вою на луну

какой Минхо красивый на сегодняшнем концерте

какое большое мягкое худи эххххх вот бы руками в его рукава

мне кажется там даже два человека поместятся но мне нельзя об этом думать.

что-то Крис зачастил с фотками в баббл

мне прям аж

непривычно 😭😭😭

держусь ИЗО ВСЕХ СИЛ чтобы опять что-то не написать или не поменять аву

очень сложные задачи как ни крути

я сейчас выть начну

я сейчас умру 😁😁😁

hey emo boy
hey hey hey emo boy

в любом случае я постараюсь сегодня принести текст

ночью

или уже завтра. посмотрим

в общем, не скучайте 🥺 всё будет

сегодня пришла домой

легла с мыслями, что очень хочу спать

в итоге лежала пару часов то ли во сне, то ли нет

и думала думала думала. и мысли такие быстрые, не понять и не обозначить, как будто размышляла обо всем и одновременно с этим — ни о чем

причем ничего страшного в жизни не происходит... нет чего-то такого, что вызывало бы сильную тревожность

вместе с тем такая усталость

не знаю что с этим делать 😭

что-то у меня сильный упадок и какое-то непонятное вареное состояние

не могу даже описать, что чувствую... как будто ничего

надоело 😭

#пишу | #felix

обжечь поцелуем его оголенное плечо, виднеющееся из-под свисающей безразмерной футболки. Феликс вздрагивает, тихо, низко смеётся и ловит взгляд.

он сидит на стиральной машине в крохотной ванной — не развернуться, — и, слегка склонив голову, цепляет резиночки на волосах. там и тут — одинокие косички, затерявшиеся в длинных прядях.

— стой, — тихо, не своим голосом, — ещё не всё.

он выгибает брови.

— хочешь заплести ещё?

— да.

— тогда подойди ближе.

Феликс пускает между своих бедер, поправляет спортивки и прикасается к талии по обеим сторонам. он ловит губы, крадёт мимолётный поцелуй — одно шероховатое касание, — улыбается, не отстраняясь и не закрывая глаза.

и щемит в груди, почти щиплет, кисло-кисло, горько до вязкости — он здесь, смеётся, ласкается, настоящий, реальный и настолько домашний, что почти не верится. хочется о стольком сказать ему — и о частицах песка на коже, и о такой мягкой ткани его штанов, и о том, как трепещет любовь, делая воздух осязаемым.

но вот Феликс здесь — и округлость его белого плеча, и тонкий штрих ключицы, и ложбинка груди тоже...

— у тебя такие длинные волосы.

он кивает, усмехаясь.

— тебе нравится?

всё нравится. длинные, короткие, темные, светлые — да кому какое дело, когда смысл в нём самом.

— очень.

он вскидывает голову, скользя ладонями выше, прижимая к себе.

— скажи это ещё раз.

взять прядь, осторожно отделить... его волосы цепляются за пальцы, но они послушные, не спутанные.

— что сказать?

лёгкое кокетство, граничащее с игрой во флирт, Феликс замечает сразу.

— хочешь, чтобы я попросил снова?

нет. скажу и так. повторю раз, и ещё, и вновь; могу проговорить десятки и сотни одних и тех же фраз, если тебе хочется. скажу про дом, свет, тепло солнца, созвездия — что-то, что ты и сам знаешь, — а потом признаюсь, как в тайне ото всех — и от себя — смотрю на тебя ранним утром, когда ты уходишь.

всегда уходишь.

дела, работа, расписание — и каждый день нужно встать ещё до рассвета, чтобы успеть.

я скажу, как незаметно подглядываю, пока ты собираешься... и как всегда — без исключений — находишь секунду для поцелуя на прощание.

возможно, в этом лёгком и незамысловатом действии любви больше, чем в часах слов.

— не нужно, Феликс.

кончиком носа — к его. он морщится, вновь смеётся до морщинок у глаз... отпустить его волосы — к черту эти косички, — забраться руками под растянутую футболку, пока Феликс бегло мажет губами по щеке.

поздний вечер. он сидит здесь, на этой стиральной машине в крохотной ванной, и напрашивается на комплименты.

а рано утром на рассвете он оставит после себя фрагмент любви, который весит больше слов.

сегодня в планах утонуть в любви и нежности

вернусь через часик-другой с софтом

и ещё спрашивают про серию новогоднюю

праздничную

написать по каждому что-то такое. я писала в прошлом году, но там больше тема зимы была, нежели праздника

может, что-то и будет... пока не знаю

планировала взять классические рождественские песни и по их мотиву по каждому что-то придумать. но пока не уверена

кстати хотите dtiys?

что-то частенько в последнее время просят меня по обезличенной сделать. а я всё думаю, да или нет

настоящие олды помнят мою эру принтера

когда я работала 5/2, а потом по ночам писала до 1-3х ночи

каждый. день. за редчайшим исключением. и по каждому мемберу текст был раз в неделю

жаль что у меня больше нет столько сил так часто радовать

Феликс в последний раз был аж в сентябре, можете себе представить...?.....

интересно, остались ли его стенки ещё

самые терпеливые и ждущие люди на свете

сегодня у меня был длинный загруженный день

наполовину в поисках работы, наполовину — в бумажках по непрерывному суду

😭

спасибо за внимание к хенсонам! я ожидала, что они зайдут гораааздо меньше

сейчас приду в себя и очень постараюсь принести Феликса. на ваши комментарии отвечу чуть позже

#пишу | #hyunsung

Джисона много. очень. иногда Хёнджину кажется, вот-вот — и он захлебнется им, этим звонким, пёстрым, неугомонным Джисоном; подавится, как однажды тот на спор попытался проглотить пуговицу — и поперхнулся.

всю школу они прошли вместе — плечом к плечу, лучшие друзья и товарищи, верные и в горе, и в радости, — но однажды Хёнджин понимает, что жжет глаза не от пестрости Джисона, а от слез.

ведь он говорит:

— я влюбился.

а Хёнджин прикусывает язык и без слов понимает, что не в него.

ведь он это слышит уже в десятый раз.

они прячутся за забором чужого дома — чтобы никто не нашел двух старшеклассников, — и спину покусывает шероховатая поверхность бетонного покрытия. Джисон шуршит пачкой с длинными шоколадными палочками и хрустит, а его глаза так сверкают, что в этой темноте теплого летнего вечера его взглядом можно освещать дорогу...

а вяжущей болью в груди Хёнджина можно, кажется, пытать людей, как во времена второй мировой.

у них был уговор ещё с самого детства — никаких влюбленностей. это предложил Джисон. “мы слишком крутые, чтобы западать на девчонок“.

может, именно поэтому он запал на мальчишку.

— в кого?

голос ломается посреди фразы, выдавая взволнованность с головой, и на секунду Хёнджин пугается, прикусив язык... он смотрит на Джисона, на то, как закатное солнце касается его губ и спинки носа, и понимает, что никогда ещё не чувствовал себя таким обнаженным.

почти беззащитным.

но Джисон ничего не замечает. он настолько в своей голове — в своем сердце, — что ему неважно, как холодит это признание.

надежда в Хёнджине умирает, не успев родиться.

— ты его не знаешь. но он такой крутой! учится на первом курсе универа, весь такой с иголочки — а сам милаш! и шутит.

Джисон смеётся.

а Хёнджин думает, что в этом забавного.

наверное, именно в этот момент сдерживаться становится невыносимым испытанием — и Хёнджин, положив голову на согнутые руки на коленях, не может отвернуться. щеку жжёт влага из глаз, но он игнорирует, продолжая смотреть... пока очертания Джисона, его образ, эти тонкие шоколадные палочки и улыбка на губах не теряют границ, заплывая.

в середине лета до льдов холодно.

и когда Джисон начинает рассказывать подробнее о своей любви, Хёнджин молчаливо прикусывает губу и теряет звучание его голоса в биении сердца. напрасно пытается проглотить ком в горле, ощущая мучительную тяжесть на груди, и ловит себя на мысли, что весь мир немеет.

исчезает запах теплого летнего вечера и пыльцы. цветы, виднеющиеся в густой траве, сереют, вянут...

Хёнджин украдкой вытирает глаза.

в конце концов их детское обещание не имело никакого веса: просто потому что Хёнджин нарушил его лишь однажды...

а Джисон — сто раз после.