I
тенью надо мной нависает Le Cabanon, где некогда проводил свои летние каникулы Ле Корбюзье, а приподнявшись на локтях и закрыв глаза от солнца ладонью, я сквозь пальцы рассматриваю небоскребы Монте-Карло, кажущиеся на расстоянии такими крошечными. растянувшись на мокром полотенце, я сосредоточена на расслаблении каждой мышцы своего тела. дело в том, что последняя неделя на Лазурном побережье стремительно пролетела под четким руководством плана, прописанного в моем ежедневнике — сначала мы сравнивали количество масляных слоев в французской выпечке, затем бродили по прохладным залам выставок абстракционистов и наконец создавали переполох на почте, пытаясь отправить множество очень важных открыток куда-то домой. теперь, в этот последний вечер, разбив лагерь на одном из отшибов раскаленного мыса Кап Мартен, я все никак не могу найти себе места в этом странном бездействии. голоса туристов зачитывают вслух буклет о жизни и трагичной смерти архитектора — это произошло здесь, в морской пене, совсем рядом. с любопытством опуская взгляд в пучину волн, я будто бы ожидаю увидеть его бездыханное тело, распластанное где-то на камнях. отведя всего один день в году под отдых, я, должно быть, просчиталась. однако где?
II
кажется, что кухня заполнена людьми вплотную до ее трехметровых потолков, и, в то время как засахаренное шампанским сознание заставляет мою голову тяжелеть на плечах, я пробираюсь к единственному открытому окну. мой собеседник не отстает ни на шаг, одновременно объясняя мне что-то о связи чувства стыда с ощущением национальной принадлежности, в то время как я пытаюсь нащупать зажигалку хотя бы в одном из карманов пальто, а глазами обнаружить скрытые камеры, которые, ну, обязательно должны были запечатлеть абсурд этого разговора. с трудом перебирая картотеку памяти, я отчаянно пытаюсь вспомнить, значилось ли в сегодняшнем приглашении что-то о проведении социальных экспериментов. мой взгляд скользит от его хрусткой выглаженной рубашки к ярко-голубым глазам, а затем теряется в спадающих на лоб белесых кудрях. подавляя ехидную усмешку, я сжимаю в своей руке ладонь этого незнакомца и торжественно сообщаю ему, что властью данной мне моей национальной принадлежностью, я его от этого стыда освобождаю. мнимое чувство выполненного долга не покидает меня весь оставшийся вечер, а в будущем, во избежание ранимости мужского эго, моё имя будет вычеркнуто из списка почётных мюнхенских гостей этого дома.
III
Л — очень серьезный молодой человек. он вжился в этот свой образ до такой степени, что отправлял приглашения на свидания номенклатурными календарными напоминаниями, а известие о нашем расставании выглядело как электронное письмо, что он продиктовал одному из своих скучающих стажеров. пройдут месяцы, прежде чем мы снова начнем встречаться за завтраками, с осторожностью нащупывая границы этой новой коммуникации. пока он увлеченно рассказывает мне что-то о своих турнирах по гольфу (возможно, все это время проблема скрывалась в моем нежелании сделать хоть малейшее усилие разобраться в этом виде спорта), я как всегда заказываю омлет с беконом и американо (молоко в молочнике, пожалуйста). когда он делает глоток кофе и будничным тоном сообщает мне, что наконец созрел для брака, я вопросительно вскидываю брови и спрашиваю — так в чем же была проблема жениться на мне? тут же мы оба заливаемся звонким смехом, буквально отскакивающим от столового серебра и фарфоровых каемок чашек. я — потому что при виде него слова больше не перемешиваются во рту, а сердце не бьется тахикардичным ритмом, а он — потому что я навсегда останусь самым смешным человеком, которого он когда-либо встречал.
тенью надо мной нависает Le Cabanon, где некогда проводил свои летние каникулы Ле Корбюзье, а приподнявшись на локтях и закрыв глаза от солнца ладонью, я сквозь пальцы рассматриваю небоскребы Монте-Карло, кажущиеся на расстоянии такими крошечными. растянувшись на мокром полотенце, я сосредоточена на расслаблении каждой мышцы своего тела. дело в том, что последняя неделя на Лазурном побережье стремительно пролетела под четким руководством плана, прописанного в моем ежедневнике — сначала мы сравнивали количество масляных слоев в французской выпечке, затем бродили по прохладным залам выставок абстракционистов и наконец создавали переполох на почте, пытаясь отправить множество очень важных открыток куда-то домой. теперь, в этот последний вечер, разбив лагерь на одном из отшибов раскаленного мыса Кап Мартен, я все никак не могу найти себе места в этом странном бездействии. голоса туристов зачитывают вслух буклет о жизни и трагичной смерти архитектора — это произошло здесь, в морской пене, совсем рядом. с любопытством опуская взгляд в пучину волн, я будто бы ожидаю увидеть его бездыханное тело, распластанное где-то на камнях. отведя всего один день в году под отдых, я, должно быть, просчиталась. однако где?
II
кажется, что кухня заполнена людьми вплотную до ее трехметровых потолков, и, в то время как засахаренное шампанским сознание заставляет мою голову тяжелеть на плечах, я пробираюсь к единственному открытому окну. мой собеседник не отстает ни на шаг, одновременно объясняя мне что-то о связи чувства стыда с ощущением национальной принадлежности, в то время как я пытаюсь нащупать зажигалку хотя бы в одном из карманов пальто, а глазами обнаружить скрытые камеры, которые, ну, обязательно должны были запечатлеть абсурд этого разговора. с трудом перебирая картотеку памяти, я отчаянно пытаюсь вспомнить, значилось ли в сегодняшнем приглашении что-то о проведении социальных экспериментов. мой взгляд скользит от его хрусткой выглаженной рубашки к ярко-голубым глазам, а затем теряется в спадающих на лоб белесых кудрях. подавляя ехидную усмешку, я сжимаю в своей руке ладонь этого незнакомца и торжественно сообщаю ему, что властью данной мне моей национальной принадлежностью, я его от этого стыда освобождаю. мнимое чувство выполненного долга не покидает меня весь оставшийся вечер, а в будущем, во избежание ранимости мужского эго, моё имя будет вычеркнуто из списка почётных мюнхенских гостей этого дома.
III
Л — очень серьезный молодой человек. он вжился в этот свой образ до такой степени, что отправлял приглашения на свидания номенклатурными календарными напоминаниями, а известие о нашем расставании выглядело как электронное письмо, что он продиктовал одному из своих скучающих стажеров. пройдут месяцы, прежде чем мы снова начнем встречаться за завтраками, с осторожностью нащупывая границы этой новой коммуникации. пока он увлеченно рассказывает мне что-то о своих турнирах по гольфу (возможно, все это время проблема скрывалась в моем нежелании сделать хоть малейшее усилие разобраться в этом виде спорта), я как всегда заказываю омлет с беконом и американо (молоко в молочнике, пожалуйста). когда он делает глоток кофе и будничным тоном сообщает мне, что наконец созрел для брака, я вопросительно вскидываю брови и спрашиваю — так в чем же была проблема жениться на мне? тут же мы оба заливаемся звонким смехом, буквально отскакивающим от столового серебра и фарфоровых каемок чашек. я — потому что при виде него слова больше не перемешиваются во рту, а сердце не бьется тахикардичным ритмом, а он — потому что я навсегда останусь самым смешным человеком, которого он когда-либо встречал.
