Литература русская и зарубежная

Корней Чуковский:

Репин всегда был неравнодушен к поэзии. Я часто читал ему «Илиаду», «Евгения Онегина», «Калевалу», «Кому на Руси жить хорошо». Слушал он жадно, не пропуская ни одной интонации, но что поймет он в стихах Маяковского, он, «человек шестидесятых годов»? Как у всякого старика, у него (думал я) закоченелые литературные вкусы, и новаторство Маяковского может показаться ему чуть не кощунством.

<…>

Маяковский начинает своего «Тринадцатого апостола» (так называлось тогда «Облако в штанах») с первой строки. На лице у него вызов и боевая готовность. Его бас понемногу переходит в надрывный фальцет:

Это опять расстрелять мятежников
грядет генерал Галифе!

Пронзительным голосом выкрикивает он слово «опять». И старославянское «грядет» произносит «грьядёт», отчего оно становится современным и действенным.

Я жду от Репина грома и молнии, но вдруг он произносит влюбленно:

— Браво, браво!

И начинает глядеть на Маяковского с возрастающей нежностью. И после каждой строфы повторяет:

— Вот так так! Вот так так!

«Тринадцатый апостол» дочитан до последней строки. Репин просит: «еще». Маяковский читает и «Кофту фата», и отрывки из трагедии, и свое любимое «Нате»

«Сергей Сергеевич Аверинцев рассказывал мне, как летом 1986 года он снимал дачу рядом с железной дорогой. Поезда мешали ему спать. Наконец он решил: проносятся не поезда, а проезжают люди со своими заботами и мыслями. И шум поездов перестал раздражать его. Он стал спать. Надо развивать в себе благожелательное, "понимающее" отношение к окружающему, и тогда станет легче жить. Злые люди живут короче, чем добрые».

Дмитрий Лихачёв

Однажды Михаил Козаков, попав в автомобильную аварию, сломал пятую точку - то бишь копчик. Оказалось, что это не мелочь, а крайне затруднительное положение тела. Узнав об этом, Давид Самойлов прислал ему письмо со знаменитым впоследствии стихотворением-шаржем "Философема о Тазе"

Нам, милый Миша, быть дано
Игрушкой воли высшей.
Мы пьем вино, идем в кино,
Сидим под крепкой крышей.
И вдруг случается Оно –
Вот как с тобою, Миша…
Один знакомый книголюб
(Какой сюжет для Кафки!)
Сосулькой с водосточных труб
Был сбит
У книжной лавки.
Другой – поклонник женских чар
И человек не слабый,
Был, выйдя на Тверской бульвар,
Придавлен снежной бабой.
Опасны вата, унитаз,
Кусочек эскалопа,
Опасно все. И даже таз
Не защищает жопа.
Конечно, трещина в тазу
И не видна народу,
Но Миша, я тебе скажу:
Стесняет нам свободу.
Не поклониться, ни вскочить,
Не выпрыгнуть из спальной,
Ни даже водки проглотить
Из рюмки вертикальной.
А скажут вдруг: «Пошел ты на…» –
Пойти не сможешь сразу,
Ведь ножки тоже, старина
Внизу пришиты к тазу.
Мой друг! Большое дело – таз.
Так попроси Регину,
Чтобы купила тарантас
И мягкую перину.
И надо укрощать свой пыл,
И ездить надо тише.
Вот сколько мыслей породил
Твой таз, любезный Миша.

Изменить свою сущность нельзя, можно лишь направить ко благу различные особенности характера, даже недостатки, — в этом и заключается великая тайна и великая задача воспитания.

Жорж Санд

У хорошего человека отношения с женщинами всегда складываются трудно. А я человек хороший. Заявляю без тени смущения, потому что гордиться тут нечем. От хорошего человека ждут соответствующего поведения. К нему предъявляют высокие требования. Он тащит на себе ежедневный мучительный груз благородства, ума, прилежания, совести, юмора. А затем его бросают ради какого-нибудь отъявленного подонка. И этому подонку рассказывают, смеясь, о нудных добродетелях хорошего человека.

Женщины любят только мерзавцев, это всем известно. Однако быть мерзавцем не каждому дано. У меня был знакомый валютчик Акула. Избивал жену черенком лопаты. Подарил её шампунь своей возлюбленной. Убил кота. Один раз в жизни приготовил ей бутерброд с сыром. Жена всю ночь рыдала от умиления и нежности. Консервы девять лет в Мордовию посылала. Ждала. А хороший человек, кому он нужен, спрашивается?

Сергей Довлатов
«Компромисс»

Пока ты зло помнишь — зло живо, а пусть оно умрет, тогда и душа твоя в покое жить станет.

Николай Лесков

Поэт Вадим Баян о временном примирении Игоря Северянина и Владимира Маяковского из-за забавного случая

Когда мы после второго привала у стола втроем пришли в гостиницу, Игорь плакал, но уже не от обиды, а от одиночества, которого не выносила его лирическая и детски беспомощная натура. Приходу нашему он был рад, но «для стиля» не улыбался целый день, вплоть до того момента, когда мы вчетвером пошли к портному, чтобы заказать для Бурлюка «сногсшибательную» жилетку из цветистого бархата, и у Бурлюка по дороге над головой на нитке взвился красный детский шар. Окончательно же рассеял его сомнения насчет прямоты Маяковского следующий случай.

В день приезда Бурлюка все поэты ночевали у меня. Маяковскому и Бурлюку была отведена отдельная комната. Ночью Маяковский проснулся оттого, что в комнате заиграл нечаянно забытый будильник. Владимир Владимирович разбудил Бурлюка и начал с ним обслушивать мебель, полагая, что где-нибудь скрывается музыкальная шкатулка.

После тщательного обследования поэты наконец обнаружили, что играет будильник, но остановить его все-таки не могли, так как не имели на этот счет никакого опыта. Тогда Маяковский предложил выбросить будильник в форточку, чтобы избавиться от истязающей его музыки. Больших трудов стоило Бурлюку удержать его от этой «нетактичности по отношению к хозяевам». К счастью, у Бурлюка явилась мысль завалить будильник лежавшими тут же без применения подушками и тем заглушить неукротимую музыку.

Утром за столом Маяковский, когда Бурлюк под общий хохот над «ночной тревогой» публично стал нападать на него за его «непревзойденный цинизм», остроумно указал на расхождение «спроса» с «предложением»:

— Мне спать хочется, а он меня мазуркой угощает.

Такая прямота Маяковского в отношении хозяев будильника окончательно убедила Северянина в кристальной чистоте и беззлобности Маяковского, и первую размолвку их по наружному виду можно было считать ликвидированной.

Если у человека нет интереса к шоколаду, значит у него проблемы с психикой.

Харуки Мураками

Красивая женщина — это профессия.
И если она до сих пор не устроена, —
Её осуждают. И каждая версия
Имеет своих безусловных сторонников.

Ей, с самого детства вскормлённой не баснями,
Остаться одною, а значит — бессильною,
Намного страшнее, намного опаснее,
Чем если б она не считалась красивою.

Пусть вдовы листают романы прошедшие,
Пусть бредят дурнушки заезжими принцами,
А в редкой профессии сказочной женщины
Есть навыки, тайны и строгие принципы.

Идет она молча по улице трепетной,
Сидит, как на троне, с друзьями заклятыми.
Приходится быть ежедневно расстреляной
Намеками, слухами, сплетнями, взглядами…

Подругам она улыбается весело,
Подруги ответят и тут же обидятся.
Красивая женщина — это профессия,
А все остальное — сплошное любительство.

Роберт Рождественский

«И, наконец, о роботах, которых вы якобы боитесь. Зачем бояться? Почему бы не творить? Почему бы не сконструировать роботов- учителей, чтобы помочь школам, ведь есть же предметы, которые НИКОМУ не интересны? Я бы с удовольствием с этим поэкспериментировал. Я не боюсь роботов. Я боюсь людей, людей, людей».

Рэй Брэдбери
из письма Брайану Сибли.
10 июня 1974 года.

Корней Чуковский о смерти жены, с которой они прожили 52 года:

«Вот и похороны. Шли за гробом…
Смотрю на это обожаемое лицо в гробу, розовое, с такими знакомыми пятнышками, которое я столько целовал, — и чувствую, будто меня везут на эшафот.

И еще одно: когда умирает жена, с которой прожил нераздельно полвека, вдруг забываются последние годы, и она возникает перед тобою во всем цвету молодости, женственности — невестой, молодой матерью...»

1955 г.

Если джентльмен говорит даме: "Я понимаю Вас с полуслова", он имеет в виду: "Вы говорите вдвое больше, чем надо…"

Английская мудрость

Высоцкий в космосе

Рассказывает Г. Гречко: "Перед полётом космонавтов обычно спрашивают, какие магнитофонные записи хотели бы взять с собой на орбиту. Мы с Юрой Романенко, не задумываясь, ответили – песни Владимира Высоцкого. Нам достали кассету. Не думал, что у неё будет не совсем обычная судьба...

Перед возвращением на Землю у нас с Юрием Романенко появилась мысль вернуть из космоса кассету и подарить Высоцкому в знак благодарности за поддержку.

Я взял кассету, вынул из неё суперобложку, поставил штамп станции. Вместе с Юрой мы написали ему слова благодарности, расписались и уже хотели положить кассету в мешочек для спуска на Землю, но одна мысль нас остановила. Песни Высоцкого поддерживали нас, а вскоре на станцию прилетят наши товарищи. Они будут в космосе дольше, и у них будет более трудная задача. Почему мы лишаем их поддержки? И тогда мы кассету вынули, а на Землю спустили лишь коробочку с супер обложкой...

Париж — единственный город в мире, где можно страдать, но не быть несчастным.

Ф.М. Достоевский

Я не научился любить свою родину с закрытыми глазами, со склонённой головой, с запертыми устами. Я нахожу, что человек может быть полезен своей стране только в том случае, если хорошо понимает её; я думаю, что время слепых влюблённостей прошло, что теперь мы прежде всего обязаны родине истиной.

Я люблю моё отечество, как Петр Великий научил меня любить его. Мне чужд, признаюсь, этот блаженный патриотизм, этот патриотизм лени, который умудряется всё видеть в розовом свете и носится со своими иллюзиями, и которым, к сожалению, страдают теперь у нас многие дельные умы.

Пётр Чаадаев

Говорил о том, что дневник одна из самых прекрасных литературных форм. Думаю, что в недалеком будущем эта форма вытеснит все прочие.

Иван Бунин
7 марта, 1916 г.

Я долго ходила по аллее, поджидая его, но он всё не приходил. Наконец пришёл и сказал, что проиграл, и просил дать ему сейчас же заложить вещи. Я вынула серьги и брошь и долго, долго рассматривала их. Мне казалось, что я вижу их в последний раз. Мне это было ужасно как больно; я так любила эти вещи.

Федя пошёл, но когда он вышел за дверь, мне сделалось до того тяжело, что я не могла удержаться и ужасно расплакалась. Это был не обыкновенный плач, это было какое-то рыдание, при этом сильная боль в груди, и боль эта не проходила даже и от слёз. Мне было так грустно, так больно, до невыносимости. Я всем завидовала, я всех находила счастливыми; казалось, что только мы одни были так несчастливы.

Я не столько опасалась проигрыша последних денег, как того, что всё будет так пусто, так тяжело. Что ни о чём нельзя будет думать, что каждую минуту мысль будет обращаться на то, что у нас накануне было 160 золотых и вот теперь нет ни одного. Я то ложилась на постель, задыхаясь от рыданий, то вставала и ходила по комнате и громко-громко рыдала.

Я до того приходила в отчаяние, что думала, что схожу с ума. Мне желалось, чтоб Федя подольше не приходил, потому, придя, он скажет, что проиграл и что мы потеряны. Господи, как мне было тяжело; не знаю, часто ли у меня в жизни будут такие страшные минуты.

Анна Достоевская
1867 г.

Писатель закладывал обручальные кольца и снова всё проигрывал.
В это время Достоевские ждали первого ребёнка, который умер от воспаления лёгких, спустя несколько месяцев после рождения.

В жизни каждого человека есть два великих дня: день, когда он родился и день, когда он понял, для чего!

Марк Твен

Это строки из письма Афанасия Фета Льву Толстому, написанного в 1878 году:

"У меня есть потребность простоты и порядка. Дайте мне щей с говядиной, творогу со сливками, осетровой икры, красных перепелов в бруснике, душистого кофею, и я не попрошу ничего более. Но чтобы это было хорошо и свежо. Кажется, ну что проще? А как трудно этого добиться!

Поэтому пью водку, закусываю груздями, телятиной и белугой и грущу".

Разве,
к тебе идя,
не иду домой я?

Владимир Маяковский

Луэлла Варшавская, подруга семейства Бриков, вспоминает о Скотике, собаке Маяковского

Из-за границы Лиля и Володя однажды привезли собаку скоч-терьера, которого назвали Скотик. Скотик был еще щенок и очень веселый. По ночам он почему-то очень любил бегать по ковру и потом, разбежавшись, прокатиться носом. Это очень мешало спать. У него вообще были очень смешные привычки - кусочек еды он клал в уголок и заметал пылью, чтобы никто не нашел. Пыль заметал носом!

Вскоре Скотик чумился и издох. Дома были только я и Аннушка. Скотик очень кричал, и мы с Аннушкой плакали.

«Очень хочется автомобильчик. Привези, пожалуйста. Мы много думали о том – какой. И решили – лучше всех Фордик. 1) Он для наших дорог лучше всего, 2) для него легче всего доставать запасные части, 3) он не шикарный, а рабочий, 4) им легче всего управлять, а я хочу обязательно управлять сама. ТОЛЬКО КУПИТЬ НАДО НЕПРЕМЕННО Форд ПОСЛЕДНЕГО ВЫПУСКА, НА УСИЛЕННЫХ ПОКРЫШКАХ-БАЛЛОНАХ; с полным комплектом всех инструментов и возможно большим комплектом запасных частей.»
Из письма Лили Брик в Париж Маяковскому, 1927 год
В следующем послании пояснение:
«ПРО МАШИНУ не забудь: 1)предохранители спереди и сзади, 2) добавочный прожектор сбоку, 3) электрическую прочищалку для переднего стекла, 4) фонарик с надписью «stop», 5) обязательно стрелки электрические, показывающие, куда поворачивает машина, 6) теплую попонку, чтобы не замерзала вода, 7) не забудь про чемодан и два добавочных колеса сзади. Про часы с недельным заводом. Цвет и форму (закрытую… открытую…) на твой и Эличкин вкус. Только чтобы не была похожа на такси. Лучше всего Buick или Renault. Только НЕ Amilcar».
И еще, памятка, написанная красными чернилами Лилиной рукой:
«Рейтузы розовые 3 пары, рейтузы черные 3 пары, чулки дорогие, иначе быстро порвутся... Духи Rue de la Paix, Пудра Hubigant и вообще много разных, которые Эля* посоветует. Бусы, если еще в моде, зеленые. Платье пестрое, красивое, из крепжоржета, и еще одно, можно с большим вырезом для встречи Нового года».

Пьесу я кончил. Называется она так: "Чайка". Вышло не ахти. Вообще говоря, я драматург неважный.

А.П. Чехов из записной книжки

Русская литература — самая пессимистическая литература Европы; у нас все книги пишутся на одну и ту же тему о том, как мы страдаем, — в юности и зрелом возрасте: от недостатка разума, от гнёта самодержавия, от женщин, от любви к ближнему, от неудачного устройства вселенной; в старости: от сознания ошибок жизни, недостатка зубов, несварения желудка и от необходимости умереть. Каждый русский, посидев "за политику" месяц в тюрьме или прожив год в ссылке, считает священной обязанностью своей подарить России книгу воспоминаний о том, как он страдал.

И никто до сего дня не догадался выдумать книгу о том, как он всю жизнь радовался. А так как русский человек привык выдумывать жизнь для себя, делать же её плохо умеет, то весьма вероятно, что книга о счастливой жизни научила бы его, как нужно выдумывать такую жизнь.

Максим Горький

«A у меня в гостях были сегодня Хандра Иванна и Загон Загоныч. Ну посидели с ними, выпили, а они возьми и на ночь останься...».

Борис Пастернак
Дневники.⠀

Идиоты опасны даже не потому, что они непременно злы (в идиоте злость или доброта — совершенно безразличные качества), а потому, что они чужды всяким соображениям и всегда идут напролом, как будто дорога, на которой они очутились, принадлежит исключительно им одним. Это просто со всех сторон наглухо закупоренные существа, которые ломят вперёд, потому что не в состоянии сознать себя в связи с каким бы то ни было порядком явлений.

Михаил Салтыков-Щедрин,
"История одного города"

Если вы сказали, не подумав – значит, вы сказали то, что думаете.

Бернард Шоу

Одри Хепберн начала писать свои мемуары после того, как врачи поставили ей смертельный диагноз. Прекраснейшая женщина всех времен и народов по опросу журнала «ELLE» уходила так же чисто и светло, как жила, посвятив последние три месяца не сведению счетов, а благодарным воспоминаниям обо всех, кого любила…
__
Сколько мне осталось?
Я постаралась, чтобы голос звучал как можно спокойней, в конце концов, врач ни в чем
не виноват, истерика бессмысленна, эту битву я проиграла.
– Не более трех месяцев. Сожалею, мы ничего не можем поделать… Четвертая стадия…
Никто не может.
– Три месяца? Не слишком щедро, нужно поторопиться, чтобы успеть.
– Что успеть, мадам?
– Вспомнить всю свою жизнь, доктор. У меня была замечательная жизнь, я встречалась со
столькими талантливыми людьми. Трех месяцев, чтобы с благодарностью подумать о каждом, пожалуй, маловато… Но если вы обещаете только три… не буду терять время.
Я от души улыбнулась. Ответная улыбка была кислой.
Мне действительно нужно многое вспомнить и многих мысленно поблагодарить.
Разве можно в последние часы не думать о своих сыновьях, о Робе, о друзьях, обо всех, ради кого много лет ездила по миру…
Я была счастлива и прежде чем уйти, хочу еще раз мысленно прожить столько чудесных мгновений. Я успею это сделать, хотя три месяца для целой жизни ничтожно мало…
Операция оказалась бесполезной, она лишь ненадолго продлила мою жизнь, подарила немного времени, может, для того, чтобы я успела отдать дань всем, кто жил и любил меня, и всем, кто еще будет жить после моего ухода, надеюсь, здорово и счастливо.

Одри Хепбёрн

Рассуждаю уж второй день, что очень грустно, оттого что на свете все эгоисты, из которых первый я сам.

Лев Толстой, запись из дневника

Был у меня Гумилев: принес от Анны Николаевны (своей жены) 1/2 фунта крупы — в подарок — из Бежецка. Говорит, что дров никаких: топили шкафом, но шкаф дал мало жару.
Я дал ему взаймы 36 полен.

Корней Чуковский
17 ноября, 1919 г.

Люся меня обидела. Сказала, что я голодранец.
За это я отказался есть её суп. Это была моя месть.
С очень прямой спиной я пошёл в кулинарию за едой. У меня под домом кулинария. Там продают кишечные инфекции. Постоянным клиентам в подарок язва всего пищеварительного тракта.
Вы не представляете, как приятно быть одиноким мужчиной в женской очереди. Особенно если берёшь сентиментальные кефир и полуготовые шницеля.
Ах, как все сопереживают прямо вам в позвоночник!
Конечно, не все так просто. Надо ещё уметь дрогнуть голосом, произнося:
– Три голубца, пожалуйста.
И улыбнуться миру устало и снисходительно.
Разрушительная мощь этого приёма огромна. В нём больше чувств, чем во всех романах Шарлотты Бронте вместе взятых.
Чуткая очередь вздыхает выразительно. Будь эта очередь женской сборной по пляжному волейболу, я б на ней женился. Настолько мы друг другу симпатичны. Но пляжных волейболисток ещё с детства раскупают и сторожат потом с доберманами. В очереди клубятся одни метательницы молота и ядер, недефицитные с детства.
Я стесняюсь таким женщинам предлагать серьёзные чувства.
Обычно продавщица радеет обо мне, намекает недвусмысленно:
– Не берите блинчики, мужчина, возьмите строганов, он свежее.
Бровями взмахнёт, как птеродактиль, и ударение сделает:
– Свежее он!
И сразу понятно: блинчики сулят тяжёлое отравление – сыпь, удушье, долгую агонию. А от строганова выйдет лишь весёлая беготня по коридору, к сортиру и назад.
Так всегда было. А тут продавщица ничего не сказала. Только посмотрела в глаза долго, как бы прощаясь.
И промолчала.
И конечно, это оказались быстродействующие голубцы улучшенной ядовитости.
Очень, очень неудачно обиделся я в этот раз.

Слава Сэ

Диплом Владимира Высоцкого.

Родители Антона Павловича Евгения и Павел Егорович Чеховы на веранде дома, 1892 г.

В 17 лет Антон Чехов писал двоюродному брату Михаилу о своём отношении к родителям:

"Отец и мать единственные для меня люди на всем земном шаре, для которых я ничего никогда не пожалею. Если я буду высоко стоять, то это дело их рук, славные они люди, и одно безграничное их детолюбие ставит их выше всяких похвал, закрывает собою все их недостатки, которые могут появиться от плохой жизни".

Чего другого, а вот одиночества хватает.
Деньги, скажем, у меня быстро кончаются, одиночество — никогда…

Сергей Довлатов

Наступил день премьеры. Я подумал, мне не разрешали пьесу из-за Сахарова. Они считали его Сократом. Что ж, в этом была логика. А что, если я приглашу его на премьеру?!

Это был пик кампании против Андрея Сахарова. В газетах печатались возмущенные письма видных представителей интеллигенции. Я понимал, что действую не очень хорошо – ибо, скорее всего, разгорится скандал и последуют жесткие меры к спектаклю, которого я, актеры, театр ждали целых шесть лет, и, наконец, к руководству театра…
Но я не смог удержаться! Сократ на сцене, и другой Сократ в зале! – это была еще одна пьеса. И какая!

Я переслал билеты на премьеру Сахарову. На премьеру явились они. И в большом количестве. Они редко ходили на спектакли, которые легко разрешались, и которые они должны были бы любить. Как говорилось в той же пьесе о Сократе: «Греки, как женщины, их тянет к запретному»… А тут – шесть лет не разрешали.

В тот день в зале были: министр финансов с семьей, министр внутренних дел, глава Гостелерадио Сергей Лапин и сам генеральный прокурор. И мои места, которые я передал Сахарову, оказались в их третьем ряду. Он должен был сидеть среди них. Тех, кто были в первых рядах его гонителей.
Итак, перед появлением Сократа на сцене в зале готовилась вторая пьеса. Назовем ее «Явление Сократа среди преследователей-афинян». И я, благодарный зритель этой пьесы, поднялся на балкон и стал ждать. Итак, уже гасили свет в зале, когда появился он. Тогда его мало кто знал в лицо. Но они знали. Он подошел к третьему ряду и пошел на свое место – мимо них. Я стоял на балконе и ждал – мучительно ждал, что же сейчас будет? Какая получится эта вторая пьеса?

Я думал: вряд ли они демонстративно уйдут. Скорее всего, презрительно его не заметят. Но ничего подобного! К моему изумлению, они вскакивали с мест, приветственно тянули к нему руки – Андрей Дмитриевич, здравствуйте!
– Андрей Дмитриевич!.. Андрей Дмитриевич!!! И он всем им отвечал. Сплошные рукопожатия! ВТОРАЯ пьеса оказалось удивительной. Они, видимо, хотели продемонстрировать перед семьями свою независимость. На самом же деле они демонстрировали ханжество и ложь, которые царили вокруг. Они демонстрировали неуважение к собственным решениям.

Именно тогда я понял: такое безнаказанно не проходит. Власть, которая не уважает самое себя, она отнюдь не вечная египетская пирамида, как я полагал прежде. И она совсем не навечно. И, возможно, над ней, как над дворцом вавилонского царя, уже горят те губительные слова: «Мене, мене, текел, фарес» ( Исчислен, исчислен, взвешен, разделен)…

Эдвард Радзинский,
Из книги «Моя театральная жизнь»

Ты просыпаешься, и будь этим доволен.

Чак Паланик

В день 80-летия Николая Караченцова по первому каналу показали фильм Виталия Мельникова "Старший сын"(1975), на мой вкус лучшую экранизацию пьес Александра Вампилова.

Сначала автор назвал свою пьесу "Предместье", но, видимо, посчитав название неопределенным, придумал другое - "Старший сын" сделав студента Владимира Бусыгина главным персонажем пьсы.
Бусыгин-Караченцов - поначалу человек легкомысленный, придумавший несусветную ложь: закатиться ночью к совершенно незнакомым людям, назвав себя сыном 55-летнего Андрея Григорьевича Сарафанова, "чудика" невиданной доброты и доверчивости.
Может ли такая ситуация случиться в жизни, чтобы, живя в предместье, где всякие-разные иногда ходят, пустить двух незнакомцев с улицы и в секунду поверить, что один из них - ближайший родственник?
Да ни в жизнь!
Но в театре Вампилова возможно всё; самые удивительные и немыслимые житейские извивы: чтобы познать характер персонажа, надо поместить его в фантастически-неожиданные условия.
Вампилов, исполнив требование театра эпохи классицизма - единства места, времени и действия - поражает парадоксами сюжетных ходов и коллизий.

Несмотря на блестящий актерский состав, в течение всей пьесы и фильма ни на минуту не забываешь, что центральный персонаж тут Бусыгин; именно он ежечасно вынужлен делать выбор, именно в эти сутки познает и себя, и смысл и предназначение жизни.
Сотни книг, пьес и кино рассказывают об отчуждении между ближайшими родственниками; гораздо реже пишут и снимают о "чужих людей соединенности"; о "разобщенности близких душ" - это да, сколько угодно.

Даже когда камера Юрия Векслера снимает Караченцова со спины или на периферии кадра, зритель понимает: он, именно он центр и главная смысловая точка истории.
Владимир Бусыгин - одна из лучших, если не лучшая роль в кино большого актера Николая Караченцева; он сыграл точно, поняв идею и глубоко запрятанный драматургом смысл. Пьеса названа комедией, но тут чеховский вариант: драма одиночества и внезапного обретения родных душ.

Фильму исполнится через год полвека, но ни его тема, ни его киноязык не устарели, это уже классика.

Ребенок может научить взрослого трём вещам: радоваться без всякой причины, всегда находить себе занятие и настаивать на своём.

Пауло Коэльо

Осенью 1886 года Антон Чехов давал письмом очень подробные и дельные литературные советы начинающей писательнице Марии Киселевой:
«Я очень рад быть Вашим литературно-гонорарным гофмаклером и чичероне. Эта должность льстит моему тщеславию, и исполнять ее так же нетрудно, как нести за Вами ведро, когда Вы возвращаетесь с рыбной ловли. Если Вам необходимо знать мои условия, то извольте:
1) Пишите как можно больше!! Пишите, пишите, пишите..., пока пальцы не сломаются. (Главное в жизни — чистописание!) Пишите больше, имея в виду не столько умственное развитие массы, сколько то обстоятельство, что на первых порах добрая половина Ваших мелочей, в силу Вашей непривычки к «малой прессе», будет подлежать возврату. А возвраты пусть не смущают Вас. Если даже будут возвращать половину, то и тогда работа будет выгодна. А самолюбие... Не знаю, как Вы, но я давно уже привык...
2) Пишите на разные темы, смешное и слезное, хорошее и плохое. Давайте рассказы, мелочи, анекдоты, остроты, каламбуры и проч., и проч.
3) Переделки с иностранного — вещь вполне легальная, но только в том случае, если грех против 8-й заповеди не режет глаз... Избегайте популярных сюжетов. Как ни тупоголовы наши гг. редакторы, но уличить их в незнании парижской литературы, а особливо мопассановщины, труд нелегкий.
4) Пишите в один присест, с полною верой в свое перо. Честно, не лицемерно говорю: восемь десятых писателей «малой прессы» в сравнении с Вами — сапожники и вики.
5) Краткость признается в малой прессе первою добродетелью. Самой лучшей меркой может служить почтовая бумага. Как только дойдете до 8—10 страницы, так и — стоп! И к тому же почтовую бумагу легче пересылать... Вот и все условия.
Выслушав наставления от такого умника и гения, как я, соблаговолите теперь принять от меня уверение в самой искренней преданности».

«Счастливый человек всегда в чём-нибудь виноват. Перед многими людьми он виноват уже в том, что он счастлив».

Из записных книжек Александра Вампилова

3 интересных факта о творчестве Владимира Набокова

Набоков всю жизнь увлекался бабочками - он изучал морфологию и анатомию этих насекомых и руководил отделом по изучению бабочек в музее сравнительной зоологии при Гарвардском университете.

Владимир Набоков был синестетиком. Он утверждал, что буквы в его сознании окрашены в разные цвета. Когда Набокову было 6 лет, он рассказал матери, что кубики с буквами «покрашены неправильно». Тогда же выяснилось, что мать тоже является синестетиком, но буквы видит иначе.

В 1923 году Владимир Набоков занимался переводами и был неизвестен широкой публике. Тогда он впервые перевел на русский язык «Алису в стране чудес» Льюиса Кэррола. Однако с легкой руки Набокова имя главной героини было изменено, и Алиса стала Аней. Дело в том, что в 20-е годы это было второе по популярности женское имя в нашей стране.

Самый худший вид одиночества – это одиночество вдвоем.

Жан Поль Сартр

Поэт Вадим Баян о начале скандального выступления в рамках турне футуристов в 1913 году

7 января Театр Таврического дворянства разламывался от публики: все ярусы были загружены, как палубы океанского парохода; все проходы были залиты «входной» публикой; в центральном проходе среди моря «входных», как телеграфный столб, возвышался полицмейстер Соколов; в губернаторской ложе сверкали эполетами губернатор, вице-губернатор и «сам» корпусной командир — генерал Экк, наводивший страх на пятьдесят полков юга России; из дверей всех ярусов среди пышных туалетов, сюртуков и визиток, военных и чиновничьих мундиров и студенческих курток, точно кукиши, оскорбительно торчали мундиры городовых. У подъезда театра гудела толпа оставшихся за бортом, оттесняемая усиленным нарядом полиции. Температура зала была повышена, театр гудел, как улей. Чувствовалось, что у каждого сосало под ложечкой любопытство и сверлил голову один вопрос:

— Что будет?!

У выступающих змейкой проползала мысль, что где-то среди этой праздничной публики предательски залегла будущая обструкция, что где-то под кожей этой красивой аудитории вздулся нарыв, который угрожает прорваться и испачкать расцветающий вечер. А нарастающие звонки, точно петлей, стягивали горло. Впрочем, к Маяковскому последнее не относилось — одетый в черный сюртук, с трудом найденный на его огромную фигуру в костюмерных Симферополя, он весело расхаживал с хлыстом в руке и с нетерпением ждал поднятия занавеса.

Наконец занавес поднялся. Зал замер. На сцену, точно командир к войскам, бодро вышел Маяковский. Хлыст в правой руке вызвал движение в зале. На левой стороне хмыкнула какая-то ложа, но Маяковский повернул в ее сторону жернова глаз — и смех притух.

...Мы спрятались на крыльце под навесом, а гроза грохотала во всю мощь, и, помнится, мы этому буйно радовались. Но вдруг открылась дверь школы, и наш бывший директор Николай Григорьевич выглянул из неё. Лицо его было серым, это я помню точно.

— Война, мальчики… — сказал он.
А мы заорали: "Ура!"…

Из четверых мальчишек, глупо оравших "ура" на крыльце школы, в живых остался я один.

Борис Васильев, "Век необычайный"

С Бродским мы познакомились в Ленинграде, на квартире у нашего приятеля Славинского.

Последний тогда попросил меня: «Слушай, тут один идиот не даёт нам покоя своими стихами. Ты можешь ему как-то объяснить, что когда приходят девушки пить вино и слушать пластинки, то не надо особенно декламировать?» Затем он выводит рыжего юношу, и я говорю: «Здесь не надо читать стихи. Приезжай ко мне завтра домой и почитаешь».

И он пришёл ко мне, мы подружились, и стали близкими друзьями.

Евгений Рейн

"Циник" – слово греческое, в переводе на твой язык значащее: свинья, желающая, чтобы весь свет знал, что она свинья.

Антон Чехов

Дед Антона Павловича Чехова был крепостным крестьянином. Егор Михайлович Чехов смог выкупить себя и свою семью на волю за три с половиной тысячи рублей. Впоследствии его знаменитый внук никогда не забывал о своём происхождении.

В 1899-м году император Николай II своим указом пожаловал А. П. Чехову титул потомственного дворянина и орден Святого Станислава третьей степени за благотворительную деятельность в области народного просвещения. Чехов получил орден, который имел форму маленького креста и носился в петлице, но не обмолвился о нём ни словом.
Как вспоминал А. Я. Бесчинский, один из редакторов «Крымского курьера», что Чехов просил ничего не печатать об этом в местной газете, но от внимательных современников этот факт всё же не ускользнул.

Чехов писал: «Желание служить общему благу должно непременно быть потребностью души, условием личного счастья; если же оно проистекает не отсюда, а из теоретических или иных соображений, то оно не то».

Одна из причин жадности, с которой мы читаем записки великих людей, — наше самолюбие: мы рады, ежели сходствуем с замечательным человеком чем бы то ни было, мнениями, чувствами, привычками — даже слабостями и пороками. Вероятно, больше сходства нашли бы мы с мнениями, привычками и слабостями людей вовсе ничтожных, если б они оставляли нам свои произведения.

Александр Пушкин

Что внешность человеческая?
Ничто. Главное — ум.

Ну что такое форма лица или носа, размер глаз, прическа?
Все это мелочи.
Главное — ум, взгляд, интеллект.
Вот это главное.
Ну если к этому ещё красивая внешность, тогда все.
Осталось денег достать.
А что деньги, когда есть ум и такая внешность?..
Но если есть ещё деньги — все.
Нужно только, чтоб они любили друг друга.
А если есть ум, внешность, деньги и они любят друг друга, нужны успехи в работе и счастье в личной жизни…
А когда есть ум, внешность, деньги, любовь и успехи в работе, нужно только здоровье…
А когда есть ум, внешность, деньги, любовь и здоровье, нужно, чтобы это сошлось у какого-нибудь одного человека.

А этого не бывает.

Михаил Жванецкий

«Иду к дому, а навстречу мне рыжая собака, похожая на свинью. Хочется ей лаять, да лень. Вышла из кухни кухарка, голоногая, толстая, тоже похожая на свинью, и сказала, что барин отдыхает после обеда. Вхожу к брату, он сидит в постели, колени покрыты одеялом; постарел, располнел, обрюзг; щеки, нос и губы тянутся вперед - того и гляди, хрюкнет в одеяло».

Антон Чехов
«Крыжовник»

Никогда не оказывай услуг, о которых не просят.

Оноре де Бальзак

В начале XX века каждая литературная группировка издавала свой журнал, где поэты и писатели публиковали стихотворения, критические статьи и манифесты. Но так уж вышло, что начинающие футуристы, привыкшие спорить с правилами, обходились без собственного издания — все их попытки заканчивались на первом номере. Журналы у футуристов прекрасно заменяли коллективные и авторские сборники, которые выходили в огромном количестве.

В 1914 году в Москве вышел единственный выпуск «Первого журнала русских футуристов» под номерами 1-2. Примечательно, что поэтический раздел открывали стихотворения Владимира Маяковского — «Кофта фата» и «Послушайте». Там же были напечатаны рассказы, драмы, теоретические трактаты и рисунки. Правда, Давид Бурлюк, известный футурист и издатель, остался недоволен журналом: по его мнению, он включал в себя много «случайных» произведений.

Предлагаем заглянуть в прошлое и изучить иллюстрации сохранившегося выпуска!

С тех пор, как я себя помню, отец читал одну и ту же проповедь, отчаянную и страстную.

Если другие родители твердят: «Получи образование, иначе всю жизнь будешь подметать полы», то отец предостерегал: «Прежде чем вступить с кем-нибудь в брак, убедись, что вы смеётесь над одним и тем же».

Маргарет Сэлинджер

В 1958 году у меня родился сын. Разочарование мое было безграничным: я хотел дочь!

Я мечтал о дочери. Родители, жена, друзья, коллеги наперебой убеждали меня, что я идиот, что все прогрессивные отцы во все времена и у всех самых отсталых народов мечтали о сыновьях — продолжателях рода, дела, фамилии и так далее. Я вяло кивал и убивался.

Наконец слух о моих терзаниях дошел до Леонида Васильевича (Маркова), и он призвал меня для разговора.
— Малыш, — сказал он, мягко полуобняв меня за плечи, — я слышал, что у тебя там что-то родилось?
— Да! Вот! — И я поведал ему о своих терзаниях.
— Дурашка! Сколько тебе лет?
— Двадцать четыре.
— Мило! Представь себе, что у тебя дочурка. Проходит каких-нибудь семнадцать лет, ты сидишь дома, уже несвежий, лысеющий Шурик, и ждешь с Таточкой свою красавицу Фиру. А Фиры нет. Она пошла пройтись. Ее нет в двенадцать, в час, два. Ты то надеваешь, то снимаешь халатик, чтобы куда-нибудь бежать, и вдруг звонок в дверь. Вы с Таточкой бросаетесь открывать. На пороге стоит лучезарная, счастливая Фира, а за ней стою я! "Папа, — говорит она, — познакомься, это Леня". Ты втаскиваешь ее в дом и в истерике визжишь все, что ты обо мне знаешь и думаешь! "Папочка, — говорит она, — ты ничего не понимаешь: я его люблю". И я вхожу в твой дом. Малыш, тебе это надо?

С тех пор я хочу только сыновей...

Александр Ширвиндт

Когда я сегодня хотел подняться с постели, я свалился как подкошенный.

Франц Кафка
19 февраля, 1911 г.

Меня послали в Веймар — город Гете, город моего идола. На протяжении всех школьных лет я боготворила Гете, и неудивительно, что оставалась под его большим влиянием всю жизнь, он был моим кумиром. Его философия, которая направляла меня и моих одноклассников в период становления нашей личности, возможно, была близка мне еще потому, что я осталась без отца, а мне так нужен был мудрый руководитель.

Когда я узнала, что еду именно в Веймар, я почувствовала себя счастливой, хотя трудно и больно было расставаться со своими близкими.

Школа холодная, улицы чужие, даже воздух иной, не такой, как в нашем большом городе. Никого рядом — ни мамы, ни близких, не было даже убежища, чтобы укрыться и дать волю слезам.

Мы спали по шесть человек в комнате. Я росла в обеспеченной семье, привыкла иметь свою комнату, и поэтому мне приходилось труднее, чем другим ученицам. Вероятно, в таком воспитании заложен большой смысл, но вполне естественно, что понять все это можно лишь гораздо позже.

Мы плакали, читая «Страдания молодого Вертера», и нам хотелось кричать от восторга, что такой великий человек понимал наши юные души. Все молодые люди считают, что их никто не понимает. Так было испокон века, это общая болезнь молодежи. Ничего нового. Однако, что касается развития, пока переживается «болезнь роста», необходимо влияние поэзии, нужно некоторое воспитание чувств, нужна музыка, звучащая в тайниках души.

У меня был кумир. Я вчитывалась в каждое его слово, следовала каждому его совету и считала его своим руководителем в жизни. Меня и сейчас ведет мудрость Гете. Все, что я получала оттуда, шло мне на пользу. Его дом, его город стали моим прибежищем.

Марлен Дитрих
• Азбука моей жизни

Большинство людей, в сущности, умирает в двадцать – тридцать лет.

Перешагнув этот возраст, они становятся лишь своею собственной тенью; всю остальную жизнь они подражают сами себе, повторяя с каждым днем все более механически и уродливо то, что уже когда-то говорили, делали, думали или любили в те времена, когда они еще были они.

Ромен Роллан, "Жан-Кристоф"

Осенью 1897 года Лев Толстой вот так прокомментировал в письме старшей дочери Татьяне ее намерение выйти замуж:
«Дядя Серёжа рассказывал мне, как они с братом Николаем и другими мало знакомыми господами были у цыган. Николинька выпил лишнее. А когда он выпивал у цыган, то пускался плясать – очень скверно, подпрыгивая на одной ноге, с молодецкими взмахами рук и т. п., которые шли к нему как к корове седло. Он, всегда серьёзный, кроткий, вдруг скверно ломается, и все смеются и будто бы одобряют. Это было ужасно видеть.
И вот Николинька и в этот раз начал проявлять желание пойти плясать. Серёжа, Василий Перфильев умоляли его не делать этого, но он был неумолим. Когда увидали, что он настолько пьян, что нельзя упросить его воздержаться, Серёжа только сказал убитым, грустным голосом: пляши. И, вздохнув, опустил голову, чтобы не видать того унижения и безобразия, которое пьяному казалось (и то только пока хмель не прошёл) прекрасным, весёлым и долженствующим быть всем приятным.
Так вот моё отношение к твоему желанию такое же. Одно что я могу сказать это: пляши! утешаясь тем, что когда ты отпляшешь, ты останешься такою, какою ты была и должна быть в нормальном состоянии».
Спустя два года, в 1899-ом, в возрасте 35 лет Татьяна все же вышла замуж за уездного предводителя дворянства статского советника, 49-летнего Михаила Сергеевича Сухотина, для которого это был уже второй брак. «Что за жалкое и ничтожное существо. Особенно поразительно потому, что внешне даровитое», - поначалу писал граф в дневнике о своем зяте. Но супруг Татьяны Львовны вскоре заслужил расположение всей семьи Толстых - в том числе, и уважение писателя. Лев Николаевич признал свою неправоту и сообщал зятю: «Хочется еще вам сказать, что я вас люблю не только как мужа любимой Тани, но просто за вас, за ваш милый характер и своеобразную мягкую твердость».
На снимке - Татьяна Львовна Толстая с мужем Михаилом Сергеевичем Сухотиным.

Сильные умы обсуждают идеи, средние умы обсуждают события, слабые умы обсуждают людей.

Сократ

В 1930 году Ариадна Эфрон нарисует карандашом вот такую картинку «Мама работает». А позже опишет творческий процесс Марины Ивановны в своих мемуарах:
«Как она писала? Отметя все дела, все неотложности, с раннего утра, на свежую голову, на пустой и поджарый живот. Налив себе кружечку кипящего черного кофе, ставила ее на письменный стол, к которому каждый день своей жизни шла, как рабочий к станку — с тем же чувством ответственности, неизбежности, невозможности иначе. Все, что в данный час на этом столе оказывалось лишним, отодвигала в стороны, освобождая, уже машинальным движением, место для тетради и для локтей. Лбом упиралась в ладонь, пальцы запускала в волосы, сосредоточивалась мгновенно. Глохла и слепла ко всему, что не рукопись, в которую буквально впивалась — острием мысли и пера».

Осип Мандельштам тоже писал шутливые стихи. Вот, например, посвященное в 1911 году Анне Ахматовой:
Вы хотите быть игрушечной,
Но испорчен Ваш завод,
К Вам никто на выстрел пушечный
Без стихов не подойдет.

(написано под диктовку)

Уважаемая Анна Андреевна!

Спасибо, дорогая, за вашу заботу и внимание и за поздравление, которое пришло на третий день после операции, точно в день моего рождения в понедельник.

Несмотря на то, что я нахожусь в лучшей больнице союза, я все же побывала в дантовом аду, подробности которого давно известны.

Вот что значит операция в мои годы со слабым сердцем. На вторые сутки было совсем плохо и, вероятнее всего, что если бы я была в другой больнице, то уже не могла бы диктовать это письмо.

Опухоль мне удалили, профессор Очкин предполагает, что она была незлокачественной, но сейчас она находится на исследовании.

В ночь перед операцией у меня долго сидел Качалов В. И. и мы говорили о Вас.

Я очень терзаюсь кашлем, вызванным наркозом. Глубоко кашлять с разрезанным животом непередаваемая пытка. Передайте привет моим подругам. У меня больше нет сил диктовать, дайте им прочитать мое письмо. Сестра, которая пишет под мою диктовку, очень хорошо за мной ухаживает, помогает мне. Я просила Таню Тэсс вам дать знать результат операции. Обнимаю Вас крепко и благодарю.

Мой адрес: улица Грановского, кремлевская больница, хирургическое отделение, палата 52.

Ваша Фаина (рукой Раневской).

Фаина Раневская
Из письма Анне Ахматовой
28 августа, 1945 г.

Наталья Брюханенко об остроумных замечаниях Маяковского во время крымских гастролей в 1927 году

В Крыму [на выступлении] Маяковский приводил такой пример:

— Вот Жаров* написал текст марша. В нем некоторые слова даны в кавычках. Очевидно, товарищ Жаров представляет себе это так: идут люди, двумя ногами такт марша отбивают, а третьей маленькой ногой — кавычки.

* Судя по всему, Маяковский имел в виду пионерский марш, написанный Александровым Жаровым.

Из воспоминаний Рюрика Ивнева о Сергее Есенине:

«Как-то раз при одной из встреч он с таинственным видом отвел меня в сторону (это было на Тверском бульваре), выбрал свободную скамейку на боковой аллее и, усадив рядом с собой, сказал:
— Ты должен дать мне один совет, очень… очень важный для меня.
— Ты же никогда ничьих советов не слушаешь и не исполняешь!
— А твой послушаю. Понимаешь, всё это так важно. А ты сможешь мне правильно ответить. Тебе я доверяю.
Я прекрасно понимал, что если Есенин на этот раз не шутит, то, во всяком случае, это полушутка… Есенин чувствовал, что не принимаю всерьёз его таинственность, но ему страшно хотелось, чтобы я отнесся серьёзно к его просьбе — дать ему совет.
— Ну, хорошо, говори, — сказал я, — обещаю дать тебе совет.
— Видишь ли, — начал издалека Есенин. — В жизни каждого человека бывает момент, когда он решается на… как бы это сказать, ну, на один шаг, имеющий самое большое значение в жизни. И вот сейчас у меня… такой момент. Ты знаешь, что с Айседорой я разошёлся. Знаю, что в душе осуждаешь меня, считаешь, что во всем я виноват, а не она.
— Я ничего не считаю и никогда не вмешиваюсь в семейные дела друзей.
— Ну хорошо, хорошо, не буду. Не в этом главное.
— А в чём?
— В том, что я решил жениться. И вот ты должен дать мне совет, на ком.
— Это похоже на анекдот.
— Нет, нет, ты подожди. Я же не досказал. Я же не дурачок, чтобы просить тебя найти мне невесту. Невест я уже нашёл.
— Сразу несколько?
— Нет, двух. И вот из этих двух ты должен выбрать одну.
— Милый мой, это опять-таки похоже на анекдот.
— Совсем не похоже… — рассердился или сделал вид, что сердится, Есенин. — Скажи откровенно, что звучит лучше: Есенин и Толстая или Есенин и Шаляпина?
— Я тебя не понимаю.
— Сейчас поймёшь. Я познакомился с внучкой Льва Толстого и с племянницей Шаляпина. Обе, мне кажется, согласятся, если я сделаю предложение, и я хочу от тебя услышать совет, на которой из них мне остановить выбор?
— А тебе разве всё равно, на какой? — спросил я с деланным удивлением, понимая, что это шутка.
Но Есенину так хотелось, чтобы я сделал хотя бы вид, что верю в серьёзность вопроса. Не знаю, разгадал ли мои мысли Есенин, но он продолжал разговор, стараясь быть вполне серьёзным.
— Дело не в том, всё равно или не всё равно… Главное в том, что я хочу знать, какое имя звучит более громко.
— В таком случае я должен тебе сказать вполне откровенно, что оба имени звучат громко.
Есенин засмеялся:
— Не могу же я жениться на двух именах!
— Не можешь.
— Тогда как же мне быть?
— Не жениться совсем.
— Нет, я должен жениться.
— Тогда сам выбирай.
— А ты не хочешь?
— Не не хочу, а не могу. Я сказал своё мнение: оба имени звучат громко.
Есенин с досадой махнул рукой. А через несколько секунд он расхохотался и сказал:
— Тебя никак не проведёшь! — И после паузы добавил: — Вот что, Рюрик. Я женюсь на Софье Андреевне Толстой».

На снимке - молодожены Сергей Есенин и Софья Толстая

"Но есть не меньшие чудеса: улыбка, веселье, прощение, и — вовремя сказанное, нужное слово. Владеть этим — значит владеть всем".

Александр Грин
"Алые паруса"

Надо начинать с шедевров и ими, может быть, и ограничиться. Я бы начал с «Ночь нежна», потому что «Великий Гэтсби» - очень трудная книга, такой своеобразный двойник «Зависти» Олеши, а «Зависть» должен читать очень опытный читатель. Поэтому лучше начинать с «Ночь нежна», как я в свое время ее читал: в Артеке, на пляже. Мне было легко представить, что я где-нибудь там, на Ривьере. Это курортная книга, книга золотого века, хотя уже со всей последующей горечью. «Ночь нежна» («Tender Is the Night») я люблю больше всего.

«Великий Гэтсби» – это настолько очаровательный роман, такой гениальный, легкий, играющий, такой умный, такой ненавязчивый.

Фицджеральд играючи делал все, над чем так мучительно потел Хемингуэй. Хемингуэй гордился, что он крошечный рассказ «У нас в Мичигане» переписывал три дня, а Фицджеральд сел бы и написал за полчаса. Он птица певчая. Он все так легко делал, так волшебно. Фицджеральд в этом смысле похож на Капоте, я думаю.

Так что рассказы неплохие, особенно в переводах Владимира Харитонова, если вы не читаете на языке оригинала. Вот кто действительно передавал дух Фицджеральда, по-моему, бесподобно. Но рекомендую читать в оригинале. Фицджеральд наименее переводимый, потому что наиболее интонационный, и очень, очень звонкий и легкий.

Дмитрий Быков

Просят, умоляют написать о войне, напишешь — не проходит в печать: всем нужна война красивая и героическая, а та, на которой мы были, с грязью, вшами, подлецами-комиссарами вроде начальника политотдела нашей дивизии — такая война никому не нужна, а врать о войне я не могу, ибо чем больше врешь о войне прошлой, тем ближе становится война будущая.

Виктор Астафьев

Как выглядел тот самый гранатовый браслет Куприна?

"Гранатовый браслет"– повесть о чувстве, "сильном как смерть". Эта история основана на реальных событиях, и к тому же на создание ее повлияла настоящая сильная любовь, которая случилась в жизни Александра Куприна.

Сохранился и тот самый гранатовый браслет, бывший семейной реликвией первой супруги писателя.

Вот как он описан в книге: "Он был золотой, низкопробный, очень толстый, но дутый и с наружной стороны весь сплошь покрытый небольшими старинными, плохо отшлифованными гранатами. Но зато посредине браслета возвышались, окружая какой‑то странный маленький зеленый камешек, пять прекрасных гранатов‑кабошонов, каждый величиной с горошину".

Влюбленный в княгиню Веру Николаевну бедный телеграфист Желтков рассказал ей, что изначально браслет был серебряным и принадлежал еще его прабабке. Желтков заказал "с точностью" перенести камни со старинного серебряного браслета в золотую оправу, чтобы подарить его Вере. Зеленый камень посередине браслета – тоже гранат-гроссуляр, более редкой расцветки.

Так вот, история любви, описанная в повести, случилась с родственницей первой супруги писателя, родственницу звали Людмила Любимова, а влюбленным в нее мужчиной был некий телеграфист по фамилии Желтый (Куприн переделал его фамилию на Желтков). Молодой человек подарил Людмиле браслет с гранатами, но получил отказ и уехал прочь. По счастью, его судьба сложилась не так трагично, как у героя книги, он пережил свою несчастную любовь и потом женился на другой женщине.
А браслет из этой любовной драмы перешел потом к Марии Карловне, первой жене Александра Куприна.

Сейчас этот браслет находится в Пушкинском дома в Санкт-Петербурге, он из серебра с позолотой, и немного не совпадает с описанием в книге. Возможно, Александр Куприн, когда писал свою повесть, просто уже подзабыл, как выглядит оригинальный браслет, а может быть решил его литературно приукрасить.

Дело в том, что к моменту появления повести Куприн уже давно развелся с первой супругой, хозяйкой браслета. Еще будучи в первом браке он влюбился в молодую девушку, работавшую в госпитале медсестрой и подрабатывавшую помощницей у его жены. У влюбленных было много преград, но в конце концов они смогли быть вместе, писатель получил развод и счастливо прожил со второй женой тридцать лет, до конца жизни.

Как бы там ни было, но жизнь вдвоем — это непременно плен одного, другой вопрос, хороший или плохой — вероятно, редко хороший — но все-таки плен.

Михаил Пришвин
25 ноября, 1929 г.

У Чехова в «Записных книжках» нашел такое восклицание:

«О пошлые женщины, как я вас ненавижу!»

Задумался, как это сыграть — пошлого человека, вообще пошлость... Все -таки надо бы разобраться с тем, что такое пошлость. Студенты мучили меня целый час по этому поводу. Каждый ведь хочет понимать по-своему. Посмотрим у Даля:

«Пошлый (стар.) — давний, стародавний, что из стари ведется».

Как поменялся язык! Совсем другой смысл.

А вот более подходящее, современное:

«надокучивший, неприличный, почитаемый грубым, низким, подлым».

Вот как — даже подлым!

Очень интересное определение нахожу у Набокова:

«Пошлость — это не только явная, неприкрытая бездарность, но главным образом ложная, поддельная красота, поддельный ум, поддельная привлекательность».

Это уже близко к нашей профессии — оригинал от подделки отличить можно! Раневская бы молниеносно отличила...

Олег Борисов

Одно из первых воспоминаний детства — смерть Чехова: рыдающая над его портретом мама. В этот день кончилось мое детство. Мне четко видится мать, обычно тихая, сдержанная, — она громко плачет. Я бегу к ней в комнату, она уронила голову на подушку, плачет, плачет, она в страшном горе. Я пугаюсь и тоже плачу. На коленях матери — газета: "Вчера в Баденвайлере скончался А.П. Чехов."

Фаина Раневская

Пьеса актёра Леонида Филатова "Про Федота-стрельца, удалого молодца» поражает с первого прочтения. Тонкий юмор, лёгкие стихи, сказочный сюжет — устоять перед магией этого текста невозможно.
И вполне объяснимо, что забавные, но в то же время острые цитаты из этого небольшого произведения почти сразу стали крылатыми и вошли в речь русских людей едва ли не на правах новых пословиц.
Вот самые яркие из них:
✔Ну и ушлый вы народ — / Ажно оторопь берет! / Всяк другого мнит уродом, / Несмотря, что сам урод. (Федот)
✔Утром мажу бутерброд — / Сразу мысль: а как народ? / И икра не лезет в горло, / И компот не льется в рот! (Царь)
✔Вот не стану есть икру, / Как обычно, по ведру, / И на почве истощенья / Захвораю и помру! (Царевна)
✔Хороша ль, плоха ли весть, — / Докладай мне все как есть! / Лучше горькая, но правда, / Чем приятная, но лесть! / Только если энта весть / Снова будет — не Бог весть, / Ты за эдакую правду / Лет на десять можешь сесть! (Царь)
✔Сознаю свою вину. / Меру. Степень. Глубину. / И прошу меня направить / На текущую войну. / Нет войны — я все приму — / Ссылку. Каторгу. Тюрьму. / Но желательно — в июле, / И желательно — в Крыму. (Генерал)

"Жуйте, как следует", — говорил отец. И жевали хорошо, и гуляли по два часа в сутки, и умывались холодной водой, и всё же вышли несчастные, бездарные люди.

Антон Чехов

Алексей Баталов рассказывал, как на съемку фильма «Дама с собачкой», в котором он играл главную роль, пригласили для консультации каких-то старушек. Одна из них сказала режиссеру Иосифу Хейфицу, что Баталов при ходьбе косолапит, а это, мол, русскому интеллигенту не к лицу. С этого дня режиссер следил за походкой артиста. Одергивал его. Баталова это нервировало.
Приехали в Ялту на натурные съемки и встретились с глубоким стариком, который в молодости был лодочником и возил самого Чехова. Увидел он на съемочной площадке Баталова, заулыбался и говорит Хейфицу:
— Шляпа-то у него точно как у Чехова. А когда Баталов пошел, лодочник закричал радостно:
— И косолапит, как Антон Палыч!
Баталов ликовал.

Мир движется тихонечко по фазе,
Ступеньки перепрыгивать нельзя.
Из тех же, кто из грязи сразу в князи,
Плохие получаются князья!

Леонид Филатов

«Гамлет» Лозинского изъясняется тёмно. Я люблю того Шекспира и верю в того Шекспира, в того «Гамлета», который дан у Лозинского, не по причинам точности, а по причинам романтики.

«Гамлет» Пастернака – это, конечно, «Гамлет» грубый. Шекспир груб, и шекспировские сонеты грубы… И Шекспир, понимаете… Как бы мы к Шекспиру Пастернака ни относились, конечно, «Гамлет» переведен гениально, но роль этого перевода в биографии самого Пастернака гораздо большая, чем в шекспироведении. Он дал Пастернаку раскрыться – в этом величие этого перевода.

Там же, кстати говоря, у Пастернака есть гениальные его заметки, написанные о характере шекспировской драмы, у него абсолютно точно сказано, что Шекспир – это прежде всего король ритма, гений ритма, что он больше поэт, чем драматург… Потому что мы Шекспира любим за его поэзию, а не за характер действия, не за довольно часто натянутые сюжеты – ритм он чувствует как поэт. Вот это «гамлетовское», шекспировское гениальное ноу-хау, которое Пастернак понял.

Что касается переводов, то мне кажется, что «Троил и Крессида» - единственный хороший перевод - Гнедич, «Король Лир» - лучший перевод Пастернака, самый грубый, «Гамлет», конечно, Лозинского, другие переводы я просто не рассматриваю, к сожалению, это моя такая… Но хотя Кружков очень тоже постарался в нескольких переводах Шекспира.

Что касается остальных пьес, то, видите… Да, странную я вещь скажу – Шекспира ведь не так трудно читать по-английски. Он довольно современным языком писал, в отличие от большинства современников, в отличие от Марлоу, в отличие от того же Бэта Джонсона, ведь пожалуйста – вот кто к услугам всех. Много пьес сохранилось, но Шекспира читать проще всего. Несмотря на 30 тысяч слов.

Почему? А потому что логика речи у Шекспира - это логика речи современного человека. Его мысли, его метафоры понятны. Они наши, сегодняшние.

Из лекции Дмитрия Быкова

Дети, кто бы их ни воспитывал, ничего не ощущают так болезненно, как несправедливость.

Чарльз Диккенс

Тургенев ещё при жизни был признан классиком всеми выдающимися деятелями Европы: от Жорж Санд до Т.Карлейля. Его называли единственным представителем эпического творчества в Европе (по сути, он подготовил зарубежных читателей к восприятию Толстого и Достоевского), влияние Тургенева к концу жизни было так велико, что, скажем, аугсбургская «Аллгемайне Цайтунг», по свидетельству П.В.Анненкова, «ядовито говорила о поклонении немцев «московской» эстетике.

Выбор европейцев был, однако, неслучаен и безошибочен. Предшественники Тургенева казались тогда западному читателю не совсем самобытными. Пушкин, Гоголь и Лермонтов как бы вводили русскую культуру в контекст европейской, настраивая на современный лад: Евгений Онегин вполне встраивался в привычный ряд героев типа шатобриановского Рене или байроновского Чайльд-Гарольда, в «Капитанской дочке» улавливались сюжетные ходы Вальтера Скотта, в «Мертвых душах» – традиции «плутовского романа», а поэзия Лермонтова могла восприниматься как продолжение демонической линии западной литературы. Их своеобычность была осознана позже, к концу XIX века.

Тургенев утвердил, следуя за создателями отечественной словесности, те ключевые темы, фигуры и коллизии русской жизни, которые во многом определили направление и проблематику возникавшей великой литературы. Его тексты сделали внятным своеобразие этой проблематики. Скажем, от «Дневника лишнего человека» Тургенева прямой путь к «Запискам из подполья» Достоевского и «Крейцеровой сонате» Толстого. Здесь впервые разыграна тема «лирического антигероя», получившая свое развитие в западной литературе XX века (Сартр, Камю, Гессе, Онетти и др.). Стали событием «Записки охотника», и дело было не только в изобличении крепостнического рабства. Писатель увидел в крестьянах людей, которых можно было мерить европейской меркой: в рассказе «Хорь и Калиныч» он, шокировав тем публику, одного из мужиков сравнил с Гете, а другого – с Шиллером.

От Тургенева идет сюжет разрушающихся «дворянских гнезд», завершенный Чеховым и Буниным. Он создал – первым! – символический образ русского народа – Герасима (из рассказа «Муму»): могучего и глухонемого. Потом уже, отталкиваясь от этого образа и с учетом тургеневского опыта, был написан Толстым Платон Каратаев, а Достоевским – мужик Марей.

Пpo недoвольныx⁠⁠.

Надo cказать пpaвду, в Роccии в нaше вpeмя очeнь peдко мoжно вcтpeтить довoльного чeловека (кoнечно, я paзумею иcключительно культypный клаcc, тaк кaк некyльтурным людям нeт вpeмени быть недoвольными).

Кого ни поcлyшаешь, вcе на что-то негодуют, жалуютcя, вопиют. Один говорит, что cлишком мало cвобод дают, другой, что cлишком много; один ропщет на то, что влаcть бeздейcтвует, другой — на то, что влаcть череcчyp доcтаточно дeйcтвует; одни находят, что глупоcть наc одолела, дpyгие — что cлишком мы умны cтали; третьи, наконец, учаcтвуют вo вcех пакоcтях и, хохоча, приговаривают: ну где тaкое безобpaзие видано?!

Даже раcхитители казенного имyщеcтва — и те нeдовольны, что cкоро нечего раcхищать будет.

М. Cалтыков-Щедpин, 1880 г.

Я бы бросил вам вызов на битву умов, но я вижу, что вы безоружны!

Уильям Шекспир

Гумилёв поправляет горящие в печке поленья и продолжает:

— Я в последнее время постоянно думаю о смерти. Особенно по ночам... Всякая человеческая жизнь, даже самая удачная, самая счастливая — трагична. Ведь она неизбежно кончается смертью. Ведь как ни ловчись, как ни хитри, а умереть придётся.

Он на минуту замолкает, глядя на пляшущее пламя. И вдруг, повернувшись ко мне, неожиданно предлагает:

— Давайте пообещаем друг другу, поклянёмся, что тот, кто первый умрёт, явится другому и всё, всё расскажет, что там.

Он протягивает мне руку и я, не колеблясь, кладу в неё свою.

— Повторяйте за мной, — говорит он медленно и торжественно: — Клянусь явиться вам после смерти и всё рассказать, где бы и когда бы я не умерла. Клянусь.

Я послушно повторяю за ним:

— Клянусь!

Он, не выпуская моей руки, продолжает ещё торжественнее:

— И я клянусь, где бы и когда бы я не умер, явиться вам после смерти и всё рассказать. Я никогда не забуду этой клятвы и вы никогда не забывайте её. Даже через пятьдесят лет. Даже если мы давно перестали бы встречаться. Помните, мы связаны клятвой.

...Через несколько дней после его расстрела, я видела сон, который хотя и отдалённо, но мог быть принят за исполнение обещания. За ответ. Тогда же я написала стихотворение об этом:

А ночью пришёл он ко мне
Из гроба и мира иного во сне,
В чёрном старом своём пиджаке,
С белой книгой в тонкой руке
И сказал мне: плакать не надо,
Хорошо, что не плакали вы.
В синем раю такая прохлада
И воздух лёгкий такой
И деревья шумят надо мной,
Как деревья Летнего Сада…

Ирина Одоевцева

Реже всего в жизни я встречал умных людей, которые были бы ещё и счастливыми.

Эрнест Хемингуэй

Гигант нашей профессии — Чарли Чаплин.

Мы стали друзьями между его очередными разводами и проводили друг с другом многие «ранние вечера». Я говорю «ранние», потому что оба мы на следующее утро должны были работать: он — по своим планам, я — по сценарному плану «Парамаунт».
Сентиментальность связывала нас. Сентиментальность существенно отличается от чувствительности.

Мне импонировало его самомнение. Заносчивость у таких мужчин, как он, — достоинство. Заносчивая женщина — безнадежно скучна.
С такими монстрами я, к счастью, никогда не имела дела.

Чаплин — величайшая звезда, волшебная и человечная одновременно. Рядом с
ним никого нельзя поставить.
Да будет он благословен!

Марлен Дитрих
• Размышления

Известный психотерапевт Хеллингер советовал не копить раздражение. Претензии, по Хеллингеру, говорятся мягко, обосновано. Нужно подчеркнуть важность каждого пункта.

Лена так и поступила. Она взяла твёрдую на вид сковороду и мягко спросила, в каком возрасте Иванову хотелось бы умереть. И подчеркнула важность вопроса, сделав несколько шагов в сторону предполагаемой жертвы.

В следующие полчаса Иванов устранил течь, вкрутил пробки, выгреб мусор, вытер пол и принёс с улицы кота. Чужого, но кому это интересно, когда речь идёт о любви к жене.

Слава Сэ

«Мы часто повторяем, что о человеке судят по его делам, но забываем иногда, что слово тоже поступок. Речь человека — зеркало его самого. Всё фальшивое и лживое, пошлое и вульгарное, как бы мы ни пытались скрыть это от других, вся пустота, черствость или грубость прорываются в речи с такой же силой и очевидностью, с какой проявляются искренность и благородство, глубина и тонкость мыслей и чувств».

Лев Толстой

Был интересный случай. К палатке одного антиквара подходит дама, долго смотрит картины и останавливается на одной с надписью: «И. Репин»; на ней ярлык: десять рублей.
– Вот вам десять рублей. Я беру картину. Но если она не настоящая, то принесу обратно. Я буду у знакомых, где сегодня Репин обедает, и покажу ему. Приносит дама к знакомым картину и показывает ее И. Е. Репину. Тот хохочет. Просит перо и чернила и подписывает внизу картины:
«Это не Репин. И. Репин». Картина эта опять попала на Сухаревку и была продана благодаря репинскому автографу за сто рублей.

Из книги Гиляровского «Москва и Москвичи». На фото Илья Репин за работой, 1909

С тех пор, как стал взрослым, живу по важной заповеди: "Не учи ближнего своего". На манер евангельской. Всякая судьба – неповторима. Всякий рецепт – фальшив.

Варлам Шаламов

Юная подруга Бриков и Маяковского Луэлла Варшавская вспоминает о прекрасных моментах в компании Лили и ее мужа Осипа

Ося очень любил писчебумажности, и мы с ним время от времени отправлялись в Мосторг за покупками. Помню один такой поход — мы с Осей одеты в резиновые плащи типа «совторгслужащий», у меня коричневый, а у Оси серый. Лиличка проводила нас до калитки и крикнула нам вслед: «Вы очень элегантны!».

Другой наш поход носил название: «Почему Ося не женился на Луэлле». Мы подходили к Мосторгу. Ося нес портфель, в котором уже были покупки, а я несла маленький кошелечек, вдруг я сказала: «Ося, ты можешь положить в портфель мой кошелек?» Ося взял кошелек, решив, что у меня развязался туфель и он мне мешает. Когда мы уже пили кофе-гляссе в ресторане Мосторга, Ося стал выяснять, почему я отдала ему кошелек, и оказалось, что просто мне было очень жарко и кошелек мне надоел. Вечером за ужином Ося все это рассказал и торжественно объявил, что на такой, как я, он никогда не женится!

После покупки писчебумажностей мы всегда пили кофе-гляссе в Мосторге. Там было самообслуживание, и нам очень нравилось ходить за угощением с подносом, с номерками и потом пить кофе на диване за перегородками. Там было очень уютно.

Глядишь, кажется, нельзя и жить на белом свете, а выпьешь - можно жить!

Иван Гончаров

А вы, Владимир Семенович, помолчали бы...

... он постоянно находился в таком центростремительном разгоне, что для него было вполне естественно сочинять в поезде, гостинице, в перерывах между съемками. В течение дня у него постоянно шел внутренний творческий процесс, я это часто замечал по его отсутствующему взгляду.

Как-то на собрании одна актриса сказала: "А вы, Владимир Семенович, помолчали бы, вы нас вообще не замечаете и не здороваетесь". Володя тогда растерялся, потому что от природы был мягким, добрым, интеллигентным человеком, совсем иным, чем его сценические герои, и представить его специально не здоровающимся было невозможно.

Бывало, идешь по длинному подземному переходу на сцену, а тебе навстречу - Высоцкий. Ты ему улыбаешься, а он проходит мимо и ничего не видит. В таких случаях я никогда на него не обижался, ибо понимал: наш Моцарт где-то витает.

из воспоминаний
актера В.Золотухина

Узнать тебе давно пора,
Что при подъёме кажется сначала
Всегда крутою всякая гора.

Данте Алигьери

Меня все спрашивают: "Почему ты так одеваешься? Это не модно".

А я вспоминаю историю, как в Москву приехал Роберт де Ниро ещё при СССР. Андрюша Миронов был в него совершенно влюблён. Всеми правдами и неправдами договорились, что де Ниро придёт в гости к Миронову. Подготовились, чтобы всё как у людей - свечки зажгли, вырядились. Лето. Стоим. Ждём.

Приезжает де Ниро - вьетнамки на босу ногу, страшные полукальсоны-полуджинсы белые и майка полуразорванная, наискосок недописанный какой-то "Iife". А мы в смокингах.

Александр Ширвиндт

Когда нечем гордиться в настоящем, хвастаются вчерашними заслугами.

Марк Туллий Цицерон