хёнджин все улыбается влюбленно, но улыбается он так всем. хёнджин смеется звонко с шуток чонина и приобнимает за плечи феликса, а сынмин кривится от мысли, что были лишь пару мгновений, как он мог заставить смеяться хвана. в душе противно и успокоительные покоятся на дне его рюкзака, потому что когда хёнджин в очередной пытается хоть как-то задеть младшего, сынмина трясет от переизбытка эмоций. ему кажется, что он вновь стал маленьким ребенком и родители играют с ним «холодно-и-жарко», его катают на эмоциональных качелях, и это до тошноты и обиды разбивает сердце.
— объясни, почему ты так думаешь, — сынмин сказал бы, что теперь он понимает джисона, который просил его меньше душнить и анализировать каждого человека — это пугает, как и его самого сейчас. потому что сынмин ни черта не понимает и эй с плюсом в его табеле оценок по философии и психологии аннулируются в ту же секунду.
— ну, как бы тебе объяснить…
сердце болезненно сжимается, и сынмин хочет расплакаться, потому что хёнджин не смеется и в глазах серьезность, это заставляет сжиматься на стуле и жмуриться. он как маленький ребенок пытается понять, чего же от него хотят. сынмин мямлит, пытаясь найти хотя бы один ответ в своей голове, но из-за черных глаз напротив, все мысли теряются.
— сынмин-а? ты снова задумался.
ах, да, хёнджин прав. за какой-то месяц сынмин отупел на процентов шестьдесят и, если честно, ему кажется, что хвану его жаль, поэтому дружит с ним. ох, нет, он даже не хочет думать об этом, потому что его тошнит.
впервые в жизни удается почувствовать масштаб проблемы, в виде неразделенной любви, и лучше бы он продолжал читать об этом в дешевых книгах, чем чувствовать это на своей шкуре. это отвратительно: при каждом приеме пищи чувствовать болезненное скручивание всего, что есть в желудке и как же становится невыносимо, когда его тошнит, когда он ест, и тошнит, когда он не ест. под глазами собираются синячки, он не высыпается, рушит к чертям свой режим, который пытался восстановить целых четыре года, а все из-за интрижки, которая довела его до саморазрушения. смотрясь в зеркало он видит белый лист а-четыре бумаги, которую сжимает в своих руках, не имея понятия, как он мог опуститься так низко.
— ты противоречишь самому себе! мне кажется, что ты просто пытаешься понравиться мне, но это не ты. ты всегда другой, сынмин.
звучит мерзко. лучше бы его отшили и послали куда подальше. лучше бы сынмин узнал, что хёнджин в отношениях с рюджин. а вообще, было бы еще лучше, если бы сынмин не приходил в ту кофейню, в которой обитал старший.
хёнджину двадцать шесть, сынмину двадцать два, и никогда он не чувствовал себя настолько глупым ребенком, как сейчас, стоя с опущенной головой. у хёнджина на плече мокрое полотенце, целое ведро вопросов, а у сынмина океан бушует в глазах.
— ты все еще ребенок.
тошнота не проходила, как оказывается с самого детства.