The Grey-eyed King

Не жалейте. Кипятите всю, которую найдете в запасах. Встретите кого — не говорите, что с Капитаном. Если Питер хоть как-то прознает про его состояние, он прирежет его, так и знайте. — Пират поднял на девушку глаза, и в них она прочитала самое страшное: полное отсутствие надежды. — Фея уже улетела за травами. Утром, когда она прибудет, мы сменим повязки снова. 

Каждое из поручений исполнялось ей точно и безукоризненно. Казалось, словно она пойдет на что угодно, только бы достать его с того света: отправится прямо в морскую пучину невзирая на русалок, если вдруг возникнет надобность в особых водорослях. Но правда была только в том, что ни одна из этих бравад не принесет пользы. Хоть в щепки расшибись, но Капитана это не вылечит. Ночь так и прошла в ужасных сомнениях, метаниях и переживаниях. Усердный труд почему-то не помогал отделаться от самых страшных мыслей. 

Согласно старой книжной традиции главный герой непременно справляется со всеми преградами на своем пути. Ему все по плечу — а если не по плечу, то судьба будет играть в поддавки. Конечно, а разве может быть иначе? Правда ведь?

А утро выдалось бездушно спокойным. Как могло оно, бессовестное, в такое большое горе обещать полный штиль и надежду на солнечный день? Кому он был нужен? 

Пока солнце только обещало свое присутствие. Оно больно обожгло горизонт, а тот скорчился от боли и уронил кроваво-красную тень на зеркальную морскую гладь. Когда индеец, выбравшись на палубу, не ощутил прикосновений ветра, все стало предельно понятно. Дела идут плохо. Он медленно двинулся в сторону каюты Капитана, чтобы сменить безутешного Сми и начать готовить новую порцию мази — в том, конечно, случае, если Фея уже принесла нужные травы. 

Не принесла. Крохотное тельце (то, что когда-то им было), оказалось жестоко раздавлено прямо на палубе. Убивали создание с таким жестоким остервенением, что различить части тела в кровавом месиве не представлялось возможным. Краснокожий склонился над нею и закрыл смуглое лицо руками. Что он скажет Сми?

Рядом лежало предупредительное перо со шляпы Питера. Красное, как обожженный горизонт. 



Продолжение следует…

Девушка с огромным сожалением взглянула на большой восточный ковер и высокие шторы цвета берлинской лазури. Как бы ей хотелось и их вытряхнуть, но затевать подобное мероприятие самостоятельно было бы неразумно. Получилось только кое-как вынести на палубу бронзовые лампы с пречудесными бархатными абажурами, где, дай бог, хотя бы ветер выдует из них пыль. Такими темпами, возвращая каюте прежний свежий вид и исследуя все мелочи убранства комнаты Капитана, она закончила с высоким книжным шкафом на плотных металлических створках, служащих для литературной коллекции страховкой во время сильных штормов. Оставалось прибрать только одно место, к которому она так и не решалась приступить. Прикроватные тумбы и высокий балдахин над постелью, где Аккерман по прежнему лежал без сознания, терпеливо ждали своей очереди. 

Вымыв руки в небольшой ванной комнате, она все-таки подошла ближе. Справившись с тяжелой бархатной тканью, Леди подвязала ее у изголовья кровати золотистым шнурком. Она уже по привычке присела на край перины, принимаясь разглядывать бледное лицо. От свежей повязки на левой стороне лица Аккермана тянулся терпкий аромат лечебной травы. Темные длинные волосы Капитана были причесаны и осторожно собраны в слабую косу — об этом позаботился индеец — и теперь можно было разглядеть, как сильно отросли пряди на его висках. Девушка осторожно, одной только фалангой указательного пальца погладила эти короткие прядки рядом с его ухом, но тут же сама себя одернула. Не может она вести себя, как супруга у ложа умирающего мужа. 

И тут же почувствовала горький укор, когда вспомнила, как Капитан без даже доли сомнения выхаживал ее в те первые дни на корабле. 

«Но он никогда не был в светском обществе, — спорила она с собой, — откуда ему знать о том, что это неправильно? А я ведь знаю о всех мерах приличия. Нет, это совершенно некрасиво с моей стороны! Решительно нельзя себя так вести!»

В конце концов, не справившись с возникшим диссонансом, она поднялась с постели и уверенно вернулась к своему первоначальному занятию. Прикроватная тумба из такого же темного дерева, как и остальная мебель в каюте, тотчас же была тщательно вымыта. Леди так усердно стирала с лаковой поверхности капли от лечебной мази, что даже не заметила, как рукавом зацепилась за резную кругленькую ручку тумбы; потому, когда девушка попыталась подняться, дверца с тихим щелчком открылась. Следом от резкого движения тумба дернулась с места, а из внутренней полки через открытую дверцу что-то громко вывалилось. Это был крюк. 

Девушка надолго замерла на одном месте, смущаясь громкости тех звуков, которые она по неосторожности произвела, и только спустя несколько секунд глухого ступора наконец подняла протез двумя руками. До чего он оказался тяжелым! Аккерман так просто и естественно с ним управлялся, что и мысли не возникало о возможном весе этого предмета. Теперь Леди, прикинув примерно, обнаружила, что тяжесть одного только крюка составляла не меньше 13 фунтов — а Леви с такой легкостью носил его, словно он весил как обычная человеческая кисть! Конечно, это было дело привычки. 

Но не только протез выпал из тумбы. Из-за того, что он произвел больше всего шума, он забрал себе все внимание. Теперь, когда предстояло исправить учиненный беспорядок, Леди обратила внимание на старый пожелтевший лист бумаги, сложенный, кажется, в несколько раз и изрядно потрепанный временем. Родители учили ее, что совать свой обворожительный нос в чужие дела ни в коем случае нельзя — это дурной тон. Она и сама это прекрасно понимала ввиду своих моральных принципов и воспитания, не позволивших ей всего несколько секунд погладить щеку своему спасителю; и вот сейчас любопытство (качество, кстати, обворожительное, если употребляется без злого умысла) обещало испортить ее репутацию благоразумной девушки. Леди почти отчетливо слышала, как бурно спорят ангел и демон на ее плечах. До сих пор выигрывал первый; но у второго всегда есть коронное «Ну от одного раза ведь ничего не станется». 

*    *    * 

Пираты не были бы собою, если бы в тот же вечер не изъявили желание хорошенько выпить в честь выздоровления своего дорого Капитана. Желание это, однако, было побеждено совестью, и никто не осмелился пить, пока их лидер не сможет разделить ром вместе с ними. Нельзя было сказать, что Аккерман поправился полностью, но он явно чувствовал себя лучше: уже раздавал указания, хоть редко поднимался из постели; хвалил и отчитывал; с великой благодарностью принял Северного Ветра и даже смог познакомиться с Феей (и стоит сказать, что его не оттаскали за бороду только потому, что ее у него не имелось). 

А Леди… Господи, как она жалела, что не воспользовалась советом Сми и так и не читала ничего из библиотеки Капитана, пока он не мог об этом знать! Теперь она не знала, как об этом спросить. Ее все еще смущал произошедший между ними инцидент, когда юную и вроде бы приличную девушку вот так просто застукали (иначе и не скажешь) за таким некрасивым делом, как копошение в чужих вещах! И думать теперь, что и страшнее: что застукал непосредственно хозяин вещей или что хозяин этих вещей — Капитан Аккерман. И раз оба варианта не взаимоисключающие, чувство стыда у Леди становилось все сильнее. Первое время радость от пробуждения Капитана как-то сама собою вытеснила беспокойство об этом инциденте, но с течением времени — недели, потом второй — память о случившемся к ней возвращалась. Леви креп и набирал в весе, к нему возвращался прежний величественный вид, его голос снова взял первенство на этом судне. Этот воинственный облик не мог не вызывать укоры совести за ее проступок, хотя сам Капитан, на самом деле, об этом ей не припоминал и даже не собирался. 

— Вам пиратский образ жизни, гляжу, по душе? — Раздалось за ее спиной, когда Леди ранним утром вышла на палубу. В это время пираты еще спали, и у нее было хотя бы немного времени для собственных мыслей. 

— По душе. Это, конечно, не литературный салон…

— Верно-верно. Компания здесь замечательная. И подвесная койка как никогда впору. — Леви медленно, опираясь на трость, подошел ближе. Леди уловила язвительность в его словах, но, видно, это был признак хорошего расположения духа. На его губах играла спокойная улыбка. — Не укачивает Вас, дражайшая?

— Ох, ну что Вы. После мягкой перины и подушек с гусиным пухом подвесной гамак — просто благодать. — Аккерман довольно кивнул на такой ответ и уперся, наконец, локтями о деревянное ограждение. 

— А я уже думал уступить Вам свою кровать. Но раз даму все устраивает!.. — Леди взметнула руки, почувствовав, что ее обошли. Конечно, все это были просто шутки, и она сама прекрасно понимала, что никогда не согласится занять постель Капитана, который только встает на ноги. — На самом деле, мисс, я хотел поблагодарить Вас. Мне известно, какое участие Вы принимали в моем лечении. 

— Бросьте! Мы теперь в расчете, — улыбнулась она приветливо. 

— Еще не в расчете, — на выдохе заметил Леви, — Вы, должно быть, очень хотели бы вернуться домой. 

Девушка не знала, что на это ответить. Наверное, если бы и был способ сделать это без Питера, она бы давно его выведала, но никакие расспросы ни у пиратов, ни даже у Северного Ветра, не принесли пользы. Леви тоже хорошо понимал, что у него не было никаких гарантий для нее. Если бы он мог, он бы непременно пообещал вернуть ее родителям; но за неимением хоть каких-то способов это сделать, Аккерман не спешил разбрасываться обещаниями. Но кое-что все же было в его власти. 

— Не то чтобы мне подсказали, чем можно Вас утешить, но моя библиотека в Вашем распоряжении. — Спокойно сказал Капитан. — Байрона Вы читаете? У меня прекрасная коллекция. 

— Вы действительно не против? 

— Только если Вы обещаете быть осторожной. Как понимаете, на острове книги не печатают. 

— А я-то думала… — С наигранной жалостью ответила она, чувствуя, как все встает на свои места. Наконец становится спокойнее. Хотя еще было сложно примириться с перспективой остаться тут навсегда, даже вынужденное общество пиратов не казалось ей теперь тягостным. Капитан подставил лицо навстречу ветру и прикрыл глаза. — Вам нравится Байрон?

— Бесправный, как дитя, и мальчик по летам, 
Душою преданный убийственным страстям, 
Не ведая стыда, не веря в добродетель, 
Обмана бес и лжи сочувственный свидетель, 
Искусный лицемер от самых ранних дней, 
Изменчивый, как вихрь среди полей, 
Обманщик скромных дев, друзей неосторожных, 
От школьных лет знаток условий света ложных — 
Дамет изведал путь порока до конца 
И прежде остальных достиг его венца…

Леди внимательно слушала, как тихо звучит низкий голос в шуме волн; глядела украдкой, как ветер играет в черных волосах. Этот новый мир не казался таким уж страшным, если в нем все еще было что-то, на что было приятно глядеть и что хотелось слушать. За что можно было бы побороться. 

— Откуда у Вас время учить их?

— Ну что Вы, —Леви наконец повернулся к девушке, — мы пираты просто оттого, что Питер нас так назвал. В сущности наше время не занимают никакие баталии и грабежи. Остается целая вечность на другие дела. 

И, в общем-то, именно высокоинтеллектуальными делами заполнились будни. Леви только теперь, когда между ним и Леди обнаружилась такая глубокая близость интересов, нашел себе собеседника. Его и Сми устраивал, не подумайте: но с ним за последние 25 лет Капитан успел обсудить примерно все и даже чуточку больше. Аккерман с неподдельным интересом слушал любые рассказы о том, как изменился Лондон и какие дела теперь творятся в мире, и сильно жалел, что ему не суждено поглядеть на это своими глазами. Жалел и о том, что его юная собеседница, вероятно, тоже больше не сможет наблюдать за удивительными метаморфозами, какие творят время и люди со странами, искусством и ценностями. 

Бесчисленное количество вечеров было проведено вместе. Здоровье оставляло желать лучшего, но много сил и не требовалось для того, чтобы вести беседу; так они оба скрашивали друг другу существование на этом корабле, даже, кажется, не вспоминая про Питера. Эта тема явно не была приятной ни дня нее, ни для Капитана: так зачем ворошить эти раны, если сейчас можно заняться лечением старых? Буквально. И наверное, стоило уделить им больше внимания. 

В один из дней, когда небо привычно было затянуто облаками и совсем скоро собирался дождь, Аккерман потерял сознание прямо на палубе. «Переусердствовал», — думали сначала подчиненные, посчитав, что не выздоровевшему Капитану не надо было так скоро вставать на ноги. Но потом, спустя сутки, он так и не очнулся. И на следующие. 

Нет более гнетущего чувства, чем новая потеря. Испытав тяжелое потрясение после первого недуга Аккермана, все испытали в той же степени большое облегчение, когда он очнулся; теперь он не приходил в себя. Северный Ветер проводил в каюте сутками, пуская к себе только Сми. Леди не могла найти себе места от отчаяния. 

Спустя неделю бесконечных «позже», она решила, что зайти надо сейчас. Без стука и предупреждения, девушка уверенно прошла вглубь комнаты, застав Сми за перевязкой. В самый сложный момент, когда он только уложил старую марлю, Леди наконец взглянула в лицо Капитана и чуть не упала без сил от увиденного. Рана на лице безобразно гноилась, пробираясь от щеки в глазницу, и заражение медленно съедало и здоровые ткани. Оказалось, победить волшебный яд с волшебного острова легче, чем совершенно не волшебный сепсис. 

— Леди! Господи, моя душечка, ступайте отсюда! Ступайте, ступайте!… — Засуетился Сми. Индеец, последнюю неделю продежуривший возле Капитана в попытках помочь ему, отсыпался внизу, в своей койке. — Нечего Вам здесь делать!

Девушка закрыла лицо руками, не зная, что ей делать. Нет, не могло быть так. В сказочном мире должны работать сказочные законы — они ведь сработали, когда Аккерман проснулся! Почему снова так? Ей не хватало сил справиться со своими волнениями, но отрезвляющее осознание реальной опасности вынудило ее выпрямиться и подойти ближе. 

— Сми, говорите мне, как помочь,  и я сделаю. Ради всего святого, не отправляйте меня обратно, словно здесь ничего не происходит. 

Старик тяжело вздохнул. У него не было больше времени взвешивать все «за» и «против». 

— Придержите его голову, пока я накладываю повязку, а затем ступайте в камбуз и кипятите воду.

Повинуясь этой мысли, девушка медленно и предельно осторожно развернула лист, боясь даже вздохнуть над ним лишний раз, чтобы тонкие страницы вдруг не превратились в труху в ее руках. Каково же было ее удивление, когда содержание бережно хранимого листка представляло собой ни что иное, как детский рисунок. Маленький улыбающийся мальчик со светлыми кудрями и короной на голове улыбался простой изогнутой линией, а руки, как это бывает, украшали по пять простых палочек-пальцев. Изображение ребенка, вероятнее всего, было автопортретом: дети часто имеют привычку фиксировать свое счастье такими трогательными рисунками. Леди только не понимала, кто это и почему Леви до сих пор хранит этот маленький…

— Я уже попал в Ад, или кто-то действительно роется в моей тумбе? — Прозвучало хрипло, но довольно уверенно.

Леди охнула, так и не поднявшись с колен, но вытянула шею на уровень подушек. Стоило только видеть ее пораженный взгляд, когда прямо перед ее лицом возникло лицо Капитана, глядящего здоровым светлым глазом абсолютно прямо и уверенно. Он не поднимался с постели: чтобы посмотреть ей в лицо ему было достаточно всего-то повернуть голову. — Какого черта? — Вдруг посуровел его голос, а брови сошлись у переносицы в недовольстве. 

— Я ничего не брала, честное слово!… — Начала было оправдываться она, когда Капитан быстро перебил ее. 

— Да пропадите пропадом эти вещи! Какого черты Вы, уважаемая, все еще на этом корабле?! — Он предпринял попытку подняться на локтях, но Леди быстро уложила его обратно. Ум ее судорожно перебирал все возможные варианты, почему реакция Капитана могла быть именно такой, и ни один из них не был утешительным. Что если все произошедшее в страшную ночь было не хитрым планом? Что если Капитан в самом деле просто негодяй? Нет. Нет, нет и еще раз нет. Она обещала себе больше не делать быстрых поверхностных выводов. Нужно дождаться объяснения или узнать чуть больше, чтобы закончить картину происходящего самостоятельно. 

 — Отчего мне не быть здесь? — Спросила она сдержанно, насколько это позволяла ее выдержка. Леви на это глубоко вздохнул и поднял левую руку, укладывая ее на бледный лоб. Вид у него был болезненный, но недовольство придавало исхудавшим чертам жизни. 

— Питер снова вернется, чтобы выкрасть Вас. Я не просто так Вас ему отдал, я предал намеренно и осознанно. Пэн одержим идеей «матери» для своих мальчишек. Для себя самого. В самом деле, мисс, как безрассудно с Вашей стороны—

— Питер знает, что я теперь не на его стороне и не пленница на этом корабле. Я сама сказала ему об этом. — Аккерман опешил, и теперь в его взгляде мелькнуло непонимание. Оно же вынудило залегшую между его бровями морщинку медленно разгладиться, пока до Капитана доходила суть произошедшего. Леди выждала еще несколько секунд, собирая мысли во что-то чуть более связное, чем творившаяся в голове каша, и продолжила. — Мистер Аккерман, я поняла Ваш план. Это заняло некоторое время, и я очень сетовала на то, что Вы не оставили мне более прямого пояснения ситуации, но теперь все точно встало на свои места. Господин А… — пауза, а затем — подчеркивающее ее нынешнее положение обращение, — Капитан, я знаю, что Вы желали защитить меня. 

Леви отвел голову в сторону. Конечно, он испытал секундное удовлетворение от мысли о том, что его замысел был понят правильно и его не считают законченным злодеем, но та опасность, которой юная Леди подвергала себя, примкнув к пиратской шайке, все еще была значительной для изнеженной девочки из Лондона. 

— Известно, что Питер обратно Вас не примет в любом случае, но я считаю уместным спросить: Вы уверены в своем решении? Жизнь на корабле не предназначена для женщин. 

— Уверена. Я ведь прожила здесь два месяца. 

— Сколько?! — Ужаснулся Аккерман, и, судя по тону, не ее долгим пребыванием, а временем своей болезни. — Два месяца? В самом деле? — В ответ ему последовал только аккуратный кивок. 

— Капитан, Вы не волнуйтесь, Сми все делал, как подобается, честное слово! Корабль в полном порядке, Вам не о чем так переживать…

— Два месяца! — Снова повторил он. — Понятно, почему я так чертовски голоден!

Ведомая указанным сомнением в своих свершениях, девушка не переставала суетиться рядом со стариком Сми, надеясь выудить у его еще пару-тройку поручений, только бы не остаться без дела и принести хоть какую-то пользу. К удивлению самого пирата, который последний месяц только и знал, как трудиться не покладая рук, никаких новых дел не обнаружилось. 

— Душенька, ну присядьте отдохните,  ради всего святого. Давно-с такого не было, чтобы все уже давно было сделано-переделано. Капитан, я уверен, не обидится, если Вы, дражайшая, позаимствуете пару книжечек из его библиотеки. — Сми, откровенно говоря, не был до конца уверен, как Капитан отнесся бы к такому его своеволию, но все уже было сказано. — Вы только осторожнее с ними… Право, думаю, против не будет, чего они там стоят и пылятся…

— Пылятся! — Наконец зацепилась за слово девушка, снова обойдя Сми по кругу. Цокот невысоких каблучков заставил старика тихо хохотнуть: обувь-то была Капитана, обычно этот «цокот» свидетельствовал о его приближении. — В каюте так долго не протирали пыли, какое упущение! А ведь для больного человека дышать ею — сплошное страдание! Мистер Сми, где бы мне найти то ведро… в общем, то ведро, которое еще недавно было с дырою, но на днях Дайсон его подлатал…

— Вот у Дайсона его и найдите-с, юная Леди. Он, уверен, даже тряпочку для Вас найдет. — Сми, довольный, что Леди нашла себе занятие (хотя он бы предпочел, чтобы она занялась чтением вместо уборки), огляделся. — Вы, кстати, не видали, куда подевалась наша малютка? 

Фея, о которой шла речь, легонько приподняла красную шапочку мистера Сми, жестом указала Леди (прижав пальчик к губам), чтобы она ее не выдавала, и тут же скрылась снова. Девушка едва сдержала улыбку, но Сми уже по переведенному к его макушке взгляду понял, что к чему. 

«Девчонки… Что большие, что маленькие — все они девчонки», — подумал он с нежностью и развернулся, спускаясь в камбуз. 

— Вы, стало быть, не переусердствуйте с уборкою. Ручки у Вас нежные… а сейчас — поглядите — все в мозолях. Капитан как увидит, так по шее мне д-д-даст! 

— Ни в коем случае! — Возразила девушка через плечо, потому как, несмотря на все поучения, уже вовсю спешила за ведром и тряпкой. 

И добыв необходимое снаряжение, она даже выпросила пару капель эфирного масла, чтобы после уборки в каюте стоял приятный аромат. Могла ли она представить, живя еще в Лондоне, что когда-нибудь протирание пыли станет для нее занятием, вызывающим даже прилив сил? Маловероятно. Но так оно и было. Едва ли такое воодушевление было вызвано увлекательностью следующего занятия. Причина крылась куда глубже: ей обязательно надо было знать, что она в текущей обстановке хоть чем-то полезна и хоть кому-то нужна. Когда находишься в кругу любящей семьи вопросов о необходимости присутствия рядом с родными не возникает. Человек в семье нужен просто потому, что любим; потому что существуют родственные узы; потому что так сложилось исторически и эволюционно. Но когда вдруг оказываешься в обстановке, где твоя роль не совсем понятна, причины для присутствия приходится выдумывать самостоятельно. Роль пленницы в этом смысле была удобнее — судьба была решена кем-то другим. Когда же предстояло сделать самостоятельный выбор (он, конечно, был сделан правильно), возникли сложности. Возникла ответственность. В этот раз — собственная, а не навязанная. Цепочка решений начала формироваться в какое-то изделие, и теперь только в ее руках была судьба будущего украшения. 

Как бы высокопарно ни звучали предшествующие рассуждения, сейчас юной Леди предстояло всего-навсего протереть пыль. К этому делу она подошла с умом: перед тем, как взяться за стол Капитана, осторожно переложила все вещи, карты и статуэтки на свободные тумбы, отмыла деревянную поверхность с усердием, и перед тем, как вернуть все на свои места, тщательно избавила вышеперечисленные предметы от пыли и мелкой древесной крошки. 

И она пошла по кругу комнаты. Перестал пылится старый клавесин; изящная барочная резьба на стенах (до куда могла дотянуться рука юной Леди) избавилась от светло-серого налета и заблестела темным лаковым деревом.

Все эти битвы, тяжелый быт…

— Я не сказал, что ты повзрослела. — Пресек ее индеец, но беззлобно: прямота была его прелестной чертой. — Взросление — это не про битвы. Питер ведь тоже любит драться, но в нем ни капли взрослой рассудительности. Только взрослая рассчетливость… — Последнее Индеец сказал с пониженным голосом и сожалением.  

— Что тогда «взросление»?

Северный Ветер пожал плечами. 

После этого разговора между ними воцарилась долгая тишина, которая, впрочем, никого не вводила в ступор и замешательство. Волны болтались вокруг корабля, безмолвное небо, окутанное дымкой, скользило над судном. Пираты курили свои трубки. Жизнь текла своим чередом. Здешнее «спокойствие» имело другое, непривычное для Леди лицо, но и такое стало для нее привычным и даже приятным. Правильно говорят, что смена обстановки нередко хорошо влияет на самочувствие. Не то чтобы ее не устраивал досуг в родном доме — напротив, любимые занятия всегда были к месту, — но ощущение нового рода умиротворения, особенно после совершенно непривычных потрясений, успокаивало расстроенную душу.  

— Я так и не поблагодарила тебя за то, что ты помог мне добраться до корабля. Правда, я совсем не помню подробностей той ночи, но… Я в самом деле очень тебе благодарна. Если бы не твое присутствие, ни я, ни Капитан не спаслись бы. 

— Я следовал за Крокодилом. — Признался индеец, и в его тоне не было мстительности разъяренного охотника, каким он, в общем-то, совсем не являлся. — И нашел тебя в зарослях. Фея сказала мне, куда ты направляешься. 

— И ты тут же согласился помочь?

— Конечно нет, — честно ответил мужчина. 

— Что заставило тебя передумать?

Северный Ветер прикрыл глаза, вытянул шею и подставил лицо навстречу ветру. Имена в индейских племенах никогда не даются просто так: в день, когда он появился на свет, остров впервые после многих лет окутал ледяной ветер — ветер с Севера. С того самого дня связь маленького индейского мальчика с бушующей (и временами милосердной) стихией стала нерушимой. В то время как для обывателя ветер всегда был всего-то чертою погоды, для обитателей этого острова он был чем-то несоразмерно бОльшим и величественным. Не с каждым Он мог говорить; а те, с кем все-таки общался, не смогли бы определить, какое именно наречие использует этот великий дух. В мире, откуда прибыла юная леди, люди только в глубокой древности понимали особую мощь этого исполина; пытались давать ему имена, и будь то Борей, Боррум, Ньерд или Кебу, ни одно из этих имен не подходило созданию настолько эфемерному. 

— Ветер. 

Поняла Леди заложенный в этот ответ смысл или нет, но сказанное индейцем было предельно пространным, чтобы не задавать новых вопросов (хотя бы потому, что нового ответа за ними не последует). 

*     *    * 

Как нет смысла описывать пресную похлебку, не меняющую свой вкус от времени приготовления, так и нет смысла прилежно расписывать похожие друг на друга дни на корабле. Минула еще одна неделя, когда все оставалось на своих местах: все продолжали трудиться, продолжали, согласно своим привычкам, курить трубки в обед, отправлять фею за травами. Северный Ветер все так же колдовал над мазями; Сми, насколько ему позволяли силы и умения, помогал ему. Те же вышеупомянутые лица и юная Леди по-прежнему оставались единственными людьми на корабле, мало-мальски способными ухаживать за Капитаном; Сми был правой рукой, индеец смыслил в медицине получше остальных, а девушка… Во всяком случае, она внимательно соблюдала гигиену и быстро всему училась, и потому допускалась к уходу за Аккерманом. В самом деле, она, выполняя сверх своих привычных дел, все равно допускала мысль, что делает недостаточно. Так часто бывает с самыми достойными людьми, неспособными оценить свой труд по совести. Впрочем, поэтому мы и называем их «достойными»: такие никогда не останавливаются на достигнутом, хотя и грустно, что сами себя за свои успехи не очень-то хвалят. Ну ничего. Встречаете таких людей — не забывайте напомнить им, что они чудесно справляются. 

Девушка вздрогнула (все чаще с ней происходило такое; видно, от нервов), завидела красный рукав, свалившийся через ее локоть, и отличила золотистые пуговицы на отворотах манжет. Это не тот, что Сми подлил для нее — этот совершенно точно принадлежал Аккерману. 

Всего секунда ушла на догадку (надежду), и она с искрящимися глазами обернулась через собственное плечо, ожидая увидеть окрепшего Капитана. 

Индеец легко отшатнулся, не предвидев такого резкого действия со стороны Леди. Ее глаза забегали, словно выискивая рядом с краснокожим еще кого-то, но, так и не обнаружив никого, замерли на одном месте. Ветер с сожалением наблюдал, как вспыхнувший в ее глазах огонек тут же потух, не успев окрепнуть. 

— Это камзол Капитана, — тихо заметила она, придерживая бархатную ткань у себя на плечах, чтобы не дать ей соскользнуть на пол. 

— Правда? — Удивленно ответил индеец, виновато покачав головой. — Твой такого же цвета. Я перепутал их, наверное. Прости меня. 

— Ничего страшного… Ничего. — Она опустила голову, чтобы получше разглядеть аккуратные блестящие пуговицы. Леди и в голову бы не пришло надевать его одежду; но теперь, когда от воротника потянуло знакомым ароматом, она не согласится так просто его снять. — Как себя чувствует Капитан?

Индеец спокойно улыбнулся. Он всегда, впрочем, был таким спокойным. Казалось, словно он уверен в будущем так же, как уверен в настоящем: в сущности ни одному, ни другому на самом деле слепо доверять не стоит. Но он был воспитан по-другому. Вырос в мире, где магическое мышление — мышление обычное. Что-то подсказывало ему еще тогда, несколько недель назад, что все сложится хорошо, и он единственный на этом корабле оставался полностью предан этому убеждению. Остальным доставалась одна только надежда. 

— У него полностью спал жар. Последние несколько часов температура тела была такой же, как у меня. — Он имел в виду «нормальной», разумеется. Леди с любопытством (и все же немалой долей скепсиса) повернулась к мужчине, в качестве какой-то бессмысленной проверки прижимая свое запястье к его открытому плечу. Мало ли, вдруг у коренных жителей здешних мест есть какие-то неочевидные отличия. В том, что отличия могут быть, сомневаться не приходилось: после встречи с русалками, феями или хотя бы летающими мальчишками происходящее вокруг либо не должно было вызывать подозрений, либо принуждало бы смириться с очень тяжелой формой какого-нибудь помешательства. С галлюцинациями. Убедившись, однако, что температура тела индейца никак не отличается от ее собственной, Леди все-таки одобрительно кивнула. Избавление от жара — еще один крохотный шаг, но все-таки очень и очень значимый. Даже если впереди предстояли еще сотни таких шажков, это все еще было лучше, чем топтание на одном месте. Всегда лучше понемногу, чем совсем никак. — Теперь он пойдет на поправку быстрее. 

— Почему ты так уверен в этом? — Наконец звучит этот вопрос, так долго ее беспокоивший. Она уже не рассчитывает получить прямой ответ, не наделенный каким-то особым магическим промыслом или пустой верой (или, например, «временем»). 

— Оружие, которым Питер ранил Капитана, было отравлено. Страшный, опасный яд. Мальчишка точно узнал о нем от индейцев. — Ветер глубоко вздохнул, откидывая длинную черную косу за смуглое плечо. — Этот яд очень тяжело и долго покидает тело, если его взялись прогонять. Начни мы чуть позже, шансов не осталось бы совсем. Но теперь, — темные губы снова растянулись в спокойной улыбке, — яда в теле Капитана не осталось. Ничего не мешает его выздоровлению. 

Она закрыла глаза на несколько мгновений, ощущая, наконец, облегчение. Мучившие ее ум переживания наконец уступили хоть одной хорошей новости. Перемена в настроении девушки не ускользнула от ее собеседника, и большая рука опустилась на ее плечо. 

— Требуется немало мужества и благородства, чтобы перенести столько потрясений в таком юном возрасте.

— Забавно, да? — Леди подтянула воротник одежды Капитана ближе к своему лицу. — Питер привел меня сюда, чтобы я смогла никогда не взрослеть. Кто бы мог подумать, что именно здесь я с лишком напьюсь «взрослой жизни».

Никто точно не знал, какая муха покусала краснокожих, ранее выказывавших такое расположение Капитану за однажды оказанную им услугу, но были некоторые догадки. Северный Ветер покинул клан еще до того, как в рядах его соплеменников поселились такие жестокие намерения, но он был абсолютно уверен, что это дело рук Питера. Индеец считал, что это именно мальчишка настроил краснокожих против пиратов, связав недавнее исчезновение 10-ти летней девочки с происками одного из команды Аккермана. Мол, в одну из вылазок кто-то из «корабельных крыс» растлил заблудившуюся малютку и скинул ее с обрыва, заметая следы. Хотя Северный Ветер был почти уверен, что видел девочку в компании Пэна…

А месть у индейцев страшная. Они не стали разбираться, кто из пиратов это сделал, решив вырезать сразу всех; в конце концов, по тем же науськиваниям Питера, — «все они болваны одного сорта», и никто из них не откажется от молодых девочек. С тех пор остров стал еще более небезопасным местом, чем был до этого. Да и вообще… что-то с островом творилось страшное. 

— Ну умница она, умница! — Сдался наконец Дайсон. 

— Слышала? — Тихо спросил Сми, повернув голову чуть в сторону, к правой части своего воротника, где неустанно копошилась фея. Та, честное слово, зарделась, насколько это позволяло ее происхождение, и прижалась к шее пирата в смущении. Что заставило это маленькое создание вывести Леди из леса они не знали (только вам, дорогие читатели, известно, что это было мистическое наставление всеведущего Ветра), но почему она помогала пиратам стало понятно не сразу. Конечно, маленькое и весьма строптивое создание поначалу скептически относилось к обществу пиратов (немудрено, после стольких-то лет жизни с Питером и мальчишками) и даже враждебно «шипело», когда кто-то пытался с ней заговорить, но продлилось это недолго. Сначала она нашла общий язык с Северным Ветром (ему, как индейцу, легче было понимать существ этого места). Проводила время в основном только с ним, порхая рядом с его головой, пока Сми участливо пытался понять, что это за живность. Фея сильно оскорбилась, когда пират назвал ее «букашкой», и даже успела потаскать его за короткую бороду (старик жутко обижался) за такие прозвища. Спустя, однако, немного времени, Сми нашел к ней подход совершенно неосознанно: как и всех обитателей этого корабля, он звал ее к обеду и ужину, справлялся о ее самочувствии и вот, «доопекавшись», снискал расположение этого создания. Фея столько лет провела среди мальчишек, что никогда и не думала, что едой с ней поделятся (нельзя винить несчастных,, и без того вечно голодающих мальчиков, что они об этом не думали) и спросят лишний раз, не холодно ли ей от морозного морского ветра. 

И вот, спустя столько склок (и потасканных бород), стало совершенно очевидно: фея беззаветно влюблена в своего старичка Сми (как любят своих заботливых отцов девочки), а Сми — в свою «букашку» (как нежно любит свое дитя хороший родитель).  

Наблюдая за пиратами, Леди не могла не думать о том, как близко стало ей их общество. Конечно, это далеко не дорогие подруги из родного Лондона (было их не очень много, но время с ними было бесценно), но и к такому обществу она смогла не просто приспособиться, а в известной степени прикипеть. 

Задумчивость всегда была ее характерной чертой, но теперь, когда переживаний прибавилось, она находилась в отрешенном состоянии все чаще. Не всегда ее мысли были заняты чем-то плохим, отнюдь нет; просто, зарывшись глубоко в себя, казалось как-то уютнее. Сам себя не обнимешь, поэтому люди, наверное, и научились проваливаться в мысли, не замечая происходящего. Хоть и незначительно, но это давало ощущение безопасности и контроля: чувствами в принципе управлять ужасно сложно, но со своими обычно можно кое-как справиться, а значит и договориться иногда удается. 

Так вот, находясь в состоянии этой задумчивости, она совершенно не услышала, как к ней подошли, и обнаружила чье-то присутствие у тебя за спиной, только когда на ее плечи опустился красный капитанский камзол.

Ей было достаточно того, что он спас ее и был с ней ласков и вежлив (почти всегда, не считая той выходки, которая, впрочем, была частью хитрого плана), а это было веским поводом отплатить тем же в ответ. 

И все же говорить о том, что переживаний она не испытывала, нельзя. Условия жизни были суровыми, с ними Леди справлялась и очень терпеливо сносила ночи в болтающейся койке, не жалуясь на неудобства (было попросту некому, потому как все остальные находились в тех же обстоятельствах), но иногда нежное сердце болело по родному дому или по Капитану. В минуты слабости она тихо плакала, завернувшись в тяжелую колючую накидку. Ощущение полной безысходности стало не просто постоянным спутником, но скорее даже хищником, выслеживающим ее — свою жертву — в любое время дня и ночи. Леди честно пыталась сохранить веру и не поддаваться отчаянию, только всегда чувствовала, как этот «хищник» прожигает ее спину жадным взглядом. По сравнению с ним даже встреча с Крокодилом казалась ей не такой ужасной: она хотя бы точно видела своего возможного убийцу перед глазами. С чувствами так, к великому ее сожалению, не работало. Никогда нельзя быть уверенным, в какой час и с какой стороны они на тебя набросятся. 

— Ну вот как, скажи мне на милость, в такое крохотное пузо умещается вот такенный, — Дайсон, утрируя, растянул руки по обе стороны от себя, — кусок хлеба? Ну она же просто худющая, с мой мизинец!

Ближе к обеду, когда следовал желанный перерыв и пираты вываливались на палубу курить трубки, густые ватные облака даже сменились на легкую дымку и стало светлее. Леди к тому времени успела вздремнуть несколько часов (ночью, просидев у кровати Капитана, она уснула только ближе к шести, а в семь ее разбудил пришедший ей на смену индеец) и теперь снова показалась на палубе корабля, откуда доносились голоса. 

— Ну-с! — Громко возразил Сми. — Пузо не может быть «маленьким». Пузо — это то, что у тебя! 

— И у тебя! — Быстро отразил Дайсон, вынуждая старика Сми выпрямить спину и с недовольным лицом попытаться втянуть живот. 

— Так или иначе, — продолжал правая рука Капитана, — видать, по-другому у нее все работает, раз столько надо есть.

Леди подошла ближе, тихонько присев  на высоко смотанный конопляный канат. Сонный рассудок еще не успел переключиться на новую порцию переживаний (или дожевывание старой), и у девушки возникло по меньшей мере полчаса для мыслей, отвлеченных от тягот судьбы. Пираты спорили, как крошечная фея умудряется съедать кусок, вдвое больше и тяжелее ее самой. Леди догадалась, что предыдущие полчаса было так тихо только потому, что пираты внимательно наблюдали (чтобы убедиться точно), как существо приговаривает свой обед. Теперь, когда фея снова спряталась в воротнике Сми, а сомнений в ее способностях не осталось, настало время для бурной дискуссии. 

— Прошу заметить, уважаемые, — Сми, прервав попытки борьбы с собственным животом, наконец опустился на деревянный ящик, — что она, конечно-с, крохотная, но работает похлеще вашего! Если б не ее крылышки и, кхем… летательные способности, — он наконец подобрал более подходящее определение, — не было б у нас лекарственных трав. 

И он был прав. Сходить на берег в текущих условиях было бы очень небезопасно, потому в качестве посыльного на сушу летала фея, возвращаясь с приличным пучком всех необходимых трав. Она, как муравей, с легкостью тащила на себе вес, сильно превышающий ее собственный, а для удобства Сми даже сшил ей маленькую сумочку на плечи и сейчас, представьте себе, заканчивал целый костюмчик.

Фея в самом деле замечательно выручала. Конечно, для Питера не было так уж сложно перелететь разделяющее их расстояние, но ему-то еще можно было дать отпор всей гурьбою (хотя, в сущности, самым достойным соперником для него все еще оставался только Капитан; многие пираты клялись, что их лидер даже в лихорадке сможет наставить мальчишке славных тумаков). Другое дело — клан разъяренных индейцев, кровожадно перерезавших добрую половину пиратов (и поделом им, предателям!) и точно не оставивших свою идею избавиться от каждого из них.

Если бы она имела возможность понимать особенный язык индейцев, заключенный в большей степени в языке тела и взгляда, Леди смогла бы оценить его участие в ее собственной жизни. Тем не менее, она устало (с известной все-таки долей благодарности) кивает и покидает комнату. 

Свежий морской воздух заставляет ее слабо пошатнуться от легкого головокружения. На палубе было свежо, особенно в сравнении с душной каютой. Она прислушалась к звукам вокруг нее, и лишь сейчас обратила внимание, как сильно привыкла к шуму моря. Без голосов кругом даже крик чаек и облизывающие корабль волны все равно были частью тишины. Все, что не от людей, стало казаться тишиной. В шумном Лондоне было не так. 

Все чаще она вспоминала о доме, родителях и том приличном образе жизни, который она когда-то вела. Семья Леди была примером семьи среднего класса того времени; стоит только сказать, что жили они, может быть, даже получше многих. Жалование ее отца, банковского клерка, представляло собой около 300 фунтов в год, чего, конечно, не хватало на роскошную жизнь, но хватало на жизнь достойную благодаря еще кое-какого наследства матери. Отец Леди, мистер *, отличался трудолюбием и порядочностью (а также большими амбициями, множественными целями и стремлениями к повышению в должности). Их скромная семья вела жизнь очень неплохую, и хотя Миссис * не могла похвастаться разнообразием ее туалета, зато была весьма непритязательна и нежна к своим близким. Благо, это было взаимно: ее супруг, по совместительству отец юной Леди, работал не покладая рук именно затем, чтобы его семейство ни в чем не нуждалось, и это его стремление не оставалось незамеченным супругой. 

Оперевшись о деревянное ограждение, Леди прикрыла глаза и запрокинула голову наверх, к пасмурному небу. Как сейчас она скучала по своему дому! Как скучала она по дорогой маменьке и даже по отцу, находить общий язык с которым было временами так тяжело. Большую часть времени он был строг и серьезен, что так характерно для господ, вознамерившихся непременно построить блестящую карьеру в чем бы то ни было; эти серьезные люди! — они тотчас же становятся до ужаса важными, речь их пестрит канцеляризмами, и поведение даже в узком семейном кругу напоминает одно длинное совещание с коллегами — до того иногда тон кажется бездушным и неприветливым. 

Впрочем, так было отнюдь не всегда. Отец семейства все же одумывался и вспоминал, где он находится (бывало такое чаще оттого, что он вдруг замечал, какие прехорошенькие у него жена с дочерью; его сердце тут же наполнялось нежностью), и он смягчался и делался примерным семьянином. В конце концов, даже те силы, которые он вкладывал в работу, и даже те небольшие помешательства, вследствие которых он вдруг вел себя дома как на работе, происходили из одной только единственной цели: иметь достаток, способный обеспечить его дорогим домочадцам приличную жизнь (и слугам, конечно, человеческий доход с этой семьи). 

Она прослезилась. Отчего-то раньше юная Леди не усматривала в действиях отца настолько много любви, а ее было, оказывается, в избытке. В детстве любой родительский укор кажется попыткой подчинить своей воле: родитель обязательно становится главным неприятелем, который, конечно, всеми силами стремится расстроить планы юного мечтателя или мечтательницы. Неясно, что именно изменилось, но теперь Леди при воспоминаниях о своей жизни в Лондоне с родителями не могла не видеть любви и трепета, которые так неумело прятались за отцовскими поучениями. Ей стало бесконечно жаль, что она не могла оценить этого по достоинству раньше; не могла дать отцу понять, что она, вообще-то, тоже любит его безмерно; а теперь она застряла на этом острове, и одному только богу было известно, насколько. 

Может быть, вернуться уже не суждено. 

— Прошу прощения, — раздалось за ее спиной, — Вам бы, душенька, позавтракать. От ужина Вы, стало быть, отказались, но не дело же это… — Это был Сми. Последние несколько недель, выбившие из него столько сил, казалось, вынудили его постареть еще немного. Леди искренне жалела, что больше на его круглых щеках не замечала румянца.

Так бывает, что задуманное идет не по плану. Временами даже тогда, когда вложенные силы просто обязаны себя оправдать, желаемого исхода не предвидится на горизонте. И самое страшное в том, что нельзя просчитать наперед и угадать, какой исход последует за чередой действий, событий и поступков. Иногда даже мыслей. 

Согласно старой книжной традиции главный герой непременно справляется со всеми преградами на своем пути. Ему все по плечу — а если не по плечу, то судьба будет играть в поддавки. Конечно, а разве может быть иначе? Правда ведь?

Капитан пришел в себя на время, но едва ли это было «в сознании». Казалось, словно боль действительно стала слабее, но мужчина решительно не подавал никаких признаков присутствия. Его дух все еще бродил где-то на границе, разделяющей жизнь и смерть, и никто не знал, не соскользнет ли он в пропасть. Леви будто сам себя не чувствовал. Иногда, приоткрывая здоровый глаз, он пусто глядел в деревянный потолок над собою, и в этом взгляде никто из его подчиненных не мог разглядеть хотя бы проблеск мысли. От мертвеца его отличала, пожалуй, только вздымающаяся от медленного дыхания грудь. Но это уже было «что-то» после мучительно долгих и упорных попыток отобрать его у смерти. Он был жив. 

Леди не тешилась иллюзиями о силе ее присутствия. Может где-то в подкорке, где все еще теплились наивные грезы, жила мысль о том, что это странное чувство в ее груди будет замечено и засчитано — и Капитан непременно поправится, словно по волшебству. Конечно, волшебства этому острову было не занимать, но отчего-то устоявшиеся сказочные законы не спешили брать первенство в судьбе пирата. Вместо них в его рутине внезапно возникли сменяющие друг друга сиделки — чаще это были Сми, Северный Ветер и Леди — и все следующие за его состоянием процедуры. 

В каюте больше не пахло чаем и пряностями. Только когда сменялись повязки с мазью, состоявшей по большей части из мелко толченых трав, по комнате тянулся их терпкий аромат; в остальное же время, особенно в холодные ночи, когда иллюминаторы были напрочь закрыты, дышать в каюте было почти невозможно.

— Сходи поешь. 

Индеец возник в каюте так же тихо и внезапно, как появился на этом корабле в принципе. Леди дернулась — она задремала, сидя в кресле рядом с кроватью Капитана — и тут же поднялась с места, словно и не спала вовсе. Сколько дней уже прошло с момента, когда она очнулась на корабле? Сколько времени минуло с той ночи, когда она спала как следует? 

— Ты будешь тут? — Уточняет она, устало поправляя рубаху и убеждаясь, что мужчина кивнул на ее вопрос. — Он просыпался на некоторое время, но так ничего и не сказал. Даже взгляд не перевел. — Голос ее звучал надломлено, но не дрожал. Она просто очень вымоталась; но это «бремя» было выбрано ею осознанно. Сми не смог бы управиться со всем в одиночку, поэтому появление Ветра и возвращение Леди пришлись очень к месту. Никто не отказывал в помощи. Все были заняты делом и работали на износ. Хотя работы было столько же, сколько обычно, но людей стало меньше. Тем, кто остался, предстояло трудиться усерднее обычного. 

— Я говорил, что так надо. — Спокойно заметил индеец. Он бережно погладил девушку по плечу, пытаясь подбодрить ее, как умел. Обычно это работало. — Не торопись. Время лечит. 

Выучилась она этому у пиратов или это умение было с ней всегда, но она закатила глаза. Не потому, что индеец сказал что-то плохое; скорее от отчаяния и незнания, что делать дальше. Здесь нет медиков. Здесь нет бинтов. Тряпки кипятятся по кругу, вода экономится с чрезвычайным вниманием, мазь из лечебных трав готовится не меньше суток. Следить за больным человеком тяжело даже медсестрам; куда уж там кучке пиратов. А если и заводить разговор о собственном состоянии, то здесь не обойдется коротким пояснением. 

— Не время меняет повязки и переворачивает его тело, чтобы избежать пролежней. 

Индеец глубоко выдохнул. Он смерил девушку сочувствующим взглядом и наконец убрал руку с ее плеча. 

— Сходи поешь, — повторяет краснокожий, проходя вглубь каюты.

У самой-то его, конечно, тоже давно не было. 

— Я скоро приду. — Слабо улыбнулась она, наконец повернувшись к пирату. Они сострадательно друг на друга взглянули, в этих же взглядах нашли для себя утешение. Горе переживается проще, когда оно общее; во всяком случае, даже если степень страданий поубавить было невозможно, все эту степень прекрасно представляли и друг друга старались всячески подбодрить. Хотя бы приятной (насколько это позволяли условия) трапезой или участливым разговором. — Спасибо Вам, Сми. Вам тяжело приходится. 

— Всем-с тяжело приходится, — поправил ее мужчина, занимая место у деревянного фальшборта рядом с ней. В его темно-зеленой накидке, спрятавшей полосатую майку под плотной тканью, где-то в воротнике сопела фея. Поначалу они друг друга жутко невзлюбили, но потом оба нашли друг в друге кое-какую пользу. Фее точно было теплее дремать в складках теплого одеяния, а пирату это, кажется, и не мешало вовсе. — Надо чуток обождать. Все станется-сбудется, надо немного времени. 

Леди сдержала расстроенный вздох. За последние полчаса уже второй «умудренный опытом» мужчина пытался рассказать ей о целительных свойствах времени. В голове никак не укладывалось, что именно должны сотворить часы, дни и недели в отношение глубокой раны с высокой вероятностью заражения крови — разве что через неделю ситуация просто ухудшится, а того гляди и… 

Заканчивать мысль не пришлось. Думать о самом неприятном исходе не хотелось, хотя и вера в исход благоприятный постепенно угасала. Леди хотелось бы спросить, что станется с кораблем и этим местом, если Капитан в одну ночь так и не придет в себя, но она слишком хорошо понимала, что не одна тяготится такими мыслями, а разговоры о смерти с вымученным Сми точно не придадут старику сил. Вместо этого она кивнула, словно приняла к сведению его заявление, и снова устремила взгляд вверх, к серому небу. Было только утро, но день уже обещал быть мрачным (не то чтобы солнце исправило бы нависшую над обитателями корабля проблему, но с ним, казалось, переживать сложные времена было бы проще). В море и без того было холодно, а утром — особенно. Леди слабо поежилась, когда ее потревожил порыв ветра, и Сми, словно вспомнив что-то, засуетился, принимаясь снимать свою накидку. 

— Нет-нет, Сми, не стоит. Я сейчас спущусь в камбуз, нет нужды кутать меня. Спасибо. — Она нежно улыбнулась, пират ответил ей взаимностью. Для него было счастьем видеть улыбку (хоть и такую редкую) на этом измученном лице. Мужчина вернул на место спущенный с плеча рукав и потер большие ладони друг о друга с видом человека, намеревающегося приняться за работу. Так, в общем-то, и было: на палубе тоже было прилично дел. Сми и Леди разминулись. 

Нет нужды описывать завтрак и все следовавшие за ним процедуры: простую похлебку нет смысла расписывать, словно это званый ужин. Стоит только упомянуть о том, что Леди успела привыкнуть к пресности здешней пищи, хоть нередко ей и вспоминались сытные и разнообразные обеды в отчем доме. Сложившуюся обстановку она принимала безропотно. Такое терпение в молодой девушке, выросшей в тепличных условиях, могло быть только следствием характера. Она даже задумывалась об этом, пытаясь представить, от какой из родственных линий ей досталось это качество, и снова с нотками ностальгии находила, что, конечно, это досталось ей от обоих родителей. Терпеливость и непритязательность матери хорошо уживались с отцовской напористостью и стремлением решить возникшую проблему; так эти черты друг друга и питали, не давая совсем юной Леди окончательно опустить руки. Было и другое «место силы», откуда неумолимо поступала энергия на выполнение всех неприятных для нее дел и обязанностей. Так и не разобравшись в природе чувств, испытываемых по отношению к Капитану, она для себя решила считать его своим покровителем, а трепет в собственной душе — признаком глубокого уважения, а не симпатии. У нее не было ни опыта, ни времени разбираться, что это такое, но пока это чувство было источником сил, чтобы выхаживать Капитана, она не терзалась догадками.

⚠️AU: 19 век, "Питер Пэн". Персонажи достигли возраста согласия.
Возможны ООС, несоответствия временным отрезкам действительности ввиду вымышленной вселенной. Публикация на сторонних ресурсах запрещена. Работа защищена авторским правом.
w: жестокость.

[ announcement ]

В путеводителе предложены предыдущие пять частей, а ниже прикрепляю все ту же тематическую доску из пинтереста с обновлениями к новой главе, которая будет доступна в ближайшее время.

🕊️

https://pin.it/1rE4DfkTi

На данном этапе так. Для ознакомления!