Который разрешал спать вместе с ним на его кровати, даже если было тесно, поддерживал каждый раз, лишь бы и дальше видеть эту раздражающую, но привычную усмешку с ноткой издёвки на губах и жизнь в чужих глазах. Принимал таким, каким был, знал настоящего, позволяя открыться ему полностью, потому, когда Сынмин пытался написать десять минусов Чонина, не придумал ничего, кроме того что тот тормоз.
Губы поджимая, он взгляд поблекший поднимает на незнакомца, что, очевидно, продолжал упрямо ждать какой-то реакции Сынмина на его намерения, потому он её получает.
– Вместо обеда просто проводи меня до дома, на этом и расстанемся, – резко хватая того за руку, он ведёт его за собой, не обращая внимания на то, как тот обернулся, чтобы бросить на Яна взгляд победителя.
Сынмин соврет, если скажет, что он в порядке, но он просто создавал видимость этого. А ещё будет откровенной ложью, если подтвердит, что согласился общаться с Хенджином только потому что тот был хорошим собеседником. Он был отличным способом забыть на пару часов ноющую боль в груди и, сказать честно, это даже помогало. Он раньше чувствовал вину за то, что стал так часто отказывать Яну, предпочитая компанию Хвана, а потом вспоминал, что тот страдал недолго и находил утешение либо в своих школьных друзьях, либо в Дахён, что с каждым днём, казалось, всё сильнее липла к нему.
Он подозревал о том, что Хенджин сблизился с ним не просто так, подозревал о чужих чувствах, пожалуй, ещё с того дня, когда они вместе сидели в кабинете его класса, потом он уснул на столе случайно, а проснулся, не открывая глаз, от того что тот, убирая челку с его лица, дышал прямо в губы несколько длительных секунд, прежде чем отстраниться. Он не почувствовал тогда ничего. Всё ту же тяготившую пустоту внутри, но согласился попробовать в надежде на то, что сердце сможет переключиться на другого. Он не задумывался о том, что всё произошло слишком быстро, ему просто нужно было отвлечься, забить голову чем-то другим. Но пока что он лишь чувствовал себя последним уродом, игравшимся с чувствами парня, ведь грудь продолжало сдавливать, что трудно становилось дышать, лишь стоило увидеть Яна.
В последний раз они с Чонином гуляли больше двух недель назад. Под этим словом подразумевалась их дружеская связь, когда они, шагая нога в ногу, обсуждали всё, что в голову взбредёт, перескакивая с тему на тему незаметно друг для друга. Подразумевались посиделки на крыше, провожая закатное солнце, что скрывалось за высотками где-то там вдали. Подразумевалось всё то, чего теперь они оба друг друга лишили. Семьи и дома.
Потому что Сынмин продолжал думать, что если всеми силами делать вид, будто в жизни его существуют все, кроме собственной симпатии, что являлась единственным другом, которому мог доверить всё, то это сработает. То это поможет его сердцу. Что делать дальше он не думал. Наверное, странно будет, когда после нескольких недель, а может и месяцев полного напряжения между ними он вновь сделает вид, что ничего этого и не было, пытаясь вернуться к прежним отношениям, но уже без лишних чувств. Однако Сынмин не задумывался об этом, потому что был слишком труслив и ничтожен, когда дело касалось их с Чонином с каждым днем разрушающейся дружбы. Он знал, отрицал, боялся, но продолжал делать то, что только сильнее отдаляло его от друга. В такие моменты он чувствовал себя всё тем же беспомощным ребёнком, звавшим маму, вспоминал хмурый взгляд мальчика и фразу «Плачут только слабаки». Чонин был прав. Всегда был прав во всём, но только не в уверенности, что ничто не могло убить их дружбу. Сынмин всё сам испортил, но отступать было уже некуда, ведь от намерений оставить Яна ещё ни разу не отказался и не жалел. Ему просто до мокрых щек и ноющей головной боли от слёз было жаль, что их ожидал подобный конец только потому что он такой.
Губы поджимая, он взгляд поблекший поднимает на незнакомца, что, очевидно, продолжал упрямо ждать какой-то реакции Сынмина на его намерения, потому он её получает.
– Вместо обеда просто проводи меня до дома, на этом и расстанемся, – резко хватая того за руку, он ведёт его за собой, не обращая внимания на то, как тот обернулся, чтобы бросить на Яна взгляд победителя.
Сынмин соврет, если скажет, что он в порядке, но он просто создавал видимость этого. А ещё будет откровенной ложью, если подтвердит, что согласился общаться с Хенджином только потому что тот был хорошим собеседником. Он был отличным способом забыть на пару часов ноющую боль в груди и, сказать честно, это даже помогало. Он раньше чувствовал вину за то, что стал так часто отказывать Яну, предпочитая компанию Хвана, а потом вспоминал, что тот страдал недолго и находил утешение либо в своих школьных друзьях, либо в Дахён, что с каждым днём, казалось, всё сильнее липла к нему.
Он подозревал о том, что Хенджин сблизился с ним не просто так, подозревал о чужих чувствах, пожалуй, ещё с того дня, когда они вместе сидели в кабинете его класса, потом он уснул на столе случайно, а проснулся, не открывая глаз, от того что тот, убирая челку с его лица, дышал прямо в губы несколько длительных секунд, прежде чем отстраниться. Он не почувствовал тогда ничего. Всё ту же тяготившую пустоту внутри, но согласился попробовать в надежде на то, что сердце сможет переключиться на другого. Он не задумывался о том, что всё произошло слишком быстро, ему просто нужно было отвлечься, забить голову чем-то другим. Но пока что он лишь чувствовал себя последним уродом, игравшимся с чувствами парня, ведь грудь продолжало сдавливать, что трудно становилось дышать, лишь стоило увидеть Яна.
В последний раз они с Чонином гуляли больше двух недель назад. Под этим словом подразумевалась их дружеская связь, когда они, шагая нога в ногу, обсуждали всё, что в голову взбредёт, перескакивая с тему на тему незаметно друг для друга. Подразумевались посиделки на крыше, провожая закатное солнце, что скрывалось за высотками где-то там вдали. Подразумевалось всё то, чего теперь они оба друг друга лишили. Семьи и дома.
Потому что Сынмин продолжал думать, что если всеми силами делать вид, будто в жизни его существуют все, кроме собственной симпатии, что являлась единственным другом, которому мог доверить всё, то это сработает. То это поможет его сердцу. Что делать дальше он не думал. Наверное, странно будет, когда после нескольких недель, а может и месяцев полного напряжения между ними он вновь сделает вид, что ничего этого и не было, пытаясь вернуться к прежним отношениям, но уже без лишних чувств. Однако Сынмин не задумывался об этом, потому что был слишком труслив и ничтожен, когда дело касалось их с Чонином с каждым днем разрушающейся дружбы. Он знал, отрицал, боялся, но продолжал делать то, что только сильнее отдаляло его от друга. В такие моменты он чувствовал себя всё тем же беспомощным ребёнком, звавшим маму, вспоминал хмурый взгляд мальчика и фразу «Плачут только слабаки». Чонин был прав. Всегда был прав во всём, но только не в уверенности, что ничто не могло убить их дружбу. Сынмин всё сам испортил, но отступать было уже некуда, ведь от намерений оставить Яна ещё ни разу не отказался и не жалел. Ему просто до мокрых щек и ноющей головной боли от слёз было жаль, что их ожидал подобный конец только потому что он такой.
