Весь день и уже много лет не даёт покоя история из 1998 года. Мы тогда, вопреки дефолту, поехали впервые с родителями и братом за границу. На автобусе и пароме, на три дня, Хельсинки-Стокгольм-Хельсинки. Билет на одного стоил 37 долларов. В принципе, денег никогда не было, зато была тяга красивым жестам, поэтому этим холодным ноябрём 148 долларов нашлось. Возможно и чуть больше, потому что мы даже что-то купили. Ноябрь в скандинавии мало отличался от петербургского, было зябко внутри и снаружи. То что я единственный, кто говорил в нашей семье по-английски, и в целом демонстрировал обычную свою любознательность, тоже добавляло в процесс много ориентировочных рефлексов. Я точно был похож на сырого воробья, в надежде прослушивающегося, а не дверь ли это чёрного хода булочной скрипнула: вдруг – еда?
Но история про трёх наших попутчиков. Двух балагуров в бомберах и прекрасной незнакомки, которую они склеили в первый час путешествия. Мне они казались очевидными ролевыми моделями, много болтали со всеми вокруг, хоть с водителем, хоть с погранцами, шумели, курили и опаздывали на стоянках. Были красноречивы (я не помню ни одного матерного оборота с их стороны) и молоды (мне смутные четырнадцать, отцу угрюмые 38, так что им было около 25-30). Они, конечно, были гусаки, но с конструктивной повесткой.
Было смешно и приятно, что они со своей галерки создавали альтернативную культурную программу, все более лихую с каждым допитым пивом из дьюти фри. Они научили всех есть на первой финской заправке после границы бутерброд с чёрным хлебом и лососем. Мне кажется, что я старался сесть, встать и подойти к ним поближе, и что они даже, как старшеклассники в курилке за углом, примечали меня и исполняли свои номера персонально.
Мы ходили немного по Хельсинки, спали и посещали кабак на пароме, в Стокгольме была уже свободная программа, и мы остались вчетвером, в привычной атмосфере несформулированного раздражения от друг друга и обстоятельств. Без внятной повестки. Я задал какому-то музейному клерку нормальный вопрос: do you speak english? Он, видимо, ласково хохотнул и ответил утвердительно. Мне стало стыдно и я согрелся. Потом мы где-то пили кофе по-ирландски (прямо с виски!), а я свалил в роскошный многоэтажный торговый центр, чтобы купить самый крутой на свете чёрный базовый рюкзак Eastpak. Это была моя основная цель путешествия. Ничего фирмовее в гардеробе у меня не были ещё лет 15. Когда я это всё вспоминаю - автоматически звучит Абба, Эйс оф бейс и Яки-да.
Потом мы стали возвращаться домой, у гусаков (одного из них) и их подруги зарождались уже романтические отношения, и они перестали паясничать и сосредоточились на ворковании. Мы вернулись в Хельсинки на последние пару часов перед возвращением в знакомый родной девяносто восьмой. Хотелось надышаться, но доллары и силы кончились.
И вдруг главные герои стали собирать свои вещи, то есть сумочки поясные и три паллеты Lapin Kulta. И сообщили вожатым, что они остаются, вообще никуда не едут, всем спасибо.
Собственно, вот это ощущение ошеломительной свободы и как же так вообще можно, ведь у нас маршрут, визы на время пребывания, скоро в школу, и доллары с силами кончилось, меня так поразило, что я помню всё остальное.
Свободы, на которую я смотрел с завистью и сожалением, с удивлением и гордостью, с благодарностью и болью, с маленьким братом рядом и рюкзаком Истпак. Мне потом ещё несколько недель казалось, что они вышли из этого автобуса и жизнь их закрутила как в кино в какой-то невероятный абсолютный восторг, безо всякой ложки дёгтя, а потом они, как терминатор в расплавленной стали, растворились в перламутровом свете чистой эйфории с сердцем полным счастья, никому не обещая вернуться.
На новой год мы ели мандарины, оливье и холодец.
![[IRON TEAM]](/avatar/1635/1635562273.jpg)
