«А ты меня в деле видел, балерина?!»
19 ноября исполнилось бы 90 лет одному из лучших футболистов и тренеров страны – торпедовской легенде Валентину Иванову
На мой взгляд, памятник Валентину Козьмичу на Ваганьковском кладбище является самым замечательным спортивным творением скульптора Александра Рукавишникова. Находящийся в большой букве «Т» олимпийский чемпион-1956 и чемпион Европы-1960 сосредоточенно смотрит вдаль, будто задумал очередную красивую комбинацию. Мяч у него в ногах. Кажется, сейчас он не спеша выйдет из своего укрытия и отдаст тонкую передачу Эдуарду Стрельцову (который покоится здесь же, неподалеку) или шикарно забьет сам… У этого завораживающего монумента всегда останавливаются люди и вспоминают. Каждый свое. И мне тоже есть что вспомнить…
Интервью с Ивановым в конце 90-х у меня не получилось. От слова совсем. Оно и не было напечатано. Вероятно, извиняет меня только то, что на момент беседы мне едва исполнилось 18, и я не понимал, как правильно составлять «загадки» и вести диалог. Да и боялся очень Иванова-тренера, так как много раз был свидетелем того, как жесткий и требовательный рулевой «ласково» подгонял с бровки своих подопечных словами, за употребление которых в школе мне грозила бы как минимум «двойка» по поведению. К тому же журналистов (особенно молодых) лучший бомбардир за все годы существования «Торпедо» не жаловал. Короче, я нервничал и заплетающимся языком спрашивал, боясь уронить диктофон…
Хотя Валентин Козьмич, надо отдать ему должное, отвечал. В своей сурово-рявкающей манере. Черно-белые боролись в 1998-м за выживание, и после традиционного допроса про игру и его подшефных я сразу перешел к личности героя и прямо в лоб шарахнул: «Вот вас в свое время болельщики нарекли Балериной… Как вы к этому относились?» «А ты меня в деле видел, балерина?!» – прошипел грозный седовласый сенсей и фирменно прищурился. И я едва не потерял сознание…
В деле Иванова я не видел. Не мог видеть. Но по рассказам деда и особенно отца, который следил за капитаном «Торпедо» через объектив фотокамеры, кое-что знал. И даже выучил, что Козьмич – это не настоящее отчество футболиста. Его отца звали Кузьма. Но паспортистка перепутала букву (наверное, тоже волновалась), так и повелось с тех пор. А переделывать Иванов не стал – слишком хлопотное занятие. Это же не с мячиком управляться. В искусстве этом ему, как считали многие, в середине 50-х и начале 60-х фактически не имелось равных.
Именно от него в «Торпедо» зависело направление атаки. И все эти векторы он выбирал вдохновенно и виртуозно. Глядя с трибун, казалось, что выход у развивающегося натиска только один, но изобретательно маневрировавший Иванов непременно придумывал восхитительный по траектории оригинальный пас. И «снаряд», пущенный им из вроде бы безнадежной позиции, невероятным образом преодолевал препятствия и всегда удачно прилетал к партнеру в самый нужный момент.
Из воспоминаний фотокорреспондента Евгения Успенского:
«С одной стороны, снимать Валентина было легко: он не суетился, играл с высоко поднятой головой и поражал изумительной пластикой. Но за внешней породистой простотой скрывалась тайна. Он никогда не двигался к воротам по прямой, и поди угадай, что он выкинет в следующую секунду… Соперников он изящно запутывал взглядом: глазами показывал ход налево, а отдавал – направо. И к тому же разворачивал ногу для передачи мяча в последнее мгновенье, ставя в тупик подчас не только чужих, но и своих…»
Причем финтил обладавший даром предвидения форвард, невзирая на тяжелейшую травму колена, которую получил в 1955-м (операция, проведенная профессором Абрамом Ланда, проблему до конца не решила, и нога мастера полностью так и не разгибалась).
А Балериной его звали, по утверждению сатирика и преданного болельщика «Торпедо» Аркадия Арканова, за ювелирную технику и грацию. Иванов редко шел в стыки. Открытый бой, если можно так выразиться, не был его стихией. Хитрый Козьмич выжидал и караулил, а потом, выскочив из засады, подхватывал кругляш и начинал свои голевые фокусы.
Читать полностью
Продолжение 👇
