Говоря ещё проще: да, вот эта твоя зависть, вот эта твоя ненависть, вот эта твоя похоть, твой страх, твоё неверие, твоё коварство – это не само по себе зло, и оно не от дьявола, как веками говорил тебе Римский папа. Это неотъемлемая часть тебя самого, ты в этом даже не особо виноват, но тебе с этим жить, и ты должен в себе это признать и научиться с этим работать, иначе ты сам себя отрицаешь.
В существовавшей веками системе координат грех перестал быть грехом и, соответственно, зло перестало быть злом, а добро – добром. Они больше не обитают на разных полюсах, они теперь ближайшие соседи и вообще часть единого целого человека, по сути, равнозначные.
И где-то там, полагаем, наша и европейская философские мысли начали расходиться.
Мы так обычно не делаем, но ещё раз (из текста двухлетней давности) опишем примерную разницу между ницшеанской философией и собственной русской философией, глубже всех в которую в своё время копнул Фёдор Михайлович Достоевский:
«То есть там, где немецкий философский гений возьмёт условную лягушку, положит её на операционный стол, умертвит, препарирует, зашьёт, оживит и запишет наблюдения в пятитомный дневник, русский мыслитель возьмёт свою лягушку, будет долго размышлять над её судьбой, вздохнёт, положит на стол, увидит в её глазах страх и непонимание, заплачет, обратится к Богу, разругается с миром, обхватит голову, забегает кругами, спрашивая, как он вообще до такого дошёл, и что же он за скотина такая, что вдруг лягушку замучить решил, и что же это за общество такое, что его взрастило –
А затем отвяжет её, чмокнет в носик, отпустит в пруд, просветлеет и примирится и с собой, и с миром.
И немецкий гений, понаблюдав это всё, поймёт, что уже некоторое время не дышал – или прятал дыхание - потому что на его глазах происходило что-то невероятное. Человек, имея божественную, по сути, власть над существом, в моменте не скованный рамками морали, совершил богобоязненный поступок, испугавшись – получается - себя самого. И это немецкому философу тоже вынесет мозг».
Потому в нашей культурной традиции эта система координат даже после социалистической революции до основания так и не разрушалась – у нас просто условное добро в широком понимании вместо дворянских костюмов надело рабочие, и вместо скипетра и державы взяло в руки серп и молот. А затем, ещё лет через 70-80, отложило серп и молот, надело деловые костюмы и взяло в руки калькуляторы –
Но в любой из этих периодов спроси нашего среднеститически-нормального человека за культурные векторы – и он тебе с ходу начнёт раскладывать про высшую справедливость, правду, добро, зло, и что гендеров на самом деле только два, а не пятьдесят два.
При этом, нет, конечно, глубоко структурированного научного знания по всем этим вопросам у него не будет, потому что нафиг оно ему вообще сдалось, он и так знает, что такое хорошо, и что такое плохо. И когда с противоположной стороны выгребную яму из интеллектуальных философских девиаций видит, у него не возникает непреодолимого исследовательского стремления в неё поглубже нырнуть, чтоб задокументировать потом всё тамошнее многообразие запахов, вкусов, цветов, сортов и консистенций.
А у европейцев возникает, они смелые исследователи – и их в итоге по всему спектру мотает от «Бог сказал сжечь всех ведьм» до «Бог умер, истины нет», от «мы несём по миру бремя белого человека» до «запретить всех белых мужиков».
Да, у нас в мироощущении, может, иррационализма и мистицизма побольше будет, чем у них, но коллективная психика – чисто по наблюдениям – при этом, куда более стабильна, и стрелка морального компаса всегда строго на двенадцать стоит, а не на полшестого, и пусть оно так и будет.
Хорошего вам дня, дорогие друзья!
[Орда] – родная, злобная, твоя
