Константинопольская патриархия и Церковь на Руси: кто является конструктом, а кто конструктором (часть вторая)?
Часть первая
Следовательно, разница относительно Украины состоит в том, что с канонической и экклесиологической (церковной) точки зрения, Россия вторглась и оккупировала Киевскую митрополию, которая ей никогда не была передана, а все, что есть у Сербии, принадлежит ей и с канонической, и с экклесиологической точки зрения. Это значит, что Вселенская патриархия не намерена вносить изменения в Устав СПЦ или в ее границы, если этому не сопутствуют соглашение и содействие. Вселенская патриархия никогда не вторгалась в пределы иных Церквей, за исключением случаев наличия такого запроса и значительной церковной необходимости“.
Высказанная в то время угроза вскоре стала действительностью в случае Македонии: Фанар выступил с инициативой по урегулированию церковной проблемы на территории СПЦ.
В данном случае ужасным бременем остается факт, что даже после канонического нападения Фанара на территорию Московской Патриархии и Сербской Православной Церкви у наших богословов и канонистов, в первую очередь епископов, отсутствует критическое сознание для понимания того, что Церковь может существовать без Фанара. Многолетняя дрессировка сербских, русских и остальных богословов принять практику колониального богословского пресмыкания перед „Матерью-Церковью“ очевидно была плодотворной и ум наших людей до сих пор находится в ее плену. Это происходит до такой степени, что православные богословы не в состоянии совершить очень простое действие: применить критерии, которыми пользуется сам Фанар, когда описывает субъектность, т.е. идентичность иных Поместных Церквей. Например, если в основе субъектности, т.е. идентичности СПЦ находится томос, выданный Церкви в Королевстве сербов, хорватов и словенцев, т.е. если субъектность нашей Поместной Церкви следует рассматривать в историческом ракурсе вместе с вопросом государства, в таком случае непрерывное существование Фанара находится под вопросом, по меньшей мере, с 1453 года, т.е. Церковь Нового Рима де-факто не может существовать с момента прекращения существования Нового Рима.
Однако все становится намного сложнее, если иметь в виду вопрос, который до настоящего времени, насколько нам известно, не был задан фундаментально, и который гласит: является ли „Константинопольская Церковь“ наследницей в том числе еретических патриархов, даже сплошных еретических проектов прошлого, или только преемницей святителей и подвижников? Это отнюдь не риторический вопрос. У него есть и определенные канонические последствия и от ответа на вопрос о непрерывном существования Фанара с проблематичными, т.е. еретическими периодами истории Константинополя зависит и его авторитет, т.е. способность рассуждать о „православности“, т.е. „каноничности“ других.
Эта тема до такой степени неприятная и осталась без ответа в нашем богословии, но на это есть свои причины, как это увидим в дальнейшем. Именно, замалчивая, мягко выражаясь, „неприятные“ страницы собственной истории, Фанар на самом деле устанавливает непрерывность существования там, где он ее никоим образом не может иметь.
Как мы увидели, основной постулат его идеологии основывается на представлении о том, что Константинополь, хотя бы с момента Второго вселенского собора до настоящего времени, обладает абсолютной непрерывностью и идентичностью, а также ничем не ограниченными полномочиями, данными и присвоенными на протяжении предыдущих веков. Следственно, он с позиций силы может относиться к какой-то церковно-канонической периферии, ведь центральная роль принадлежит „Вселенскому трону“, а роль пассивных рецепторов - всем остальным (вспомним хотя бы митрополита Эммануила - классика такой теологии и его статьи „Первый без равных“). Если, однако, факты не соответствуют такому посылу силы и статуса, то у Фанара возникает позиция в ницшеанском, т.п. постмодернистском ключе – тем хуже для фактов. Их можно умолчать или в результате толкования привести к противоположному.
Остальные части доклада будут выложены в течение дня.