Сотрудники Следственного комитета заявили матери Алексея Навального, что причина его смерти по-прежнему «не установлена». Тело близким обещают выдать только после завершения «химической экспертизы» — через две недели. Соратники политика опасаются, что за это время власти смогут замести следы — и установить всех ответственных за убийство Навального будет сложнее. Четыре года назад Навального пытались отравить сотрудники ФСБ. Тогда их смог найти журналист-расследователь Христо Грозев. Лилия Яппарова поговорила с ним о том, что он собирается делать теперь.
— Как ты узнал о гибели Алексея Навального?
— Через пару минут после пресс-релиза ФСИН — когда мне его одновременно переслали, сопроводив кучей вопросительных и восклицательных знаков, десяток журналистов. Меня тогда охватило странное, страшное дежавю: когда Навального всего два месяца назад переводили в Харп — в отдаленную изолированную колонию [№ 3], — его соратники по ФБК мне говорили, что это самый опасный момент. И самый удобный, чтобы попытаться убить Алексея прямо на этапе — где нет ни связи, ни альтернативной [помимо государственной] медицинской помощи. Убить, сославшись на «несчастный случай».
Мне это тогда казалось невозможным: будет же очевидно, кто это сделал! Но его семья и команда так не думали. Помню, как еще накануне возвращения Алексея в Россию я спросил у Юлии [Навальной], понимает ли она, что его там точно арестуют. Она в ответ просто улыбнулась и сказала: «Христо, ты такой наивный. Не просто арестуют, но и годами будут удерживать в застенках. А может, и убьют».
— Связывался ли ты в последние четыре дня с командой ФБК?
— Мы все в тот день были на Мюнхенской конференции по безопасности. Я сразу позвонил Маше [Певчих, соратнице Навального] — спросил, чем могу помочь. И вдруг услышал в ответ: «Погоди, сначала Юлия хочет выступить». Юлия вышла — и пообещала [убийцам] возмездие, а мир призвала в союзники. Я тогда понял, что у России есть шанс не погрузиться в отчаяние — так быстро было подхвачено дело Алексея.
В первые часы после новостей [о гибели Навального] рядом со мной на конференции было много бизнесменов, которые давно работают с Россией, и все они стали получать от своих русских знакомых — олигархов средней руки — сообщения в духе, что «нам нельзя больше оставаться пассивными». А некоторые крупные российские предприниматели даже записывали видеообращения к семье Алексея — и через друзей пытались передать их Юлии. В этих роликах они называют режим такими словами, какие использовали бы мы с тобой («Медузе» ничего не известно об этих видео, — прим. редакции).
Когда уже вечером я увидел Машу и Юлию, меня поразил их настрой. Несмотря на горе, они уже думали о будущем. Да, плакали — но и обсуждали, кому и как отомстить, чтобы в системе что-то реально поменялось. Видимо, они так давно были на «ты» с самой вероятностью его гибели, что смогли сразу найти в себе эти силы. Даже на разговоры о том, какие новые санкции нужно вводить.
— Как вы вообще познакомились с Навальным?
— Мы годами следили друг за другом в твиттере (когда он согласился на теледебаты с Игорем Стрелковым, я, например, поспорил с ним, стоит ли таким образом легитимировать военного преступника), но встретились только после отравления.
Я просто в том же твиттере написал ему: «Алексей, я, вероятно, нашел людей, которые пытались вас убить». И через два дня мы [с командой документалистов, которые снимали фильм о Грозеве] уже приехали к нему в Германию, где он тогда восстанавливался после отравления. Я даже не ожидал, каким харизматичным он окажется вживую: настолько он был готов учиться, впитывать, меняться. Он проявлял интерес ко всему и задавал по-настоящему глубокие вопросы.
Я привез с собой режиссера-канадца, и, когда тот мельком упомянул о сугубо канадской проблеме квот на вылов рыбы, Алексей не просто подробно его расспросил, но и сумел связать разговор с российскими реалиями.
А еще Навальный всегда готов был отстаивать и объяснять свою позицию до конца. С любым собеседником. Он ни под кого не подстраивался.
— Как ты тогда представлял себе его будущее?