У меня был дед!
Анатолий Иванович.
Я помню, как каждое утро он долго точил свою опасную бритву об жёсткий, добела затёртый, ремень. Потом ювелирно брился, пальцами натягивая кожу. Помню, как он похлопывал ладонью по лицу, нанося жгучий одеколон на гладкие морщинистые щёки. После он доставал свою неизменную алюминиевую расчёску с мелкими зубьями, чистил её и начинал зачёсывать седые волосы назад. Долго, медленно, с достоинством. Ничего лишнего не было в движениях, ни одна прядь не выбивалась из строя.
Так начинался обед, бабушка звала за стол, куда дед выходил Марлоном Брандо. Мой отец, по совместительству его сын, рассказывал, как в детстве они собирались на рыбалку. Встав ещё до рассвета, дед шёл в туалет. Отец за это время завтракал, умывался, ждал, потом терял терпение и уходил один. Когда, на озере, в лучах поднимающегося солнца, он ловил первого карася, дома дед выходил из туалета. И шёл умываться и бриться. Иногда он тоже приходил на озеро, но рыба уже ловиться переставала, солнце стояло в зените, а отец собирался домой. В нашей семье говорят, что это умение растягивать любое раннее утро до обеда передалось и мне. Чаще всего говорят в закрытую дверь туалета, когда я внутри.
А ещё мой дед постоянно выдавал какие-то стишки-шуточки. Для каждой ситуации у него была басенка.
Я маленький, рассыпал гречку по всей кухне, начал собирать, понял безнадёжность этого дела, сел на колючий пол и заплакал. Дед остановился в дверях, упёр руки в бока, поднял седые брови и такой:
Интересно кошка дрищет!
Хвост подымет да полыщет!
Мы катались зимой с горки. Дед толкал меня на санках сверху, всё остальное делал я. И каждый раз, перед спуском, он мне говорил:
Барсик, Барсик!
Милый мой!
Голубые глазки!
Как же ты меня обдул
За мои салазки!
- Как дела, дед?
- Как в Польше!
Надо ли говорить, что дед мой никогда в Польше не был? И уж тем более не знал, как там дела.
Как-то мы пришли на дачу, а там сломана калитка. Кто-то залезал, воровал ягоду. Дед с досадой изрёк:
Вот это ни хера себе!
С дуба падают листья ясеня!
При прощании он всегда говорил:
- Давай! Цалуй там!
Всегда! И именно цАлуй!
Мы много ездили с ним на лыжах по полю. Вокруг ни одного куста, белый ровный снег. Когда я падал, дед подъезжал и вставал сверху. Подвинься, говорил, я лягу! Поначалу я всегда двигался, пока не понял что в поле лежу. Так я начал понимать юмор.
А ещё однажды он мне сказал фразу, которую я до сих пор не знаю как интерпретировать:
- Ты перепутал божий дар с яичницей!
Анатолий Иванович был токарем на заводе, поэтому все замки и мелкие металлические детали дома были самодельные. Он шил волейбольные мячи, плёл сетки. Он калил семечки центнерами и потом всех угощал. А через несколько лет после смерти бабушки, стал жить с другой бабушкой и очень стеснялся всех нас с ней знакомить.
Классный у меня был дед!