Пушкин. Мойка,12

Кипренский О.А. Портрет Н.В. Кочубей. 1813. Бумага, угольный и итальянский карандаши, пастель, сангина, мел. ВМП

10 [22] октября 1800 года родилась Наталья Викторовна Кочубей, ставшая одной из первых серьезных увлечений Пушкина-лицеиста.
Старшая дочь графа Виктора Павловича Кочубея и Марии Васильевны, урождённой Васильчиковой, в юные годы по большей части жила заграницей, но летние месяцы семья обычно проводила на Царскосельской даче. В Царском Селе ее и увидел впервые Пушкин, который записал в набросках к автобиографии под периодом «1813 год»: «Гр. Кочубей».
По мнению однокашника поэта М. А. Корфа, «едва ли не она (а не Бакунина) была первым предметом любви Пушкина». Считается, что ей могли быть посвящены стихотворения «Измены» (1815) и «Воспоминаньем упоенный» (1819).
Первый бал, который женатый Пушкин посетил вместе со своей супругой, состоялся в особняке отца Наталии Викторовны, графа В. П. Кочубея, 11 ноября 1831 года. На том балу присутствовала и дочь хозяина вместе с мужем, графом Александром Строгановым (приходившимся троюродным братом Н. Н. Пушкиной).
Пушкин виделся с Н.В.Строгановой в светских салонах и в доме Карамзиных, где она была частой гостей. Незадолго до смертельного поединка с д'Антесом Софья Карамзина заметила в письме к брату:
"Когда приехала графиня Строганова, я попросила Пушкина пойти поговорить с ней. Он согласился, краснея (ты знаешь, что она — одно из его отношений, и притом рабское), как вдруг вижу — он остановился и повернул назад. „Ну, что же?“ — „Нет, не пойду, там уж сидит этот граф“. — „Какой граф!“ — „Дантес, Гекрен, что ли!“".
После гибели Пушкина Наталья Викторовна - одна из немногих светских дам - приняла сторону поэта, о чем рассказывал Александр Карамзин:
Александр Карамзин писал:
"Не думай, однако, что все общество встало против Пушкина после его смерти; нет, только Нессельрод и еще кое-кто. Другие, наоборот, например графиня Нат[али] Строганова и м-м Нарышкина (Map. Яков.) с жаром выступили на его защиту, что даже повело к нескольким ссорам, а большинство вовсе ничего не говорило — так им и подобает".

Дорогие друзья!
23 октября в 18:00 состоится встреча цикла «Пушкин и его эпоха». В программе доклад доктора физико-математических наук, профессора Университета Северного Иллинойса, члена Болонской Академии наук Владимира Дмитриевича Шильцева — О новом подходе: составной синтезированный перевод «Евгения Онегина».

Трансляция доклада будет доступна на платформе VK-видео Пушкинского Дома.

Сайт проекта.

История переводов «Евгения Онегина» на английский язык насчитывает 36 попыток передать богатство языка и поэтическое великолепие этого литературного шедевра. Однако ни один из переводов не передаёт читателю ничего, кроме основного сюжета и бледного отражения стиля Пушкина.
Мы представляем новый подход — «синтезированный» или «отредактированный составной» перевод, основанный на тщательном отборе и комбинировании индивидуальных строк, слов и рифм из нескольких наиболее удачных существующих английских переводов, с внесением дополнительных корректировок. О нем речь и пойдет на семинаре.

#ирлиран #пушкинскийдом #пушкинскийсеминар #семинаронлайн #пушкин #александрпушкин

Гейтман Е. И. Портрет А. С. Пушкина в юности (фронтиспис изд. «Кавказский пленник». СПб, 1822). 1822. Бумага, гравюра пунктиром.
Тропинин В.А. Пушкин А. С. Эскиз портрета. Москва; 1827. Бумага цветная, карандаш итал., уголь, растушка

Около 9 [21] октября 1826 года Константин Полевой, брат издателя журнала "Московский телеграф" Николая Полевого, впервые увидел Пушкина, приехавшего в Москву из михайловской ссылки. Вот его рассказ о той встрече. Рассказ интересен тем, что мемуарист обратил внимание не только на внешность Пушкина, но также на особенность его творческой манеры, о чем современники писали очень редко:

"... как-то вечером он [Пушкин] приехал к нам вместе с С. А. Соболевским, который сделался путеводителем его по Москве и впоследствии поселил его у себя. Этот вечер памятен мне впечатлением, какое произвел на меня Пушкин, виденный мною тут в первый раз. Когда мне сказали, что Пушкин в кабинете у Николая Алексеевича, я поспешил туда, но, проходя через комнату перед кабинетом, невольно остановился при мысли: я сейчас увижу его!.. Толпа воспоминаний, ощущений мелькнула и в уме и в душе... С тревожным чувством отворил я дверь...
Надобно заметить, что, вероятно, как и большая часть моих современников, я представлял себе Пушкина таким, как он изображен на портрете, приложенном к первому изданию «Руслана и Людмилы» [здесь ошибка мемуариста: к изданию "Кавказского пленника"- Г.С.], то есть кудрявым пухлым юношею с приятною улыбкой...
Перед конторкою (на которой обыкновенно писал Н.А. ) стоял человек, немного превышавший эту конторку, худощавый, с резкими морщинами на лице, с широкими бакенбардами, покрывавшими всю нижнюю часть его щек и подбородка, с тучею кудрявых волосов. Ничего юношеского не было в этом лице, выражавшем угрюмость, когда оно не улыбалось. Я был так поражен неожиданным явлением, нисколько не осуществлявшим моего идеала, что не скоро мог опомниться от изумления и уверить себя, что передо мною находился Пушкин. Он был невесел в этот вечер, молчал, когда речь касалась современных событий, почти презрительно отзывался о новом направлении литературы, о новых теориях и между прочим сказал:
— Немцы видят в Шекспире черт знает что, тогда как он просто, без всяких умствований говорил, что было у него на душе, не стесняясь никакой теорией.
Тут он выразительно напомнил о неблагопристойностях, встречаемых у Шекспира, и прибавил, что это был гениальный мужичок! Меня поразило такое суждение тем больше, что я тогда был безусловный поклонник Авг. Шлегеля, который не находит никаких недостатков в Шекспире.
Пушкин несколько развеселился бутылкою шампанского (тогда необходимая принадлежность литературных бесед!) и даже диктовал Соболевскому комические стихи в подражание Вергилию. Не припомню, какая случайность разговора была поводом к тому, но тут я видел, как богат был Пушкин средствами к составлению стихов: он за несколько строк уже готовил мысль или созвучие и находил прямое выражение, не заменимое другим. И это шутя, между разговором! "

20 октября исполняется 200 лет со дня рождения Александра Васильевича Дружинина

Мы подготовили для вас статью
о писателе, критике, англисте, сотруднике журнала «Современник».

Прочитать ее можно тут🖱

#пушкин #всероссийскиймузейпушкина #музейспб #музейпушкина

Серяков Л.А., по рис. Г. Бролинга. Проекты памятника Пушкину. 1870-е. Бумага, гравюра на дереве.

Об одной неизвестной нам даме и ее загадочных "мемориях", способных обессмертить Пушкина, поэт писал жене 8 [20] октября 1833 года:
«Какова Краевская? недаром Отрежков [Наркиз Тарасенко-Отрешков - литератор, экономист, журналист] за ней волочился. Не думал я попасть в ее мемории и таким образом достигнуть бессмертия. Кланяйся ей от меня, если ее увидишь».

Вот бы узнать, что это за Краевская такая.... Будущей жене известного журналиста А.А. Краевского, Анне Яковлевне Брянской, еще только 16 лет, у нее впереди дебюты на сцене Александринского театра и только после - перемена фамилии. То есть, речь не о ней.... Конечно, можно предположить, что Анна Накваская (1781-1851), урожденная Краевская, будучи польской писательницей и мемуаристкой (жила в Варшаве), могла что-то написать о Пушкине, но никаких упоминаний о Пушкине в ее текстах мы не находим... Да и Краевской она была только ДО замужества, а бывала ли в Петербурге, где Пушкин предполагал, что его жена может ей кланяться, - неизвестно. Загадка.
"Ищите женщину!"

Сегодня, 19 октября, день-символ в Царском Селе..

"Друзья мои, прекрасен наш союз!"

Пороховников П.И. Портрет В.Ф.Малиновского. 1879.
Принято именно сегодня, 19 октября, отмечать дорогую пушкинскую дату - "Лицея день заветный". Однако по новому стилю этот день все же следует вспоминать не сегодня, а 12 днями позже - 31 октября.
А что же происходило в Лицее в такой день, как сегодня: 19го по новому календарю, но еще только 7 октября по старому.
В тот день никто из воспитанников в Лицее пока не появился, но велись последние приготовления к их прибытию. Порядок и лоск наводили служащие Лицея и приставленная к ним инвалидная команда, руководил же всеми директор Василий Федорович Малиновский. Возможно, уже прибыли некоторые из педагогов , обустраиваясь на казенных квартирах. Воспитанников же встречали на лицейском пороге 9 [21] октября 1811 года.

Процитирую в этой связи замечательное описание тех событий из книги Марианны Яковлевны Басиной "В садах Лицея":

"В помощь служителям-дядькам еще в августе прислана была «инвалидная команда» — унтер-офицер и шесть солдат-инвалидов.
Директор Лицея Василий Федорович Малиновский отдавал последние распоряжения эконому Эйлеру и надзирателю по учебной и нравственной части Пилецкому.
И вот с утра 9 октября 1811 года возле директорского дома началось оживление. Казалось, хозяин принимает гостей. Со стуком подъезжали кареты, из которых степенно выходили подростки-мальчики в сопровождении родных. Но лица детей были грустны и растерянны, а лица взрослых торжественно серьезны. Они приехали не в гости. Это начали съезжаться воспитанники, принятые в Царскосельский Лицей.
Кто привез Александра Пушкина, неизвестно. Возможно, дядя Василий Львович. А может быть, давний друг семьи Пушкиных, добрейший Александр Иванович Тургенев, благодаря влиянию которого и удалось поместить двенадцатилетнего Александра во вновь открываемое учебное заведение.
Встречал приезжающих сам хозяин дома — Василий Федорович Малиновский. Было ему уже за сорок. Его открытое лицо с благородными чертами говорило об уме и доброте. Держался он скромно, просто, приветливо. Он прекрасно понимал, что творилось в душе привезенных к нему мальчиков, и старался их ободрить, успокоить, рассеять.
«Новобранцы» прибывали по одному. Отобедали тут же у директора. Сопровождающие не задерживались, не желая продлевать тягостные минуты расставания и памятуя пословицу: «Долгие проводы — лишние слезы».
Родные уехали, и воспитанники остались одни с гувернерами и инспектором.
После вечернего чая всех повели переодеваться. В несколько минут мальчики преобразились. Сброшены неказистые домашние курточки, панталоны, башмаки. На каждом синий двубортный сюртук со стоячим красным воротником, с красным кантом на манжетах, блестящими гладкими пуговицами, синий суконный жилет, длинные прямые панталоны синего сукна, полусапожки…
Мальчики бросились к зеркалу, разглядывали друг друга, вертелись. Одни уже воображали себя министрами, другие сенаторами, третьи просто наслаждались своим парадным видом.
Довольны были все.
Время близилось к десяти. Пора и на покой. Поднялись на четвертый этаж и по длинному полутемному коридору разошлись по своим комнаткам, где удушливо пахло непросохшей краской. «Новобранцы» осмотрелись. Тускло освещала свеча скромное убранство: узкая железная кровать с бумазейным одеялом, конторка, стул, умывальный столик с зеркалом, комод. За окном непроглядная осенняя ночь, ветер, шум деревьев в роще. И не у одного будущего сенатора и министра вдруг почему-то защипало в горле и потекли по щекам непрошеные слезы.

Похоронив мать, Соболевский уехал в Европу, где провел с перерывами почти 20 лет. В 1830 году он писал Шевыреву: «Я очень люблю Италию и, поживши в разнородном Париже, пивном Лондоне и бестолковой Германии, решил, что, после России, самый для жилья приятный край для большей части года – Италия ... Я заметил, что умнейший en general человек — итальянец, каков он есть, а русский — каковым его легко можно сделать; немца же ничем не обработаешь: такие густокровные, колбасокишечные ... Что за гадость немецкие студенты, и как мы, русские, велики противу всей Европы... Русский человек — сокол между человеками».
За время путешествия он завел обширные знакомства, сблизился со многими выдающимися людьми своего времени. В Париже Соболевский узнал о смерти Пушкина, и А. Н. Карамзин сообщал матери: «Этот человек, которого вы не любите, человек, щеголяющий своей стоической бесчувственностью, плакал, глотая слезы, когда я ему показал ваше письмо».
Страстный библиофил, Соболевский за тридцать пять лет собрал замечательную библиотеку — более 25 тысяч томов редких изданий, был одним из постоянных дарителей книг в Публичную библиотеку. «Я считал бы грехом не снабдить Санкт-Петербургскую библиотеку книгой о России, в ней не имеющейся, хотя бы даже она меня сильно интересовала, — признавался Соболевский. В 1851 году по рекомендации М.А. Корфа он был избран в почетные члены Императорской Публичной Библиотеки как «отечественный любитель библиографических занятий», пользовавшийся «общей по всей Европе известностью». За такие же услуги он был избран почетным членом Румянцевского музея. К сожалению, свою уникальную книжную коллекцию Соболевский не смог сохранить. Тяжелое материальное положение заставило его в конце жизни обсуждать вопрос о продаже книг. Барон Корф не хотел верить в серьезность его намерений: «Без книг он будет походить на человека без зубов, который не может более питаться как должно и заболеет от этого недостатка».
С 1852 года Соболевский окончательно поселился в Москве, продолжая бывать в обществе, общался с И. С. Тургеневым, композитором А. Г. Рубинштейном, Л. Н. Толстым. Летом 1867 года Толстой, находясь в Москве, писал жене: «Мне нужно, прочесть несколько глав исторических Погодину, Соболевскому, Самарину… Завтра я поеду собирать этих господ». Речь шла о чтении глав романа «Война и мир». Судя по сохранившимся письмам, Толстой дорожил мнением Соболевского и неоднократно обсуждал с ним литературные вопросы.
После кончины Соболевского его «прекрасная коллекция как старинных, так и современных книг, отобранная с большим вкусом», была продана на аукционе в Лейпциге за 25 тысяч талеров. Большинство ценнейших изданий приобрел Британский музей, русская и славянская части поступили в Лейпцигский университет, архив Соболевского с рукописями и письмами Пушкина купил гр. С. Д. Шереметев. Несколько книг удалось приобрести Публичной библиотеке.
Похоронен С. А. Соболевский в Москве на кладбище Донского монастыря рядом с могилой матери. «Сердце еще слишком болит при мысли об его кончине, — писал А.Ф Ростопчин. — Могила его не многими посетится, лицемерию и любопытству незачем к ней и подходить; но придут поклонится верные ценители его души, редких и многосторонних его качеств».

Автор текста — Татьяна Риксовна Мазур, ведущий хранитель экспозиции Мемориального музея-квартиры А.С. Пушкина.

Мей А.Г., Шиндлер М.А. Фотопортрет С.А.Соболевского. конец 1860-х
6 [18] октября 1870 года в Москве, в кресле у письменного стола в рабочем кабинете, было обнаружено тело скоропостижно скончавшегося С.А.Соболевского (инфаркт) — давнего и преданнейшего друга Пушкина, известного библиофила, острослова, одного из тех московских старожилов, с уходом которых осиротело поле русской культуры.
С Пушкиным они сошлись в 1818 году, когда Соболевский оказался однокашником младшего брата поэта Левушки. В Благородном пансионе при Главном педагогическом институте вместе с ними учились и Павел Нащокин, и Михаил Глинка. По воспоминаниям товарищей, Соболевский отличался эрудицией, живостью характера, остроумием… Кстати, курс русской словесности читал в пансионе В. Кюхельбекер – «неистовый преподаватель, не знавший ни в чем меры». В 1820 году, накануне зарубежного путешествия, Кюхельбекер писал матери: «Сегодня вечером меня посетили три моих ученика, чтобы попрощаться: Соболевский, Глебов и Пушкин (Лев) … Добрые мальчики очень смягчили моё сердце; представьте себе: они отрезали прядь моих волос на память».
С апреля 1822 года Соболевский служил в Московском главном архиве МИД, где, как известно, начальство не сильно утруждало подчиненных трудами.
В 1828 году умерла мать Соболевского. Он тяжело пережил эту потерю. Пушкин заметил тогда: «…соболезную бедному Сергею. Утратив мать, он совершенно одинок, никто не пойдет с ним под венец, вспомни мое слово». — Так и вышло, — рассказывал племянник Пушкина Лев Павлищев, — Оплакивая в душе одиночество и бессемейную жизнь, Соболевский выражал угнетавшую его скорбь юмористическими выходками. Так, например, купив и обучив пару огромнейших сенбернарских псов, Сергей Александрович заставлял их раскланиваться с гостями, приговаривая: «Рекомендую вам моих, с позволенья сказать, детей: вот мой сын – Антон Сергеич, а вот и дочка – Авдотья Сергевна»; иногда же прибавлял полусерьезно: «Других детей никогда и не будет».
Оценивая положение Соболевского в обществе, Павлищев отмечал, что «встретили его там враждебно, с предвзятыми взглядами, двусмысленными, оскорбительными улыбками и намеками. Соболевский дал… словесным атакам молодецкий отпор … так что после пяти-шести генеральных сражений неприятель обратился в бегство…. Короче, Соболевский одержал победу блистательную: его стали бояться».
Недоброжелателей было немало, один из них – Ф. Ф. Вигель – высказывался о Соболевском весьма резко: «Такого рода люди … все берут с бою и наглостью стараются предупредить ожидаемое презрение. … Оставив службу в самом малом чине, он жил всегда посреди так называемой холостой компании…Находка был для него Пушкин, который так охотно давал тогда фамильярничать с собою…смешил своими холодными шутками... Не имея ни к кому привязанности, человек этот был желчен, завистлив и за всякое невнимание… спешил мстить довольно забавными эпиграммами в стихах, кои для успеха приписывал Пушкину». Сам Вигель также стал адресатом одной из многочисленных эпиграмм Соболевского: «Ах, Филипп Филлипыч Вигель!/Тяжела судьба твоя:/По-немецки ты — Schweinwigel,/A по-русски ты — свинья!».
Между тем, многие современники видели в нем интересного собеседника, человека безупречного литературного вкуса и эрудиции. «Бывают такие лица, — писал В. Соллогуб, — которые родятся с огромным талантом, но не признают его присутствия, может быть, от равнодушия, а всего вероятнее — от гордости и от горделивой взыскательности к самим себе. Таков был Соболевский».

Н.х. Портрет П.А. Бартеневой. Сер. XIX в.

Прасковья Арсеньевна Бартенева (1811—1872) — дочь Арсения Ивановича Бартенева и его жены Феодосии Ивановны, рожденной Бутурлиной; камер-фрейлина императрицы Александры Федоровны. В совершенстве владея голосом, она исполняла вокальные партии на великосветских вечерах и концертах, преимущественно в Москве, где ее не однажды слушал Пушкин.
Бартенева — постоянная участница концертов в домах К. Я. Булгакова, гр. Д. Н. Шереметева, гр. М. Ю. Виельгорского, концертов Патриотического Общества, она частая гостья в домах В.А.Жуковского и И.И. Козлова, была дружна с М.И.Глинкой. Современники называли ее то «московским соловьем» (А.Я.Булгаков), то, в шутку, «московским соловьем-разбойником» (кн. П. А. Вяземский). И.И. Козлов, гр. Е. П. Ростопчина, И.П. Мятлев посвящали ей свои стихи. Все отмечали не только дивный голос, но и миловидность певицы. Граф М.Д. Бутурлин, рассказывая о ней в своих мемуарах, сравнивал ее с другой первоклассной певицей, Елизаветой Алексеевной Окуловой, отдавая предпочтение последней: мемуарист считал, что у Бартеневой «голос был пространнее, может быть, серебристо-звучнее; но в пении ее не было увлекательности и выражения страсти, чем вдохновлялись природный голос и метод Е. А. Окуловой».
Мы не знаем, сравнивал ли Пушкин голос Бартеневой с другими голосами, но он сделал запись в альбоме певицы, свидетельствующую о восторге, который он испытал при ее пении. Запись сделана 5 [17] октября 1832 года в Москве: это цитата из пушкинского «Каменного гостя». В тексте изменено только одно последнее слово: «мелодия» заменена на «гармонию»:
П. А. Бартеневой
Из наслаждений жизни
Одной любви музыка уступает.
Но и любовь Гармония
А. Пушкинъ 5 Окт. 1832.