«Кромѣ лицъ историческихъ, въ Иркутскѣ всегда встрѣчались люди замѣчательные и въ обыкновенномъ кругу. Бывали также оригиналы, искатели приключеній. Къ числу оригиналовъ и даже историческихъ лицъ, принадлежитъ извѣстный мореплаватель Хвостовъ, котораго имя неразлучно съ именемъ друга его Давыдова: они жили и умерли вмѣстѣ. Жизнь ихъ описана оффиціально покойнымъ адмираломъ Шишковымъ и приложена къ изданному имъ сочиненію Давыдова: «Двукратное путешествіе въ Америку».
Но еслибъ можно было изобразить Хвостова въ обыкновенномъ, домашнемъ быту — это показало бы въ немъ лицо чрезвычайно оригинальное и даже поэтическое. Самая мысль его — завоевать Японію, могла родиться только въ его пламенной головѣ. Потомъ его бѣгство отъ охотскаго начальства въ Иркутскъ, его подвиги во время Финляндской войны, самая смерть его — все это необыкновенно. И во всѣхъ подвигахъ и случаяхъ его жизни былъ неразлученъ съ нимъ Давыдовъ, младшій лѣтами, но совершенно-противоположный ему степенностью, основательностью, отчетливостью въ каждомъ поступкѣ.
Какъ могли эти два человѣка сдѣлаться истинными Орестомъ и Пиладомъ — непостижимо! Оба они были самыми искренними, ближайшими друзьями моего отца, и потому я знаю о нихъ множество анекдотовъ. Вотъ одинъ, который можетъ служить доказательствомъ силы характера или воли Хвостова. Отецъ мой завѣдывалъ тогда дѣлами Россійско-Американской Компаніи въ Иркутскѣ и Охотскѣ, а Хвостовъ и Давыдовъ служили офицерами на корабляхъ Компаніи.
Однажды, осенью, надобно было имъ вмѣстѣ возвращаться изъ Охотска въ Иркутскъ. Извѣстно, что весь этотъ путь совершается верхомъ, черезъ непроходимые лѣса и дебри, гдѣ всѣ потребности жизни надобно имѣть съ собою. Опытный въ такихъ поѣздкахъ, отецъ мой сказалъ Хвостову: «Николай Александровичъ! Что жь ты не запасаешься теплымъ платьемъ въ дорогу? Вѣдь знаешь, что насъ захватятъ жестокіе морозы и снѣгъ».
— А что жъ такое? отвѣчалъ Хвостовъ. — Я не боюсь ни морозовъ, ни снѣгу! Отецъ мой напоминалъ ему еще не разъ о теплой одеждѣ, но тотъ всякой разъ беззаботно отговаривался отъ нея. Безъ вѣдома его, отецъ мой велѣлъ изготовить ему шубу, теплые сапоги, шапку, и всѣ необходимыя зимнія принадлежности. Онъ приказалъ все это взять съ собою, и они вмѣстѣ выѣхали изъ Охотска.
Вскорѣ Хвостовъ началъ ощущать якутскій холодъ дрожать въ своей лѣтней одеждѣ. Тогда, отецъ мой съ торжествомъ велѣлъ вынуть приготовленную для него теплую одежду. Хвостовъ вспыхнулъ, зашумѣлъ и отказался отъ пріятельской услуги моего отца. Напрасно тотъ представлялъ ему невозможность пробыть на зимнемъ холодѣ много дней безъ теплой одежды. «Не хочу! не надо!» кричалъ Хвостовъ. «Развѣ я ребенокъ? баба? развѣ ты умнѣе меня? И онъ до самаго Якутска, не слушая нѣсколько разъ повторенныхъ ему предложеній, дрожалъ въ лѣтней шинели, въ кожаной фуражкѣ, въ обыкновенномъ сюртукѣ. Правда, онъ жестоко страдалъ и много пилъ рому — но устоялъ на своемъ!»
«Воспоминанія объ Иркутскѣ» Екатерины Авдеевой-Полевой. «Отечественные записки», 1848 год
💰 @sibeconomist
Но еслибъ можно было изобразить Хвостова въ обыкновенномъ, домашнемъ быту — это показало бы въ немъ лицо чрезвычайно оригинальное и даже поэтическое. Самая мысль его — завоевать Японію, могла родиться только въ его пламенной головѣ. Потомъ его бѣгство отъ охотскаго начальства въ Иркутскъ, его подвиги во время Финляндской войны, самая смерть его — все это необыкновенно. И во всѣхъ подвигахъ и случаяхъ его жизни былъ неразлученъ съ нимъ Давыдовъ, младшій лѣтами, но совершенно-противоположный ему степенностью, основательностью, отчетливостью въ каждомъ поступкѣ.
Какъ могли эти два человѣка сдѣлаться истинными Орестомъ и Пиладомъ — непостижимо! Оба они были самыми искренними, ближайшими друзьями моего отца, и потому я знаю о нихъ множество анекдотовъ. Вотъ одинъ, который можетъ служить доказательствомъ силы характера или воли Хвостова. Отецъ мой завѣдывалъ тогда дѣлами Россійско-Американской Компаніи въ Иркутскѣ и Охотскѣ, а Хвостовъ и Давыдовъ служили офицерами на корабляхъ Компаніи.
Однажды, осенью, надобно было имъ вмѣстѣ возвращаться изъ Охотска въ Иркутскъ. Извѣстно, что весь этотъ путь совершается верхомъ, черезъ непроходимые лѣса и дебри, гдѣ всѣ потребности жизни надобно имѣть съ собою. Опытный въ такихъ поѣздкахъ, отецъ мой сказалъ Хвостову: «Николай Александровичъ! Что жь ты не запасаешься теплымъ платьемъ въ дорогу? Вѣдь знаешь, что насъ захватятъ жестокіе морозы и снѣгъ».
— А что жъ такое? отвѣчалъ Хвостовъ. — Я не боюсь ни морозовъ, ни снѣгу! Отецъ мой напоминалъ ему еще не разъ о теплой одеждѣ, но тотъ всякой разъ беззаботно отговаривался отъ нея. Безъ вѣдома его, отецъ мой велѣлъ изготовить ему шубу, теплые сапоги, шапку, и всѣ необходимыя зимнія принадлежности. Онъ приказалъ все это взять съ собою, и они вмѣстѣ выѣхали изъ Охотска.
Вскорѣ Хвостовъ началъ ощущать якутскій холодъ дрожать въ своей лѣтней одеждѣ. Тогда, отецъ мой съ торжествомъ велѣлъ вынуть приготовленную для него теплую одежду. Хвостовъ вспыхнулъ, зашумѣлъ и отказался отъ пріятельской услуги моего отца. Напрасно тотъ представлялъ ему невозможность пробыть на зимнемъ холодѣ много дней безъ теплой одежды. «Не хочу! не надо!» кричалъ Хвостовъ. «Развѣ я ребенокъ? баба? развѣ ты умнѣе меня? И онъ до самаго Якутска, не слушая нѣсколько разъ повторенныхъ ему предложеній, дрожалъ въ лѣтней шинели, въ кожаной фуражкѣ, въ обыкновенномъ сюртукѣ. Правда, онъ жестоко страдалъ и много пилъ рому — но устоялъ на своемъ!»
«Воспоминанія объ Иркутскѣ» Екатерины Авдеевой-Полевой. «Отечественные записки», 1848 год
