Звонкий гул перестрелки стал привычным, а вот пекущая боль в области живота — выбивалась из их обычных миссий. Что же случилось, что ноги подкашиваются и он садится прям на землю, а такие любимые голубые глаза смотрят на него с таким ужасом. Неужели он сделал что-то не так? Он разве мог напугать его так сильно? Почему-то из головы выбиваются все события, произошедшие буквально несколько минут назад. Он видит перед собой только его, и этого достаточно. Глаза невольно опускаются с прекрасных сапфиров на руки их обладателя, перепачканные до кистей в алую кровь. Ах, так вот в чем дело, — усмехается про себя Дазай. Это всего лишь его смерть? Наверное, он задумывал себе куда более изящный уход, но, видимо, у судьбы есть свои планы на него. Осаму просто рад, что он рядом.
— Чуя, — улыбается Осаму, на удивление совсем не чувствуя боли. Дазай помнит, как орал, когда Накахара доставал пулю из его бедра, когда им было по пятнадцать. Помнит, как в шестнадцать он зашивал ему руки, хотя, говоря по правде, это было много раз и тоже всегда больно, хоть он и не показывал это. В восемнадцать Чуя сделал ему шину для руки из чего придется и Осаму вопил, как резаный. Сейчас Чуя тоже рядом, но ему уже не больно. — Я люблю тебя.
— Закрой пасть, Дазай, — кричит Накахара. — Ты, блять, не умираешь, чтобы говорить такое, — скорее всего, не истекай сейчас Осаму кровью, Чуя бы пнул его или вмазал за то, что он сказал. Но ведь когда-то нужно было бы. Разве перед вечным концом это не самый подходящий момент? — Я ненавижу тебя, Осаму.
— Знаю, солнышко, — так широко, как только может, улыбается шатен. — Ты всегда говорил мне это. Что даже перед моим уходом не найдется ничего новенького, а? — он шутит. Шутит, потому что впервые страшно. Шутит, потому что впервые не хочет своей смерти. Это осознание так резко проносится в голове, что он удивляется. Разве это не то, чего он хотел? Или думал, что хотел?! Теперь он снова чувствует боль, которая растекается по телу с каждой секундой всё дальше.
— Просто замолчи, Осаму, — он видит, насколько яркие стали эти голубые радужки на фоне красных глаз, из которых текут слёзы. В любое другое время Чуя никогда не позволил бы себе плакать при Дазае. Наверное, сегодня всё же особенный день. — Я-я тоже люблю тебя, идиота кусок.
— Пора, — слышится откуда-то за его спиной. Он точно не знает кто говорит ему это, потому что Чуя перед ним молчал, а больше тут не было никого.
— Что? — он оглядывается по сторонам, чтобы понять, кому принадлежит голос. Он будто говорит у него в голове, но в то же время Осаму чувствует чьё-то присутствие где-то рядом.
— Твоё время оно, — кто-то делает небольшую паузу. — истекло. Тебе пора уходить.
— Но-но я не хочу, — глупо хлопая глазами, отвечает он. То место, где была их миссия начало исчезать. Чуя перед ним тоже начал. — Я не готов ещё, — он слышит, как обреченно звучит его голос. Раньше он не думал, что умирать правда страшно. Может раньше он не понимал, что потеряет. — Он же. Он же будет разбит, понимаешь? — кивая головой в то место, где до этого сидел Накахара, говорит Осаму. — Я только сказал, что люблю его.
— Извини, — до приятного спокойно говорит этот кто-то. — но на этом всё.
— Это было быстро, — Дазай не знает, так ли правда ощущается конец. Галлюцинации ли это от раны или за ним лично пришел Собиратель душ, или ангел, или Аидовский посланник, или, может быть, Анубис, или любое другое существо, забирающие тебя в неприглядную тьму. В любом случае, он при жизни ни во что не верил с чего бы начинать сейчас.
— Смерть? — спрашивает голос.
— Нет, — качает головой Осаму. — жизнь. Жизнь была слишком быстрой.
Он чувство тепло, которое разливается по всему телу, оно укутывает в свои объятья. Почему-то становится так хорошо и спокойно. Тебе не холодно и не жарко, тут не шумно и не тихо, не мокро и не сухо ты делаешь вдох полной грудью и воздух заполняет твои лёгкие полностью, давая насладится. Он чувствует свободу и легкость, будто он парит где-то в невесомости, а из головы уходят все мысли, которые почему-то были важно когда-то.
Они обязательно встретятся «там».