Ёрш
Далеким летом 1996 года мой дядя Николай научил меня ловить рыбу. Больше я её не ловил, понял, что лучше ловить души человеческие.
Дядя у меня был хороший человек, добрый, это глаза выдавали. Он животных любил, собак особенно. Да и животные ему взаимностью отвечали. Зверье всегда доброе сердце чувствует. Когда его хоронили, дворовые собаки к нему проститься пришли. Об этом в другой раз напишу.
Была у дяди одна беда. Он был алкаш, запойный, но доброта его сердца была столь велика, что ни разу не впадал он в агрессию, не поднимал ни на кого руку. Когда он пил, то становился все добрее и веселее, а потом градус счастья доходил то того, что он отрубался и заливался храпом, таким, что казалось рядом в стойле недовольно ворчал бык.
Приезд племянников для дяди был праздником, праздник пробуждал в нём жажду. Жажда не могла быть утолена легко. За дядей зорко наблюдал глаз бабушки, его мамы. Жажда дяди Коли ей тоже не давала покоя. Победила хитрость.
Вечером, ближе к часу заката, мы отправились ловить рыбу. Дядя объяснял нам, как держать удочку, как подсекать, ловили на мастику. Других
вариантов не было. Комара дядя не любил. Он с ним воевал, даже при помощи науки, но об этом тоже в другой раз.
Клевало в тот день отменно. Мы с братом одну за другой вытаскивали из речки краснопёрок, дядя радовался нашему успеху, его смех становился все звонче. «Вон, вон какую вытащил!» — по-детски радовался он каждой новой рыбе. Но у радости дяди был неведомый нам с братом стимулятор.
В кустах у места нашей рыбной ловли он сделал себе схрон с водкой. Переодически отлучаясь, дядя облегчал не только тело своё, но и душу. Душа окрепла, тело — обмякло. Когда нами было поймано уже больше двух десятков рыб, дядя, выходя из кустов, уже с трудом стоял на ногах своих.
Мы с братом до этого пьяных и не видели никогда близко, поэтому причину состояния дяди не распознали. Нам казалось, что это радость и усталость ослабили его члены, сделали шаткой походку. Пахло только от него странно, как от ватной салфетки в медицинском кабинете.
Возвращаясь домой, мы с братом несли дядю. Он смеялся, шутил, дух его парил снаружи всех измерений, но бренное тело тащилось к дому, а дома ждала его мать, наша бабушка.
Бабушку полёт духа дяди не впечатлил, во-первых, она в ПВО, в авиации служила, во-вторых, дядю не первый год знала. Гнев её был скор, страшен и неотвратим.
Чтобы ударить, бабуле всегда нужен был какой-то предмет, казалось, её душе нужен был рычаг, чтобы спровоцировать на агрессию. Своих сил прийти в ярость этому доброму сердцу не хватало.
Увидев дядю, бабуля тут же схватила зонт. Она знала, что сын её нажрался, что снова обманул её. Преданное сыном сердце матери, на которой лежала ещё забота о внуках, пылало негодованием. Оно обрушилось на дядю градом ударов зонта. Он лежал на полу и плакал. Его полет был прерван.
Про слёзы дяди бабушка всегда говорила, что они крокодильи, поэтому, смотря на рыдающего на полу дядю, я представлял себе крокодила Гену. Было не смешно, хотелось домой, туда, где не было плачущих крокодилов.
Бабушкино око бдило зорко. «Будь готов!» — взывали плакаты её молодости и старушка была. Наличные средства дяди были изъяты, за ним установлен строгий надзор. Но можно ли удержать на каторге Жана Вальжана? Он и через смерть найдёт путь к свободе, так и хитрость дяди ещё не раз находила слабину в планах всевышнего.
Но в то лето при мне он больше не пил. Рыбачили ещё раз, ловили на спиннинг. Поймали одного ерша, да и того выкинули. Трезвость!
Из этой истории я вынес два урока. Первый — без алкоголя на рыбалке делать нечего. Не клюнет. Второй — я никогда не пил ёрш, хоть и панковал в юности. Название напоминало мне о грустном дяде на беспонтовой рыбалке.
Дядя — мягкая точка в моём сердце, он же и мой страх, зарожденный двумя дорогими суеверными женщинами, бабушкой и мамой, которые, видя непутевость своего чада, не раз восклицали: «Ох, зачем мы назвали тебя Николай!»
А ещё благодаря дяде я бесконечно люблю «Москву-Петушки» Венедикта Ерофеева, потому что в жизни своей я встретил поэта, одинокого тоскующего шатена.
