Семен Акимович Ан-ский (википедия пишет про него: не стоит путать с другим Соломоном Рапопортом; постараемся не ошибиться) был удивительный человек. Поэт и шахтер, переплетчик и бродяга, публицист, драматург и революционер, выучивший русский язык в 16 лет под влиянием идей народничества. Из еврейской общины его выгнали как вольнодумца (а значит, в недостаточной степени еврея), из российских деревень выгоняли как еврея. Тем не менее, чего он только не успел за короткую 57-летнюю жизнь, этот обаятельный и добрый человек, до смерти не имевший прописки, и вообще ничего не имевший, кроме пиджака и пальто. Например, организовать первую в своем роде этнографическую экспедицию по еврейской черте оседлости.
Экспедиция началась в 1912 году и прервалась в 1914, с началом первой мировой войны. Ан-ского, впрочем, не остановила и война. Он вернулся в Галицию, через которую проходил один из фронтов, как представитель Комитета помощи беженцам, и вместе с помощью жертвам войны и погромов как мог пополнял этнографическую коллекцию, которую собирал для Еврейского национального музея. Еврейская этнографическая коллекция, к 1913 году набравшая множество свитков и предметов утвари, а также тысячи быличек, присказок, легенд и хасидских нигунов, в 1914 пополнилась свидетельствами войны и сопутствующих ей погромов, включая обрывки свитка Торы, где разрыв прошел так, что на одной стороне остались десять «не», а на другой было написано: убивай, кради, прелюбодействуй.
Ан-скому и коллегам хотелось собрать весь еврейский фольклор, какой только бывает на свете, включая заговоры от дурного глаза и прочие магические секреты. Хозяйки секретов, еврейки из местечек, отнеслись к этому начинанию с большим сомнением. Они и родственникам-то не всегда были согласны передавать свои знания; считалось, что как только магический рецепт становится известен тому, кто в него не верит, — он мгновенно теряет силу. И еще была опасность, что следующий, кто попытается им воспользоваться, навредит себе… Но Ан-ского в его любви к собиранию фольклора не остановила мировая война. Не сдался он и здесь.
Чтобы получить доступ к вожделенным заклинаниям, или он сам, или кто-то из коллег в каждом новом местечке притворялся больным или измученным порчей. К симулянту вызывали shprekherin, знающую женщину, и, пока она читала заговоры, проливала воск, катала яйца, проводила экзорцизм и т.д., один из членов экспедиции сидел в уголке и все записывал. Так, в Летичеве была одна крайне уважаемая женщина, происходившая из династии раввинов и праведников. Звали ее Гнендл, она не брала денег за свои услуги и была настолько стара, что с трудом ходила. Тем не менее, этнографы добились ее визита к притворившемуся больным Абрахаму Рехтману, который и рассказывает эту историю.
По его словам, Гнендл отослала из комнаты всех, кроме него самого, и окурила его благовониями. Велела ему снять рубашку, произвела над ней ряд непонятных действий, умыла ей его лицо, положила рядом. Окурила нож и положила его под подушку больному. Омыла руки семь раз, а между омовениями корчила всевозможные гримасы, дергала Абрахама за уши, ложилась сверху и без остановки бормотала непонятные слова. «Даже сейчас», пишет Рейхтман, «я с изумлением вспоминаю, каким же измотанным чувствовал себя после этого предприятия… казалось, оно длилось вечность». Покончив с песнопениями, Гнендл достала из-под подушки нож, остригла Абрахаму ногти на левой руке, закатала их в хлебный мякиш и строго наказала скормить черному кобелю и повторять процедуру три дня подряд, а также все эти три дня не снимать рубашку.
Чего не вытерпишь ради этнографических данных! Мне нравится думать, что Гнендл, старая, много повидавшая женщина, сразу распознала симулянта, — и решила не тратить на него заговоры, а чисто смеху ради подергать за уши и повозить по лицу рубашкой. С другой стороны, многовато усилий для прикола… Получается, Абрахам терпел не зря. Как напишет потом и по другому поводу Ан-ский, «огромность страданий, которые еврейский народ переносит, свидетельствует и об огромности его духовных богатств, во имя которых он готов их переносить»