Your L.

Довести вас до слез одной картинкой?

В следующий раз…

Милый Кай,
мальчик с холодным сердцем,
Герда не справилась, она ушла.

трудно любить зная, что не согреться и понемногу сходить с ума.

омут душевных порывов не страшен если в нем черти живут не твои,
в мире, где есть слишком много опасного,
первенство я присуждаю любви.

ты не оттаял и мне не открылся,
я как могла пробивала льды,
руки в мозолях, но это не страшно,
страх на меня нагоняешь ты.

мы не на равных ведем эту битву, ведь я что-то чувствую, твое сердце-сталь,
но, даже сразив меня смертным ударом, я знаю, тебе не будет жаль.

Герда ушла, она не сумела и, кажется, я побегу ей вслед,
ведь нет хуже зверя на этой планете чем тот,
кто не любит тебя в ответ.

солнечная Тоскана; освежающий Лимончелло; старая винодельня, пропитанная историей; с ума сводящий вечерний воздух, щебетание птиц; горячая кожа и вдохновляющие на создание шедевров виды.

узкие улочки Венеции; обжигающее нёбо паста под томатным соусом в уютном местном ресторанчике итальянской бабушки; всюду безумные запахи свежей выпечки и никуда не спешащие итальянцы; уличные музыканты доводят зевак до мурашек;

и мы, влюблённые до чертей.

— agattenoire.

Вот такой вот Бродский. Вот такой вот, как всегда по нервам.
Мне больше нечего тебе сказать. На самом деле. Больше нечего. Теперь всё хорошо. Надеюсь, у тебя тоже.
"Не волнуйся, я не посвящу тебе больше ни строчки". Честно.

30/31

Твоим и останусь.

Будь самой горькой из моих потерь

И однажды она прорастёт в тебе, не спросив.
Как цветок посреди зимы,
на листе — курсив,
будто опухоль в горле,
как в голой пустыне — льды.

— Я пришла за тобою, ты следующий.
— Я?
— Наконец-то ты.

И глаза её будут честнее любых зеркал.

— Я тебя ведь не звал.
— А меня ведь никто не звал.

Горделивой змеёй она ляжет в твоей душе.

— Неужели ты будешь здесь править?
— А я уже.

И тогда ты поймёшь:
так разрушился Вавилон,
ей перечить нельзя,
ты распят ей,
порабощён,
даже с кожей стянуть не выйдет,
она — внутри.

— Перестань воевать со мной. Посмотри.

И захочется выть от абсурда и глубины
этой страшной,
сносящей стены, густой волны,
от макушки до пяток захватывающей дух.

— Ты чего потух?

И пока ты немеешь от боли и красоты,
изучаешь её законы (они просты),
я свою пронесу в руках,
как того птенца,
что запутался в проводе
на гараже отца.
Я её рассмотрю с каждой грани, пускай растёт.
Это будет печальный год,
очень трудный год,
но я стану на тысячу лет мудрей,
не воюя с ней.

Она шепчет мне:

— Надо же! Всё-таки человек.
Не реви, я исчезну утром — ты мой ночлег.
Но избавиться раньше никто ещё не сумел.
А теперь назови меня словом
на букву эл.

Соня Капилевич

И когда она вся хрустальная, истончившаяся, как лёд,
примыкает опять к плечу его,
забирается под ребро,
он баюкает тихим голосом:
«Лают псы, караван идёт.
Это только начало, милая,
горькой сказки,
где ты – перо.

Все герои твои – вычёркивай, как захочется – называй.
Первый – друг,
третий – враг,
а следующий – для массовки в плохой главе.
У четвёртого имя чёрное, пятый – без вести под трамвай,
а смотрящий глазами чайными задохнулся в густой траве».

И когда она вся разбитая, и во рту – фейерверк стекла,
рассыпает себя по кафелю и отскакивает от стен,
он баюкает тихим голосом: «Твоя правда не истекла,
собирайся и говори со мной»,
поднимая её с колен.

«Им не нравится, им неведомо, что историю пишешь ты.
Тривиально: проклятье автора, вот и лают, а ты – вперёд –
через строчки до многоточия,
кляксы падают, как цветы,
караван идёт, караван идёт, караван
вопреки
идёт».

Всё, что прожито, превращается в ленты слов на снегах листа.
Всё, что прожито, и случается, для того, чтобы автор пел.
И когда ей темно от слабости, и когда голова пуста –
он баюкает тихим голосом и ведёт её под обстрел.

И когда она вся прозрачная воет – «более не могу»,
просит – «выключи», просит – «вымарай,
на их лай не хватает сил»,
даже тихие звуки голоса загибают её в дугу…
он смеётся и чайной ложечкой подливает в бокал чернил.

И он видит себя в ней – росчерком, а она в нём себя – большой.
Буквы строятся ровной армией, проступают на коже швом.
«Обещал же, что точно справимся. Обещал же, что я с тобой».
И стихи стоголосым гомоном
наполняют
дверной
проём.

Соня Капилевич

«…И он видит себя в ней - росчерком, а она в нем себя – большой»

я не могу писать; я не создал ни единой строки, от которой бы не хотел отказаться, наоборот, я зачеркнул всё, написанное после Парижа, — впрочем, там и было немного. всё моё существо противится любым словам, каждое слово оглядывается по сторонам, прежде чем удаётся его записать; фразы буквально разрушают меня.

— Франц Кафка, письма Максу Броду, 17.12.1910, 27 лет.

Примерно раз в пару месяцев я сажусь и начинаю думать над одним и тем же вопросом, который выедает мне весь мозг и состоит, собственно, из «вдруг то, как я сейчас живу, не для меня и абсолютно не моя история?». Я бесконечно слышу от других людей, что я должна быть в иных обстоятельствах и условиях. Сначала мне казалось это их виденьем, но когда это начинают говорить все, невольно задумываешься над этим всерьез.

Это частенько отрезвляет и задает новые стандарты, но иногда соблазняет сменить абсолютно все в своей жизни подчистую. Ну правда. А вдруг?

u got me in love again

я искал чудовищ.

в Японском море,
на холодном северном берегу,
забирался в горы,
спросить про горе,
для которого я себя берегу.

я искал
сирен и Левиафана,
а во мне соцветья пускала тьма.
крылья чаек
бьются об океаны.

если я разобьюсь,
кто спасёт меня?

трёхголовые псы, безголовый всадник,
нелюбимые дети остывших гнёзд,
почему с желаньем под небесами,
мы не можем дождаться
летящих звёзд?

я искал
ифрита и василиска,
чтоб себя успокоить:
я не из них.
как молитву — строки большого списка
я читал, чтоб голос во мне
затих.

заблудился там, где всё было просто,
сбился компас, чудовищно ерундит.
на груди убаюкан мой тихий монстр,
беспокойно и нервно
он спит.
он спит?

мир двуличен,
правды в нём не уловишь,
временами каждый из нас злодей.

я почти всегда находил чудовищ

там, где должен был
находить людей.

я спокоен, вполне,
но, как будто бы сдал,
и в упадке эти полгода.

возвращайся ко мне,
я тебя разыграл,
я люблю тебя больше свободы.

милая Элли, здравствуй. я изнутри пустой,
бросил и холст, и масло.
думаю, что застой.
просто, чтоб ты всё знала — благо и серый грех —

в полой моей изнанке
эхом живёт твой смех.

между нами война и заряженный револьвер.

— defin.

мы друг другу никто. подавись этой грешной любовью,
проглоти этот яд, упади в эту чёрную слякоть..." –

догорают костры, и пехота готовится к бою;
я смотрю на тебя. мне впервые не хочется плакать.

мне впервые плевать. остальное – жестокая правда.
"мы друг другу никто", – потому-то под рёбрами пусто;

твой измученный голос – моё воплощение ада.
я смотрю на тебя и, похоже, не чувствую пульса.

А вы всё прихóдите и прихóдите, складываете в коробки долгие истории, обрывки важных мыслей, остатки воспоминаний, и уходя, никогда не оборачиваетесь.
Естественно, не ждёте ответа от молчаливых стен.
Эта комната когда-то была удивительно наполненной и красивой, с изящными зеркалами, элегантной мебелью, картинами эпохи ренессанса, импрессионизма, модерна и яркими цветами в вазах.
Сегодня она доверху набита бесполезным хламом памяти десятков странных людей, безымянных, безликих, с пустым взглядом и одиноким сердцем. Всегда одиноким сердцем.
Старые окна от одиночества уже не выдерживают душных речей и пропускают через облезлые рамы свежий уличный воздух.
А вы прихóдите и прихóдите.
«в прошлый раз я остановился на..» «кажется, ей стоит подумать о..» «наверное, нужно прекратить ему..» обрывки монологов пропитали
мою уставшую душу вдоль и поперек. Слова оставляют за собой звуки, звуки – лишь пустоту.
Вы прихóдите и прихóдите. Ухóдите и ухóдите.
Пожалуйста, закрывайте дверь.
Всё в порядке, но у меня тут по-прежнему дикий холод и чудовищные сквозняки

Только потому что ты просишь, Грейнджер.

Пересматриваю любимый сериал и не оставляю своих подписчиков в покое!! Делюсь фрагментами! :)

я напишу роман на сотню глав
о том, что ты мне снишься каждый вечер.

твой грустный взгляд — как острая игла,
твой нежный поцелуй — как залп картечи.
я нарисую бледное лицо,
худые пальцы, родинки на теле, –

а ты мне грудь напичкаешь свинцом,
и боль нас развенчает, да разделит.
в твоих глазах — осколки дальних звёзд,
что сквозь года не блёкнут, не тускнеют.

знай: эта страсть до ужаса всерьёз,
и вряд ли совладать смогу я с нею,
ведь твой наряд узорами пестрит,
а руки пахнут розовым июлем,

но главное, что ты теперь внутри,
как между рёбер всаженная
п у л я.

о чём ты молчишь, и какие слова-осколки выкапываешь со дна позабытых зим?
о чём ты пророчишь вороном, воешь волком, о ком бесконечно молишься всем святым?
кому ты верна, и кому ты желаешь смерти?
кому ты сестра, подруга, кому жена?
когда сыпешь соль в глубину пулевых отверстий.
когда пьёшь за барной стойкою допоздна.
бываешь ли ты милосердна, умна, строптива?

ты пишешь стихи или прозой наотмашь бьёшь?
ты вынесла всё и стала невыносима.
и кто ты теперь, пожалуй, не разберёшь.

о чём ты молчишь, на каком языке, наречьи?
молчание оловом плавится в тишине.
все тяжести мира выдержат эти плечи, и ноги твои пронесут их по всей земле.

кому же ты стала нужной, была ли нежной?
свободой, дыханьем, родинкой на спине?
густым табаком пропахла твоя одежда.
и сердце твоё блуждает в кромешной тьме.

Кажется, все дороги, ведущие в Рим, сложились картой к твоему дому

В жажду яд не пьют

это секрет, история без финала,
взмах крыльев бабочки, растянутый на века,
терпкая сладость, которой так не хватало —
вкус твоей боли на кончике языка.

<…>

я ложусь рядом с ней,
целую её в ключицу,
слышу, как сердечные мышцы качают кровь.
почему же в тебе так пусто?
а я влюбился.
никогда я ещё
не поглощал любовь.

глажу волосы.
всё же прекрасно вроде?
ты же будешь со мной?
я твой обожаю вкус.
но всегда
почему-то всегда остаюсь голодным
в этом пламенном море,
в замёрзшей пустыне
чувств.

⠀
привет. я снова выжил.
черт знает который раз.
я бы назвал тебя морем,

но ты — болото,
и я в тебе увяз.
⠀

Грядет кое-что интересное)

это больше любви.
(может, это всего лишь снится?)
я гнию изнутри, –
посмотри: мне безумно плохо.
а в душе холода и морозы по минус тридцать, –
но ты греешь её, обжигая горячим вздохом.

это больше всех чувств.
это выше лукавой лести.
я запомню слезинки на чёрных, как ночь, ресницах;

ты должна обещать: мы состаримся только вместе.
ты должна разбудить, если это всего лишь снится.

я совру, что остыл, если кто-то с издёвкой спросит,
а чуть позже – залью ненавистную память ромом,
разрыхляя табак в забычкованной папиросе
и бесцельно скитаясь под небом оттенка брома.

я легко вычисляю потерянных одиночек, –
ведь они в вечной спешке и некому их одёрнуть;

(ты мне снишься всё реже, а каждая строчка – очерк
о надеждах, которые ранят подобно тёрну).

мир объят пустотой, дуло "глока" щекочет нёбо,
и нет веры крестам на соборе Святой Софии;
а разбитое сердце действительно стало гробом
для любви, что страдала мучительной дистрофией.

наши детские грёзы – совсем никудышный остов,
наши светлые чувства тускнеют у нас под кожей;

(ну давай, – удали их, как высохшую коросту,
чтобы нам стало проще покорно тонуть в прохожих).

позабудь даже голос, а с ним заодно – и фразы,
прозвеневшие в воздухе тем сумасшедшим летом;
раз за разом стремясь от былого очистить разум, –
предавай, mon amie, – но я буду всё так же предан.

я уже не ревную, не жду, не ищу меж сводок; –
от тебя до меня, – как отсюда пешком к Плутону;

наша общая юность – бумажный кораблик в водах, –
в водах моря, где все корабли неизбежно
тонут.

Напиши мне письмо через сто лет
Как поживает весь этот белый свет?
Чья правда в итоге всех победила?
Чья правда хоть кого-нибудь защитила?

Продолжаем вместе смотреть Сплетницу?)

Нет, ну… ❤️

«Умейте прощать... Мир, в который мы вступили, не имеет хорошей репутации. Это не милое местечко, как вы вскоре обнаружите, и я сомневаюсь, что оно станет намного приятнее к тому времени, когда вы его покинете.

Однако это единственный мир, имеющийся в наличии: альтернативы не существует, а если бы она и существовала, то нет гарантии, что она была бы намного лучше этой. Поэтому старайтесь не обращать внимания на тех, кто попытается сделать вашу жизнь несчастной. Таких будет много — как в официальной должности, так и самоназначенных.

То, что делают ваши неприятели, приобретает свое значение или важность от того, как вы на это реагируете. Поэтому промчитесь сквозь или мимо них, как если бы они были желтым, а не красным светом. Так вы избавите клетки вашего мозга от бесполезного возбуждения. Переключите канал: вы не можете прекратить вещание этой сети, но в ваших силах по крайней мере уменьшить ее рейтинг».

Иосиф Бродский

Как часто оставляют у порогов
твоих дверей
мой маленький конверт?
«Одной из всех – от одного из многих»-
Пишу письмо. Не жду письма в ответ.

Предай огню всех чувств моих печати –
Забвенью в памяти меня не предавай.
Стран ледяных холодный получатель,
Читай и смейся, смейся и читай.

Я знаю, что ни строки, ни светила
с простор небесных – всё тебя не стоит.
Что глаз твоих таинственная сила –
Случайно лишь вниманьем удостоит.

Что сны твои не стану я тревожить,
Что вряд ли их тревожил кто-то до.
Что можешь чье-то сердце уничтожить,
Не дав коснуться сердца своего.

Но я живой, со мной жива надежда,
Что где-то там, в углу твоей души –
Любовь безмерная таится безмятежно
И не выходит, опасаясь лжи.

Внутри - хрусталь, а оттого и сердце
Себя касаться не позволит всем.
Пути к нему для всяких чужеземцев –
Заснеженны навечно, насовсем.

Ты просто «будь», позволь мне рядом быть,
Писать стихи, с небес дарить светила –
Способная меня в себя влюбить,
Неужто ты нисколько не любила?

Холодных стран холодный получатель –
Подобный солнцу, милый адресат,
Я разглядел в твоем случайном взгляде
Своих мечтаний яркий звездопад.

Позволь мне чувств правдивость доказать,
Хоть раз скажи хотя бы пару слов.
Для той, что можно бесконечно ждать.

– С любовью
тот, кто ждать её готов.

Кому-то реальность - сплошь финики да инжир,
а ты вспоминаешь: фаланги ломались с хрустом:
Как - будучи крошечным - столькое пережил, что, выросший, думаешь: надо же, не рехнулся.

И, глядя на прошлое, словно на скверный эль, выиграв у жизни все партии в старом дартсе, себе самому посылаешь туда лишь: «эй,спасибо, что ты не сдался».

она называла вас образцом человека, равного которому она больше не видела, единственным по высоте неподдельности, и сказала, что если бы на конце земли еще раз замаячило видение дома, который она когда-то с вами делила, она ползком, на коленях, протащилась бы к его порогу откуда угодно, хоть с края света.

Борис Пастернак

А вы всё прихóдите и прихóдите, складываете в коробки долгие истории, обрывки важных мыслей, остатки воспоминаний, и уходя, никогда не оборачиваетесь.
Естественно, не ждёте ответа от молчаливых стен.
Эта комната когда-то была удивительно наполненной и красивой, с изящными зеркалами, элегантной мебелью, картинами эпохи ренессанса, импрессионизма, модерна и яркими цветами в вазах.
Сегодня она доверху набита бесполезным хламом памяти десятков странных людей, безымянных, безликих, с пустым взглядом и одиноким сердцем. Всегда одиноким сердцем.
Старые окна от одиночества уже не выдерживают душных речей и пропускают через облезлые рамы свежий уличный воздух.
А вы прихóдите и прихóдите.
«в прошлый раз я остановился на..» «кажется, ей стоит подумать о..» «наверное, нужно прекратить ему..» обрывки монологов пропитали
мою уставшую душу вдоль и поперек. Слова оставляют за собой звуки, звуки – лишь пустоту.
Вы прихóдите и прихóдите. Ухóдите и ухóдите.
Пожалуйста, закрывайте дверь.
Всё в порядке, но у меня тут по-прежнему дикий холод и чудовищные сквозняки

я люблю тебя на три города, вот уже почти четыре страны,
три языка и четвёртую локацию по Москве,
молодое, бойкое сердце
требует перемен,
с одним только важным условием-
если меня, вдруг застрелят во время бунта,
все своё
и себя самого
я оставлю тебе.
когда ты спишь, а стоит признать, зрелище, всегда, благородное,
во мне, как неисправная лампочка, начинает мерцать какое-то странное чувство:
мое сердце рядом с тобой - от всего свободное

Ауч…

Знакомьтесь, это Тедди.

Несколько лет я мечтала о маленьком, пушистом мальтипу. И вот, наконец, я стала счастливой обладательницей очаровательного щенка. К сожалению, наше знакомство продлилось всего неделю, но за это короткое время я успела так сильно привязаться к нему, так полюбить, как никого и никогда прежде.

Мой малыш появился на свет 15 мая. А 6 августа, вчера, его не стало. Причин тому несколько: недобросовестность заводчицы, нарушившей правила карантина и передавшей щенка новым хозяевам, а также мои собственные ошибки. Я не знала, что у него еще не закончился карантин, поэтому выводила его на улицу и разрешала трогать другим людям.

Постепенно состояние щенка ухудшалось: он перестал нормально кушать, у него сильно упала глюкоза, он был вынужден все время лежать и даже не мог поднять головы. В первой клинике, куда я его отвезла, поставили неверный диагноз и начали лечение от парвовирусного энтерита. Его состояние только ухудшалось, он впал в длительное бессознательное состояние.

Тогда я перевезла его в инфекционный стационар в Краснодар. Там выяснилось, что вируса у него не было, а местные врачи навредили ему своими лекарствами.

Мой малыш боролся за жизнь, его подключали к аппарату ИВЛ, реанимировали, когда сердце останавливалось. Но, к сожалению, он не выдержал.

Я делала все возможное, чтобы спасти своего любимого щенка. Но судьба распорядилась иначе, теперь мне остается только скорбеть.

Покойся с миром, мой маленький друг.