Она забывалась, что бьётся с живым человеком, на автомате отражая и нанося новые удары, пока Эндрю не перехватывал её руки, когда та уходила в свои мысли через чур сильно. О, Эндрю, не надо. Не смотри на меня так. Прошу.
– Как? – вырвал, вновь ушедшую в себя девушку, голос, словно появившийся из ниоткуда.
– Словно со мной что-то не так. Все хорошо, ладно? – Милая улыбка, сквозившая доброжелательностью, заиграла на её губах, и внешне никто бы и правда не понял, что что-то все же не так. Но не он.
– Ты знаешь где меня найти, если все таки накипит, – кивнул он ей и направился к выходу из зала, напоследок кинув, – может тебе поболтать с Ники. – Это не было вопросом или советом, которых никто здесь никогда не просил или даже дружеским наставлением, это было так, мыслями вслух, размышлениями. И, возможно, они имели смысл.
– Расскажи побольше, как у вас все сложилось с Эриком, – как обычно, приветливо, улыбнулась Рене, когда они не спеша прогуливались с Ники по аккуратным дорожкам парка, усаженного кучей зелени.
– О ты ангел, Рене, я тебе уже говорил? Ты знаешь мои слабости! – Захихикал парень и прочистил горло, как будто сейчас собирался величайшую из историй, хотя для него это так и было.
Ники рассказывал, Рене слушала. Слушала и слушала и с каждой новой фразой, внутри что-то рушилось, разбивалось на куски, и осколки, задевая внутренности, изрезали плоть в фарш.
– Именно тогда я и понял, что здесь уже есть что-то большее, чем просто дружба. Знаешь, когда касания, казалось бы случайные, но это совершенно не так, когда от каждого из них по телу как будто ток пускают! Или когда ты отводишь взгляд, потому что понимаешь, что на твоём лице уже написано слишком много. Банально, но когда ты понимаешь, что хочешь большего, чем краткие дружеские объятия или ну, просто желаешь гораздо больше, чем имеешь. – Ники сбавил громкость своего голоса, вид его стал немного понурым. – Это было тяжело в первое время. И честно скажу, длилось это время не неделю или две, даже не несколько месяцев. После всей той херни, что внушали мне родители и в том, – он будто сжался, а затем сглотнул, – лагере для исправления.
Рене внимала каждому слово, впитывала все, что он говорил, и все больше боялась того, куда ведут её мысли.
–Я боялся этого, но при этом совершенно не мог противостоять этим чувствам, они распылялись все больше и я понимал, что это не односторонне. И я рад, что в тот момент я был в хороших руках, иначе, наверное, я бы не вылечился от этого. Внутренняя гомофобия гораздо хуже, чем посторонняя, она всегда будет уничтожать тебя изнутри в разы сильнее. – Вновь улыбнулся Ники, мол, главное, что теперь всё позади. Рене смогла лишь вымученно кивнуть в ответ.
Какое-то время они прошагали в тишине. Пазл складывался и теперь уже точно ничто не могло его остановить.
–Тебя ведь что-то тревожит, Рене? – Кратко взглянул он на неё, – конечно, если ты не хочешь обсуждать что-либо, то это нормально, все в порядке, но если ты вдруг захочешь о чём-то поговорить, то ты знаешь, что я всегда рядом! – Теперь же он вновь повеселел, закинув руку ей на плечо.
–Знаю, дорогой, спасибо тебе. – И она улыбнулась. Искренне, так правдиво, что за глазами защипало от чувств, сдерживаемых в клетке слишком долго.
И вновь они погрузились в молчание. Тишина не давила так сильно, как несколько минут назад, но она обволакивала липким и густым ощущением не высказанных слов. Почти также как с ней. Оба знают все, но молчат. Она не могла заставить себя вымолвить хоть слово. И поэтому вновь унесла этот грех с собой.
У тебя есть все для меня, думала она каждый раз, когда ловила себя на том, что смотрит на Элисон с другого конца их спальни, корта или обеденного стола. Не имело значения, какое расстояние было между ними, или насколько глупой она была, делая это, Рене всегда смотрела на нее. Это как будто вводило ее в транс. И это случалось так часто, что другие, посторонние люди обращали на это внимание, и Рене приходилось придумывать глупые причины, просто, чтобы выпутаться из этого.