Сынмин
Он не помнит, как подорвался с собственного места, не помнит, как стучался в комнату Минхо в нетерпеливом ожидании, когда ему, наконец, откроют эту чертову дверь; не помнит, как, оглядев пустое общежитие, взгляд уронив на незаправленную постель младшего с внезапно на губах появившейся улыбкой, развернулся к Ли с четко поставленным вопросом «Где Чонин?», и не помнит, как, бросив другу краткое «Спасибо», после бродил по зданию университета в поисках нужной аудитории, чтобы потом, напряженно руки на груди сложив, выглядывать знакомые черты среди толпы других студентов. Он помнит лишь, как сердце его гулко отдавалось в ушах в быстром ритме и то, как эхом по комнате из раза в раз раздавалось «Нет», когда вода расплескалась по рабочему столу, испортив подарок, который хранил так же, как и рисунок, но так и не придумав причины для столь бережного отношения к ним.
Быть может дело было в том, что никогда ещё кроме сестры не дарили ему что-то задаром, никогда не делали что-то, думая о нём, и никогда не преподносили это так, как делал это Чонин: пробуждая в нем сгусток света, рассеивающего тьму, хоть он так сильно старался скрыть тот факт, что получать подобные мелочи ему было попросту приятно до скрытого блеска в глазах и усмешки на губах, ведь всё это было так до смешного просто и глупо, что хранить хотелось сильнее, чем что-либо ещё.
Он бросил краткое «Отвалите» соседям по комнате, подскочившим в один миг с расспросами тогда, когда он снова вернулся в общежитие от Минхо, наскоро набрасывая на себя пальто поверх футболки и домашних штанов. И он никогда не думал, что сердце его замрёт на месте, завидев чужие задумчивые глаза спустя четыре дня молчания между ними; не думал, что произнести хоть что-то без пересохшего горла окажется так сложно. И это всё было так глупо. Ужасно глупо. Он чувствовал себя так уязвимо, будто фраза «Сделай мне ещё журавлика» стала бы причиной для насмешки и упреков со стороны младшего, ведь он серьезно просил Чонина сделать ему несчастное оригами, потому что на прошлое разлил воду по неосторожности. А ему в тот момент, когда то, над чем Ян старался тогда, в кафе, было испорчено, пришло осознание, что ему действительно необходимо, чтобы что-то мозолило глаза, напоминая ту встречу с младшим, необходимо было касаться крылышек журавля ненароком во время долгих раздумий над домашней работой.
– Вот только у меня с собой бумаги нет, – Чонин звучит виновато, и он замечает, что тот усердно избегает смотреть ему в глаза, что заставляет нахмуриться, губы поджав. Нужно будет спросить у младшего причину, ведь теперь его очередь вопросы задавать. – Если ты не против, мы могли бы…
– У меня есть, – перебивает, после щеку изнутри прикусывая, вдруг осознав, что именно только что сказал.