Митин журнал Telegram Posts

Пользующаяся огромным успехом выставка «École de Paris: чешские художники в межвоенном Париже» — пример кураторской отваги. Нет ни Купки, ни Туайен, ни Штырского, а вместо них — художники, которых сейчас мало кто ценит: Отон Кубин, Жорж Карс и совсем забытый Франсуа Зденек Эберль.

Кубина коллекционировал Лео Стайн, брат Гертруды. Карс дружил с Аполлинером, Сюзанной Валадон и выбросился из окна в Женеве в 1945 году из-за новостей о Холокосте.

Самый интересный – Эберль, который писал портреты Кики-де-Монпарнас в компании апаша Жоржа-Боксера. Его увлекали спившиеся, утомлённые жизнью парижанки и их ухажеры. Всех он изображал без глаз, потому что считал, что глаза мешают выразительности лица. Его картины соседствуют с фотографиями Брассая, который тоже обожал подобных персонажей. Да и как их можно не любить?

Лето. Солнечные плесы. Ветер на полях.
Начинаются покосы, грозы в тополях,
в грязном озере лягушки, косяки мальков,
под кроватью у мальчишки банка червяков.

Лето. И ослепло сердце – ни судьбы, ни пут.
Кто мы? Брата или деда в рекруты сдают?
И ответят: "Вы в России. А запрошлый год
о войне в Ерусалиме толковал народ".

Я помню наизусть два стихотворения Елены Игнатовой — это, 1974 года, и "Медногубая музыка осени". Мы недолго бурно дружили, а потом резко и навсегда рассорились. Игнатова была недовольна тем, что я опубликовал ее повесть рядом с рассказом Бориса Виана про геев, которые удочерили нимфетку. Были и другие разногласия, о которых сейчас смешно вспоминать.

Вчера Лена умерла — как раз в Ерусалиме, о котором толковал народ. Она была человеком из утонувших в песке забвения времен — ходила в студию «Дерзание» вместе с Еленой Шварц, опубликовала в журнале «Часы» статью о Вознесенском, которая принесла ей нежеланную скандальную славу, терпеть не могла «Клуб-81», но все же согласилась участвовать в альманахе «Круг».

Кто сейчас помнит все эти истории? Возможно, один только я и ангелы небесные.

Буржуа обедают в ресторане и сплетничают о коллегах. Но хорошо прожаренный стейк плавает в лужице крови, вбегает студент, за ним гонится полиция, всё перевёрнуто, и старый врач, словно в абсурдистской сцене из Бунюэля, оказывается со своим кровавым стейком под столом. Начинается новая эпоха, отменяющая прежние правила.

Фильм "Укрытие" по книге племянника Кристиана Болтански отчего-то возненавидели российские кинокритики, а я его отметил среди десяти лучших премьер Берлинале, и вы можете заглянуть вот сюда и обнаружите весь мой список.

Берлин с каждым годом становится все уродливей. Я впервые оказался в свежеотстроенном районе, где находится Уберплац с Убер-ареной и Убер-мюзик-холлом. От одних этих названий, словно из бредовой антиутопии, становится дурно, а тут еще архитекторы-дегенераты застроили всё уебищными коробками, рожденными во сне неразумных чудовищ. Убер-плац завалена пакетами от фастфуда, а в дверь Старбакса колотит ногами сумасшедший и бессмысленно верещит.

Психопатов разного сорта становится все больше. В вагоне метро бородатый мужик стоит на коленях, бьется головой об пол, вопит басом Ich brauche Hilfe! Hilfe! Hilfe! и кажется, что он сейчас всех передушит. Обоссанные бомжи спят чуть ли не в каждом вагоне С-бана. Два дня общественный транспорт, включая метро, бастовал тотально, а на велосипеде страшно было ездить, потому что все покрыла корка советского льда.

Не говорю уж о том, что синематеку решили кощунственно выселить с Потсдамерплац в окраинный крематорий.

Но несмотря на весь этот упадок (или благодаря ему?) — до чего же хорошо я себя чувствую в Берлине, одном из самых величественных городов на свете!

Открывшаяся вчера инсталляция Лоры Пруво на заброшенном заводе в центре Берлина посвящена квантам. И если я правильно понял, кванты — это кошки, медузы, птичьи перья и морские волны. Обо всем этом рассказывают потусторонние голоса, а с потолка прямо на головы зрителям опускаются скульптуры-шлемы, из которых растут лилии и хризантемы. Если у меня будут похороны, я бы хотел, чтобы они выглядели так.

Две берлинские супервыставки: Дан Во + Джеймс Беннинг в галерее Neugerriemschneider и африканские фотографы в галерее C/O.

Роскошные портреты нигерийских королей, эротика моего любимца Ротими Фани-Кайоде, безвременно унесенного СПИДом, а Беннинг, не перестающий удивлять, заказал копии нарядов Леннона, Жаклин Онассис и прочих печальных фигур и повесил на одну вешалку.

Кроме того, здесь есть карлик-динозавр и ядерная бомба из его последнего фильма Little Boy, который я вчера до полуночи смотрел на Берлинале. Это фильм о великих американских словах — радиовыступление Трумэна после бомбардировки Хиросимы, прощальная речь Эйзенхауэра, интервью Хиллари про моджахедов, — и все это сопровождается макетами пластиковых домиков. Я сам мастерил такие в детстве и готов выставить теперь в окружении роз и распятий.

Когда у Лейбница болела нога от подагры, он просил лакея принести тиски и заковывал в них здоровую ногу. Лакей закручивал винты, и таким образом боль в здоровой ноге компенсировала боль в больной.

Об этом гениальном решении я узнал благодаря новому фильму Эдгара Райца «Лейбниц». Фильм экстраординарный хотя бы потому, что Райцу 92 года.

Как в таком возрасте удается делать кино с караваджистской игрой света и без тени маразма? Понятия не имею, но я очень доволен — к тому же Софию Ганноверскую играет моя любимица востроносая Барбара Зукова.

Чем мрачнее времена, тем искуснее кинематограф отвлекает от пошлой реальности. Лучшие фильмы Берлинале so far – виртуозные стилизации.

«Отражение в мертвом брильянте» — имитация джалло, с бесконечными цитатами из Ардженто и прочих мастеров жанра, тусклыми глазами маньяка, пистолетом в каблуке, ногтями-бритвами, платьем-пулеметом и окровавленным кактусом. Восторг!

«Ледяная башня» Люсиль Хаджихалилович — Снежная Королева (божественно загримированная Марийон Котийяр) соблазняет изворотливую инженю (реинкарнация Жюльет Бинош) в декорациях 70-х — что-то между фантазиями Шретера и «Тоской Вероники Фосс». Горные пики, блеск хрустальной подвески, каток на фоне муссолиниевского мрамора, тусклый свет елочной игрушки, а годароподобного режиссера играет Гаспар Ноэ!

Я давно не видел такого: набитый кинокритиками зал зачарованно смотрел эту лесбийскую сказку — никто не ушел и не скрипнул суставом. Так что и в нашей бессовестной среде бывают всплески подлинной романтики.

Я только вчера (как обманутый муж) обнаружил, что Берлинскому кинофестивалю объявлен бойкот из-за того, что он недостаточно поддерживает палестинцев, и какие-то влиятельные люди демонстративно не приехали.

Обнаружил я это благодаря скандалу, который развернулся прямо у меня на глазах: режиссер Юн Ли из Гонконга прочитал со сцены воззвание в поддержку Палестины, что вызвало бурю в зале: большинство аплодировало, меньшинство возмущалось, а бедный молодой модератор, не готовый к такому повороту, декоративно побелел от ужаса.

(Юн Ли при этом был со своим супругом — крупным чернокожим красавцем в золотом вечернем платье).

В общем, если вы думаете, что я живу в мире грёз, вы ошибаетесь: все нервы вселенной неизменно проходят через то место, где я в данный момент пребываю.

примчался в снежный Берлин и первым делом пошел на фильм родоначальника черной волны Желимира Жилника «Реституция»

попасть на эту премьеру решило сразу все человечество во главе с Тильдой Свинтон — публика лежала на полу, висела на люстрах, а мне досталось место в 666-м ряду

еще бы: ведь Жилник получил Золотого медведя на Берлинале еще в 1969 году!

но, увы — годы безжалостны даже к самым черным режиссерам, и лучше бы я провел эти два часа в баре «Квазимодо»