На связи Постанович

Специфика писательской работы, кроме того, что она требует невероятного количества сил и при этом плохо оплачивается, в том, что нельзя точно определить время, которое ты работаешь.

Вот сегодня, например, я сидел за завтраком, ел геркулесовую кашу на молоке с ореховой крошкой и кусочками банана в шоколадный стружке, и мне пришла в голову мысль о том, как устроена мировая библиотека знаний. Ну, такая, откуда поэты берут строчки для своих стихотворений. Или гениальные ученые списывают открытия. Эта мысль про устройство библиотеки — важна для книги про загробный мир, которую я пишу.

Ну вот и как считать, что я делал, завтракал или работал? А как вообще эта мысль сложилась, где её истоки? Корнями она уходит в когда-то прочитанное, просмотренное и прослушанное. А когда я читал, смотрел и слушал — это я отдыхал или работал? Получается, работал, раз у этого есть плоды? Или всё-таки отдыхал? А если это не считать за работу, тогда что считать: чисто время на печатание? Технические затраты? Тогда писательство сводится к ремесленничеству, но ведь нельзя же так сводить: что тебе может рассказать человек со знаком равно к понятиям «наборщик букв», «оператор ПК».

А уж если задаваться вопросами «а почему ты так написал? Так сформулировал? Такими настроениями и интонациями окрасил текст» — то окажется, что ты так написал и сформулировал, потому что ты такой человек, характер такой у тебя. А это, формирование тебя как человека, считать частью работы над книгой или нет? Я раньше считал, если веришь, что «вот так — правильно», то это достаточное основание для действий. А недавно осознал, что иногда — недостаточное. Что у людей есть право отказаться «от правильного». Что если вера стоит перед милосердием — это рождает жестокость. Милосердие — прежде всего. Это осознание внесло изменение в мои самые базовые настройки. Поменялся я, и в этот же момент поменялась история, которую я писал: она была одной, а стала другой. Как считать, я работал над собой или над книгой?

По-моему, разделить все это невозможно, подсчитать дни, часы, минуты. Склоняюсь к тому, что писатель пишет текст своей жизнью, и время работы измеряется соответствующе.

В связи с тем, что начал интенсивно ежедневно заниматься спортом, подумал, что надо бы ЭКГ сделать, проверить, все ли в порядке. Только я это подумал, как в домовом чате написали: «в центре кардиологии день открытых дверей: бесплатное ЭКГ и консультация».

- О, видимо, знак, — решил я и пошел в центр кардиологии, тем более что от меня до него пять минут хода.

Сделал ЭКГ, и на консультации врач, не слишком внушающая доверие к своей экспертности, сказала: «Вот видите, у вас здесь есть кое-какие изменения», — показывая на график ЭКГ. Я смотрел на график ЭКГ и не видел изменений, так как интерпретация графиков ЭКГ — не моя сильная сторона. «Ничего критичного, но вам лучше сдать вот это, это и вот это для спокойствия».

А у меня как раз лучший друг — врач-кардиолог высшей категории. Отправляю ему свой ЭКГ со словами: «Гела, посмотри, пожалуйста. Мне сказали, что у меня какие-то изменения и надо кучу анализов проверить. Это так?»

Гела написал: «Саша, сейчас освобожусь, посмотрю». И через пять минут прислал аудио со словами: «Саш, у тебя ЭКГ абсолютно здоровой, нормальной женщины, не переживай, всё хорошо».

почему-то очень смеюсь.

Знаете эти как будто бы случайные моменты невероятного схождения обстоятельств, когда много разрозненных элементов — настроение, событие, мысль, строка песни — идеально сходятся в одной точке, и ты думаешь: «вау, как удивительно вовремя (случайно?) заиграла эта песня и эта строка».

Недавно после опыта невзаимной влюбленности задумался о том, что мне с трудом дается отпускать. Людей, эпизоды жизни, ошибки, любимые вещи, съемные квартиры, работу, whatever. Я привязываюсь, и это — источник боли. А еще — скоростная магистраль для манипуляций: некоторые люди играют на чувстве «если что не так, ты меня потеряешь», что для неумеющего отпускать человека — тревожно.

Думая об этом, пришел к выводу, что корни этой истории растут из недоверия. Недоверие миру и своей судьбе: а вдруг больше такого не будет? А вдруг нельзя упустить этот шанс? Решил от этого вылечиться, во-первых, смирением, ну не будет и не будет. Я что, собираюсь жить вечно? Помучаюсь немножко (полезно для души), и потом блаженный покой. Во-вторых, верой: не будет этого, значит, будет что-то другое. А еще осознанием, что мне ничего, кроме меня самого, не принадлежит. Но этого более чем достаточно.

Около месяца занимался тем, что учился отпускать. И вот сегодня особенно активно весь день отлавливал мысли, грузом неотпускания давящие на душу. Несколько раз не так ответил, не то сказал, некоторые возможности упустил, и если раньше я бы об этом переживал, крутил бы в голове, то сейчас почти сразу забывал. «Ну, можно было сказать лучше, но я сказал так, как сказал — и ладно».

А еще последние четыре дня у меня был желудь. Нашел его на дороге, когда гулял с братом, подобрал и носил в кармане, иногда доставал и подбрасывал. Это в целом было как-то душевно: забываешь про его существование, суешь руку в карман, а там желудь — что-то живое и настоящее, радуешься. Привязался я к этому желудю! Он стал мил моему сердцу. Но на нем была трещина, да и в целом век желудя недолог, так что я заранее начал грустить о расставании. Вот сегодня шел домой с тренировки, вертел этот желудь в руках и грустил.

А навстречу нам арык — примечательное явление Центральной Азии, система орошения, канава, которая проходит в городе через все дворы и улицы — и в нем бурным потоком течет вода. И я подумал, будет здорово, если я брошу туда этот желудь, его куда-нибудь вынесет течением, и он там прорастет. Ну и я бросил туда желудь, который был мил моему сердцу, о гипотетическом расставании с которым мгновение назад я грустил, и со спокойным сердцем побрел дальше.

Не прошло и десяти минут, как на моем пути встретился дуб, а под ним — новые желуди. Я наклонился, поднял один, понравившийся, свеженький, без трещин, подумал «ну вот, отпустил одно, пришло другое» и ровно в эту секунду, когда я разгибал спину, в моих наушниках играла строка со словами «нет больше страха потерь, а любовь — это ты» из песни «Детка» группы «Маша и медведь». И я подумал: вау, какое совпадение, как венчает эта фраза месяц моих стараний, этот день и момент.

Такие моменты иногда случаются в моей жизни, и каждый раз, когда в ней происходит что-то правильное. Вернее, что-то как будто бы для моей жизни предписанное. Так что я полуиронично, но на вторую половину вполне всерьез, подумываю, что, возможно, эти «совпадения» — некие контрольные точки судьбы, рассыпанные по жизни, в которые, если ты в них попадаешь, совсем не случайно всё сходится.

Мама принесла домой несколько яблок. Подобрала по дороге на улице под деревом. Говорит «там они падают и пропадают. Никто их не берет»

Яблоки ОЧЕНЬ вкусные. Прям очень. Из всех, что я ел этим летом, — самые вкусные.

Вывод. Если вы упали и пропадаете никому не нужные — это еще не значит, что вы плохи.

В искусстве рассказывания историй существует такое явление как приквел. Это когда развитие событий уже известно, но авторы решают сделать шаг назад и осветить то, что предшествовало основной истории. Вот и на моей (улице) странице приквел!

Вы уже знаете, что летом я участвовал в экспедиции «Мангазейский морской ход», в которой вместе с другими членами экипажа прошел на деревянной лодке под парусом и на веслах Белое море. Несколько дней до старта экспедиции я жил на верфи: спал на коврике в кают-компании напротив огромного скелета деревянной шхуны.

- Чем мне помочь? — спросил я по приезде Женю Шкарубу, капитана корабля и основателя верфи.
- Ты же писатель: напиши репортаж, — ответил он, имея в виду просто какие-нибудь заметки. А я понял просьбу буквально, немножко офигел от задания (репортаж за два дня, когда даже темы нет!), призадумался, и в состоянии легкого шока, ничего не возразив, ушел готовить репортаж.

Это задание вынуждало меня проявлять небывалую активность: я подходил к каждому, кого видел на верфи, и что-нибудь допытывал. Кому-то предлагал помощь (если что-то смыслил в работах), кого-то отвлекал, с кем-то говорил на перекурах. Не попроси меня Женя подготовить репортаж, я бы, наверное, просто тихонько сидел в кают-компании и смотрел на шхуну. Или гулял бы по Архангельску. Но тут пришлось социализироваться.

В общем, репортаж о том, как живет верфь за два дня до старта экспедиции, какие люди делают этот проект, кто такие поморы и зачем вообще строить лодки, которые уже никто даже не помнит, как строить: по ссылке

За фотографии в статье спасибо Элине Гусаровой и Гульшат Губайдуллиной

Я, наверное, плохой верующий. Меня не водили в детстве в церковь, я не знаю правил поведения во время служб, не знаю текстов песнопений, не знаю церковной иерархии и кто за что отвечает. В целом мало чего знаю, но все-таки иногда хожу в церкви. И вот меня дикого, незнающего человека — возможно по причине дикости и незнания — кое-что во время этих походов задевает.

Прежде всего я каждый раз удивляюсь бойкой торговле свечами, брошюрами, крестиками и прочим в стенах храма. Причем прилавок всегда располагается так, что первым тебя встречает, так что храм как бы начинается с торговли. И даже немножко неловко зайти и ничего не купить.

Однажды в церкви увидел объявление такого рода: «Уважаемые прихожане, не покупайте свечи вне храма! Они не обладают эффектом и не дадут нужный результат!» — мое чувство верующего чуть не погибло там же, в стенах этого храма.

В другой церкви видел объявление такое: «работает трапезная, есть пирожки с капустой» — от него мое чувство верующего сменилось чувством голода. Как жертва и преданный сторонник чревоугодия, чья воля сопротивляться услаждениям тела крайне слаба, я всячески за пирожки с капустой и работающую трапезную, но все-таки в храме хотелось бы без рекламы моего любимого греха.

Иногда я иду в церковь с невыраженным, слабым, робким желанием поговорить, но священники в эти случаи всегда такие нарядные и такие важные, что думаешь: «блин, ну как я подойду к такому нарядному и важному человеку». И мое чувство верующего немножко дрожит от того, что я вижу такую нарядность и важность. Моему чувству верующего кажется, что церковный служитель должен выглядеть просто, скромно и смиренно, чтобы с ним не боялся заговорить оборванец с улицы (примерно мой уровень самоидентификации, когда бываю в церквях). Так, например, просто и открыто, часто выглядят бабушки, которые приходят в церковь мыть пол, трудничать. С ними иногда разговариваю.

В общем, я плохой верующий и много чего не понимаю. Я и Библию-то прочитал только недавно. Честно в течение жизни много раз подходил к этой книге, понимал, что не понимаю — и откладывал. А недавно вот прочитал, на каком-то уровне наконец понимая, и обнаружил, что ровно то, что мои чувства верующего каждый раз задевает, в Библии прямым текстом и осуждается.

«И вошел Иисус в храм Божий и выгнал всех продающих и покупающих в храме, и опрокинул столы меховщиков и скамьи продающих голубей, и говорил им: написано, — дом Мой домом молитвы наречется; а вы сделали его вертепом разбойников» — глава 21, от Матфея. Знаешь ли ты, Иисус, что свечи, купленные вне храма, не дают результат? Зачем же ты столы опрокидываешь, коли знаешь?

«И говорил им в учении Своем: остерегайтесь книжников, любящих ходить в длинных одеждах и принимать приветствия в народных собраниях, сидеть впереди в синагогах и возлежать на первом месте на пиршествах, — сии, поядающии домы вдов и напоказ долго молящиеся, примут тягчайшее осуждение», — глава 12, от Марка. Похоже, что у всякого рода пышности внутри церкви есть некоторый конфликт с текстом, который она несет впереди себя, используя то в качестве щита, то в качестве тяжелого предмета для удара.

А разной степени пестроты грешники моих чувств мало знающего верующего никогда не оскорбляли. Иногда вызывают сочувствие, иногда желание помочь, но не оскорбляют. И по моему дикому представлению, миссия церкви в том, чтобы заблудившихся людей спасать. Не перепутать с глаголами «осуждать», «запрещать» и «истреблять».

«Увидев то, фарисеи сказали ученикам Его: для чего Учитель ваш ест и пьет с мытарями и грешниками? Иисус же, услышав это, сказал им: не здоровые имеют нужду во враче, но больные, пойдите, научитесь, что значит: милости хочу, а не жертвы», — глава 9, от Матфея.

«Кто из вас, имея сто овец и потеряв одну из них, не оставит девяноста девяти в пустыне и не пойдет за пропавшею, пока не найдет ее? А найдя, возьмет ее на плечи свои с радостью и, придя домой, созовет друзей и соседей и скажет им: порадуйтесь со мною: я нашел мою пропавшую овцу» — глава 15, от Луки

- работает лифт? — спрашиваю у девочки на ресепшен в спортзале. У нас в районе на прошлой неделе свет постоянно отключали, поэтому они лифт вырубили, чтобы люди не застревали.
- да, уже работает, — отвечает девочка.
- а вы рекомендуете пользоваться или нет? — для прикола уточнил я, а она ответила очень философски.
Говорит: «если вы спортсмен, то лучше пешком»

Вот так вот. Хороший ответ, я задумался. Не про лифт, и не про лестницу уже, а про стиль жизни. Спортсмен я или побаловаться? Там всего-то на второй этаж подниматься, но иногда так лень, и все ездят на лифте. Но ведь спортсмен — это же не только упражнения, но и дух, поведение, стиль. Короче, пошел по лестнице и теперь, похоже, придется всегда так делать. Пошутил с девочкой на свою голову)

Друзья, я потребитель.

Думаю, нужно признаться.

Только что покупал абонемент в спортзале, они распечатали договор, говорят: «подпишите вот здесь, где «Потребитель» написано».

Я говорю: «такое слово неприятное»
Они говорят: «а как иначе?»

и, в общем, я подписался. Было стыдно, неприятно, на мой взгляд, несправедливо, но подпись я поставил добровольно. Вы имеете право знать, что читаете страницу потребителя.

Есть люди с дефицитом доверия к миру и люди, с дефицитом милосердия к себе. Они всегда притягиваются друг к другу, образуя пары, близко подходящие к любви, но не способные по-настоящему решиться на нее. Они останавливаются у края обрыва, не делая последнего шага.

Человек с дефицитом доверия к миру не может поверить, что его полюбят искренне, что любовь настоящая, он боится поверить, потому что страх быть оставленным после того, как доверился — до смерти пугает его. В свою очередь человек с дефицитом милосердия к себе боится поступить неправильно. Боится по-настоящему предложить свою любовь, потому что не знает, что будет дальше, не может гарантировать «вечности» — той гарантии, которой требует его партнер с дефицитом доверия. Человек с дефицитом милосердия к себе боится совершить ошибку, потому что страх невозможности простить себя до смерти пугает его.

Таким образом эти люди идеально сочетаются в своих несовершенствах, образуя своим союзом железную цепь, не допускающую их к любви. Вопрос в том, смогут ли они решиться. Преодолеет ли сияющее притяжение любви силу сковывания страхов. Если так и не смогут — отношения со временем начнут портиться, независимо от того, что говорят на словах, оба будут знать, что настоящей любви нет — где-то в глубине нас существует детектор, настроенный на любовь и безошибочно определяющий её. Обмануть его невозможно, разве что на время заглушить — от этого будут копиться и расти злость и усталость.

Если пара решится на любовь — оба партнера и отношения перейдут на новый уровень. Вне зависимости от того, как будет развиваться ситуация дальше, останутся они вместе или нет, опыт настоящей любви живительно преобразует.

Партнер с дефицитом доверия научится доверять, но не потому, что его не обманут, а потому, что если обманут — это не его вина. Он поймёт, что доверять — это его ответственность, а результат — уже не его. Да и какая разница, если любимый человек всегда прощен наперед, какую боль бы ни нанес. Поэтому страха довериться больше нет. Второй — научится прощать себя, а еще вернее — не брать на себя непосильную ответственность, понимать, что человек существо слабое, переменчивое и свободное. И требовать от него каких-либо гарантий — неправильно, противоестественно, нечестно. Гарантия — это цепь, любовь не может сидеть на цепи, это добровольный дар.

Любя друг друга, они освободят друг друга от обещаний и всех неправильных договоренностей, заранее простят друг друга за всё возможное. Потому что любовь приходит вместе с великими милосердием, смирением, мужеством и щедростью. В свете очищающей силы любви все неправильное сгорает.

​В Архангельске имел удовольствие приобщиться к культурной жизни: удалось попасть на книжную ярмарку, а там — на встречу с Инной Волковой, солисткой группы «Колибри». Вообще-то опасно слушать интервью и ходить на встречи с солистами любимых групп — верный способ лишиться любимых групп. Услышишь что-нибудь такое, после чего потом попробуй верни музыке божественность её происхождения.

В этот раз ставки были особенно высоки, потому что группу Колибри я люблю со старших классов школы: тех пор, когда услышал по радио песню «Орландина» в их исполнении. По очень странным обстоятельствам в утреннем шоу, кажется, «Нашего радио» спросили Ксению Собчак, какую песню поставить, и она рекомендовала эту. После «Орландины» переслушал все из Колибри, до чего удалось добраться (в тот момент не было ни Яндекса, ни Эпл музыки с удобно выложенными альбомами, поэтому я слушал в хаотичном порядке найденные в не лучшем качестве на просторах ВКонтакте композиции, кем-то оцифрованные с кассет).

Тогда я влюбился (и по-прежнему люблю!) в тексты их песен. Мой личный сорт боли, какой-то невероятный концентрат. Колибри раскладывают боль на молекулы, выбирают такие слова и их сочетания, что если послушать несколько песен подряд, то вообще становится непонятно, как и зачем мы живем в этом мире. (Желающим проникнуться этим чувством рекомендую ознакомиться с композициями «Волна», «Темочка», «Белая змея», посмотреть манеру живого исполнения песни «Провал»)

Началось интервью на ярмарке так: ведущая сказала, что вот бывают такие ситуации, когда пик популярности и творческой активности группы пройден, и что «Колибри», кажется, в таком положении. И спросила, что Инна чувствует по этому поводу. На что Инна, полностью игнорируя вопрос, подробно ответила рассказом о том, как была создана группа «Колибри», как выпускались альбомы, кто и какое участие в чем принимал, какие носили костюмы и как они создавались. В целом взятый формат, когда ведущая задаёт вопрос, а Инна рассказывает что-то не связанное с ним — был основным. Временами Инна все-таки отвечала на половину какого-нибудь вопроса, но только на понравившуюся. Когда ведущая пыталась получить ответ на недостающую половину, Инна начинала рассказывать что-нибудь про историю группы.

Ничего критического, в общем. Но и настоящего — тоже. Хотя и понимаешь, что формат публичного разговора в обстоятельствах холода и широты площадки под открытым небом не очень предполагает близости, все равно как будто не такого хочешь от человека, чье творчество уже давно часть тебя. Но вдруг Инну просят прочитать ее стихотворения. Она берет в руки телефон, находит что-то из записей, начинает читать. И читает как будто совсем другой человек. Не эта девушка, которая только что манерно и с кокетством (не)отвечала на вопросы, говорила, что не считает себя ни поэтом, ни музыкантом. А человек без дистанции, открытый перед тобой, человек, почему-то решившийся сообщить тебе что-то важное, серьёзный и уязвимы в этом.

А стихи — все та же боль, знакомая по Колибри, те же атомы и молекулы. Почти готовые песни. В общем, получил большое удовольствие от поэзии и от преображения, которое происходит с человеком, когда он касается чего-то настоящего и важного для себя.

На самом деле, конечно, основной результат экспедиции состоит в том, что теперь я понимаю кучу морских терминов типа такелаж, рангоут (фок-, грот-мачты), бушприт, кливер, ванты, корма, киль, шпринт и проч., — и могу осознанно читать какого-нибудь Джека Лондона, отчетливо представляя, что происходит в рассказе. Потому что раньше любые описания действий на корабле в любых книгах я читал как «бла-бла-бла какая-то суматоха в море бла-бла».

По общему духу эпизода было понятно, следует ли переживать за героев и в какой мере. При этом что там конкретно в действиях происходит мне всегда было лень разобраться, кто куда и зачем полез, что где и для чего натянули — уберегите, пожалуйста! Я ограничивался пониманием настроения моряков, полностью исключая понимание их движений. Ну вот теперь еще и движения понимаю. Специально уже проверку устроил: другая степень погружения, конечно.

​Еле-еле выцепил билет на поезд, потому что билеты на юг раскуплены на два месяца вперед. Родители (в основном мамы) везут детей на Чёрное море. Я еду домой с Белого моря. Только сейчас сообразил, что у нас на юге и на севере оппозиционно названные моря. Что-то в этом есть: на юге и ночи черные, и земля черная. Я, южный человек, на севере попал в другой мир. Во что-то совершенно непохожее на то, чем занимался и с чем сталкивался. Юг – это избыточно, и потому часто обманчиво, неразборчиво, пестро в своей щедрости местами до безобразия. Север – это минималистично, поэтому честно, требовательно, сурово и красиво. Честное всегда красиво, а на нечестное и некрасивое на севере нет времени и сил.

Мое участие в экспедиции закончилось больше недели назад. Три недели, связанные с поездкой, по меркам жизни секунда, и сейчас так и ощущается – щелчок пальцев, и вот я еду обратно, но в моменте это чувствовалось не так. «Долго меня не было?» – спрашиваю у родителей. «Вот когда не было, казалось, что очень долго. А сейчас спрашиваешь и как будто бы и нет», – отвечает мама. Некоторые периоды жизни обладают этим свойством – одновременно ощущаться как длительные внутри, и как секундные снаружи.

– Что было самым сложным? – спрашивали у меня на верфи после возвращения.
Перед поездкой я боялся, что узнаю о себе что-нибудь такое, чего знать о себе не хотел бы. Например, что захочется перекидывать свои обязанности на другого. Я ведь не бывал в подобных условиях и не знал, как проявлюсь. К счастью, оказалось наоборот. Даже если и лениво что-то делать, понимание, что это в любом случае придется кому-то делать – мотивировало не откладывать и делать. Мои трудности оказались чисто технического характера: мокрые перчатки посреди ночи в лодке, из-за которых просыпаешься от холода, – вот это было самое неприятное.

– Ну, а что хорошего?
Тот случай, когда мешок с хорошим набит настолько плотно, что не знаешь, за что первым потянуть. Давайте просто, что первое в руки идет – уникальность опыта. По ощущениям это было путешествие не только в пространстве, но как бы и во времени. На море без мотора и в лодке, сделанной по технологиям старины, чувствуешь себя будто плывешь ещё и из XXI века в XVII. Люди с нами, и люди вокруг. Нас тепло встречали в деревнях по пути, были открыты – можно было заговорить о чем угодно с кем угодно, люди рассказывали о своей жизни, приглашали в дом, угощали: учительница из деревни Койда на квадроцикле приехала по берегу к нашей стоянке, чтобы угостить нас олениной и брусникой. Команда у нас была просто передвижное Радио Арзамас: историк, культуролог, антрополог, фотограф, реставратор – можно было гуманитарное образование в поездке получить. Гребли мы то под авторскую песню, то под поэзию Серебряного века: один Василий Николаевич мог по памяти часами читать поэзию на заказ.
– А можно что-нибудь из африканского Гумилева, пожалуйста?
– Пожалуйста, …

Сложно про отрезок в три недели жизни говорить, что он тебя изменил, но вместе с тем что-то определенно изменилось. Например, до поездки я про подобное мероприятие бы подумал «жесть», а сейчас читаю, как ребята идут дальше, и думаю: «ну, нормально». Одну из задач своей жизни я вижу в том, чтобы раздвигать границы «ну, нормального» как можно дальше от того, где они пролегали изначально. Еще в этой поездке укрепилось что-то, фундамент чего я закладывал раньше. Я старался устраивать себе вызовы, но вместе с тем обычная жизнь редко обязывает нас с ними сталкиваться, всегда есть вариант уклониться, пожалеть себя, отложить на следующий раз. А тут практически каждый день в чем-то бросал мне вызов, я на эти вызовы откликался, и тренировка вот этого навыка – идти на бой, не откладывать, не избегать – кажется мне одним из важных результатов. Потому что это тот стиль жизни, который меня влечет, очень мужской путь.

Мне остается еще написать статью о поездке, которую мы предварительно согласовали с Т-Ж, а пока хочу поблагодарить нашего капитана Женю Шкарубу за то, что он делает, за людей, которые вокруг его идей собираются и за то, что взял меня в число этих людей.

Как экспедиция ощущалась я описал, время показать, что мы видели.

В лодке с нами разделял радости мореходства фотограф Даниил Шкаруба, в прикрепленных картинках — его снимки. На мой вопрос, почему Даня в этом участвует, он ответил: «Начнем с того, что Евгений мой отец...» (Евгений, это капитан экспедиции, — прим.) — то есть как бы пошутил, что у него выбора не было. Но на самом деле, конечно, Даня всё это любит. (Пользуясь случаем рекомендую его канал @ShkarubaSnimaet, там красиво)