС, но без большого энтузиазма и не подчиняясь требованиям Кикля. Теперь он смог возглавить новый вариант трехпартийной коалиции.

Вице-канцлером стал лидер социал-демократов Андреас Баблер. Он возглавлял левое крыло партии, и более умеренные коллеги называли его коммунистом. Выступал с позиций левого евроскептицизма, но в последние годы быстро эволюционировал к центру. Баблер тоже в прошлом муниципальный политик, был бургомистром Трайскирхена, небольшого города, находящегося неподалеку от Вены (население – 19 тысяч человек). Национальную известность он получил во время кризиса с беженцами. В Трайскирхене давно существует центр по приему иммигрантов, однако в кризисный период он оказался переполнен. Тогда Баблер, используя аргумент о противопожарной безопасности, распорядился резко сократить число постояльцев. Причем как левый политик, он выступал не за изгнание беженцев, а за их «гуманное размещение», то есть ликвидацию массовых лагерей. Население Трайскирхена такая аргументация вполне устраивала.

Новое правительство перехватывает ряд идей АПС по борьбе с миграцией. Будет временно приостановлено воссоединение семей для соискателей убежища, а с первого дня прибытия в Австрию для беженцев будет введен «год интеграции». Кроме того, партии оставляют за собой право заморозить предоставление убежища в том случае, если заявок станет слишком много. Также планируется запрет на хиджабы для девочек младше 15 лет.

В то же время если АПС – партия евроскептиков, то новое правительство подчеркивает свой проевропейский характер, приверженность «сильному и лучшему Европейскому Союзу». Проевропейский характер правительства подчеркивает и назначение главой МИД Беата Майнль-Райзингер – представительницы либералов, выступающих за сближение Австрии с НАТО.

Правительство заявляет о сохранении постоянного нейтралитета Австрии, но ставит перед собой цель увеличить оборонный бюджет страны и достичь к 2032 году целевого показателя по тратам на военные нужды 2% ВВП. Еще коалиция поддерживает участие Австрии в европейской инициативе противовоздушной обороны Sky Shield (партия Кикля выступает против нее). Также новое правительство планирует закупить ракетные комплексы средней и большой дальности.

Так что теперь и в Австрии, и в Германии будут кабинеты министров, оставляющие в оппозиции крайне правых. А те будут самыми решительными критиками «системных» правительств.

Алексей Макаркин

Реформаторское правительство Ирана разваливается. Точнее, его разваливают.

Масуд Пезешкиан был избран президентом Ирана только в прошлом году, но оказалось в тупике после прихода к власти в США Дональда Трампа. Главная идея иранских реформаторов состояла в том, чтобы договориться с США о снятии санкций в обмен на новую ядерную сделку. При этом они с самого начала находились в невыгодном положении.

Во-первых, к любым переговорам с США скептически относится рахбар Хаменеи – так что твердой поддержки с его стороны ожидать не приходилось. Во-вторых, перспективы переговоров зависели от результатов выборов в США – и здесь иранские реформаторы ставили на победу демократов. Потому что Трамп еще в ходе первого срока не дифференцировал иранских политиков, исходя из того, что реформаторы ничем не отличаются по своей сути от консерваторов и стремятся ввести в заблуждение США. В-третьих, в парламенте Ирана доминируют консерваторы, так что реформаторам с самого начала пришлось идти на компромиссы по кадровым вопросам. А парламент имеет право объявить импичмент любому министру.

Каковы результаты правления реформаторов? Переговоры с США так и не начались. Пезешкиан прямо заявил, что он был за переговоры, но Хаменеи выступил против. А президент в Иране подчиняется рахбару. Видимо, вето Хаменеи состоялось после победы Трампа, причем произошло это не только из-за осознания безнадежности переговоров. Трамп отдал приказ об убийстве генерала Касема Сулеймани, одного из близких соратников рахбара. Так что и Хаменеи с Пезешкияном неприемлемы для Трампа, но и Трамп неприемлем для Хаменеи.

Иранская валюта со времени прихода к власти Пезешкиана обрушилась примерно на 60% по отношению к доллару. Санкции продолжают разрушать иранскую экономику, а победа Трампа способствовала росту пессимистичных настроений на валютном рынке. Виновным консервативные депутаты назвали министра экономики и финансов Абдолнасера Хеммати и 2 марта отправили его в отставку. Хеммати – политическая фигура, Хаменеи допустил его к президентским выборам 2021 года, когда победил Эбрахим Раиси.

Тогда же подал в отставку вице-президент Мохаммад Джавад Зариф, неформальный лидер реформаторов. Он уже уходил в отставку в прошлом году в знак протеста против того, что реформаторы не могли проводить самостоятельную кадровую политику, но затем вернулся. Теперь все сложнее. Парламент его уволить не может, но есть другие способы. Сам Зариф сообщил, что его пригласил к себе глава судебной власти Голям Хоссейн Мохсени-Эджеи, и порекомендовал ему вернуться в университет, «чтобы предотвратить дальнейшее давление на правительство» (Зариф был главной мишенью для критики со стороны консерваторов). От этого предложения отказаться было невозможно – за консерватором Мохсени-Эджеи стоит Хаменеи.

Во внешней политике – развал «Оси сопротивления». Крах Башара Асада в Сирии, гибель лидеров «Хезболлы» в Ливане и резкое ослабление влияния этой организации на ливанское правительство. Понятно, что причины этого куда глубже, чем деятельность нынешнего правительства, но отвечает за поражения именно действующий кабинет.

Так что уже пошли слухи о возможной отставке Пезешкиана и новых выборах, на которых победит консерватор. Но любой иранский лидер столкнется с теми же проблемами в «подсанкционной» экономике и внешней политике.

Алексей Макаркин