Бунин

Вышли мне немедленно рублей 50 денег по телеграфу, сюртук (один только сюртук) посылкой, и Маше рублей 15, тоже лучше по телеграфу.

письмо брату, 22.10.1899, 29 лет

Дорогая Вера Николаевна

Стороной, не буду говорить от кого, я слышал, что Вы на меня обижены. Согласен, основания у Вас для этого есть. Но основания - внешние, пустые: "уехал, не заглянул" и т. д.

Моя покойная сестра постоянно мне говорила: "Ты разговариваешь со всеми, а когда приходишь домой или остаешься со мной один, то молчишь". Я всегда ей отвечал или думал: "Оттого я к тебе и отношусь не как ко "всем", что могу с тобой молчать".

Конечно, это не то же самое, но что-то общее есть. У меня к Вам отношение, лишенное всякой оффициальности, натянутости и всего такого. Ну, не был - и не был! Не то чтобы действительно "не мог", а как-то не вышло, не пришлось (да, кстати, я и почти ни у кого не был в последнее свое пребывание в Париже). Но неужели это что-нибудь значит, может что-либо изменить? По-моему - нет. И я уверен, что и по-Вашему - нет.

Простите, что так длинно об этом пишу и даже как будто что-то Вам объясняю. "Если надо объяснять, то не надо объяснять": одно из любимых моих изречений (однофамильца Марка Александровича - Григория Ландау). Не сомневаюсь, что не надо. И был бы крайне огорчен, если бы это было хоть на 1/100 не так.

Как Вы живете? Я писал Вам ко дню Вашего Ангела, зная, что Вы в этот день никого не принимаете. Иначе пришел бы наверно.

Шлю Вам низкий поклон и, если положите гнев на милость, был бы чрезвычайно рад получить от Вас письмо. Как Леонид Федорович? Передайте ему, пожалуйста, самый сердечный привет.

Ваш Г. Адамович

письмо Вере Буниной, 21.10.1956, Manchester

День уходит на мелочи: варка кофию, базар, уроки с Олечкой, а главное - сама Олечка, усталость, спанье днем, мытье посуды, стряпня и даже на эту тетрадь не хватает сил.

из дневника Веры Буниной, 28.02.1939, Бунину 68 лет

Милый и дорогой Люкася! Пишу тебе из именья, из Краснополья. Мы приехали сюда в четверг и пробыли бы дольше (сегодня уезжаем в Одессу), если бы не случилось со мной маленькой беды: вчера вечером пошел из зала на балкон, сунул к двери руку, - а стекло в двери было разбито - и так глубоко прорезал большой палец около главного сустава, что кровь лила как из ведра и пришлось тотчас же скакать к доктору. Доктор перевязал и сказал, что это пустяки - владеть пальцем я буду, только шрам останется. Но больно очень и я хочу в Одессе что-нибудь сделать, т. е. обратиться к доктору, чтобы он засыпал йодоформом или что-либо в этом роде. А в Краснополье (или Затишье) очень хорошо. Местность тут совсем голая, но гористая, усадьба стоит на склоне горы, а перед ней громадная долина, красиво замкнутая горами. Вообще местность похожа на долину около Балаклавы. Дом привел меня в восторг - огромный, массивный, уютный, старинный, но крепкий, думаю, вдвое или более обширнее пушешниковского2. Земли тут 800 десятин. Приказчик говорит, что что ж, жить можно, прошлый год доходу было 6000 руб. (конечно, без платежа в банк). Именье многие хотят купить и дают по 130 р. за десятину. Но продавать Николай Петрович не склонен. Усадьба вдали от деревни, только близ нее 7 хат, принадлежащих Цакни, которые снимают крестьяне. На хуторе тоже 7 хат, тоже в аренде. Вчера получили письмо из Одессы от своих - Элеонора Павловна сообщает, что ее брат (родной) Александр продал свое имение - подписал в пятницу предварительное условие с неустойкой в пользу его, Александра, в 50 тысяч, если покупатель откажется.

Берет за именье ни много ни мало - {Далее зачеркнуто: 1200} (не умею написать) миллион двести тысяч. Хорошо, кабы он исполнил обещанье и подарил Ане ожерелье в 25000 р.! Николаю Петровичу он много должен (не знаю - тысяч 30-40) и теперь отдаст.

из письма брату, 19.10.1898, 28 лет

...пишу мало. Гулять совсем почти не хожу. Погода плоха. Недавно как гулял по большой дороге вечером, да грустно! Вечера какие-то тихие и темные... Все тихо, задумчиво, грустно. Было два полных зазимка. Зима, должно быть, скоро. Читать почти нечего.

из письма Юлию Бунину, 18.10.1888, Озерки, 17 лет

Три зимы в Париже ушли на устройство банкета (Мережковскому), балов, индивидуальных вечеров. Затем переутомление, болезнь, лечение. Тяжелое настроение Яна. Бессонные ночи. Писать, записывать не было сил и времени.

из дневника Веры Буниной, 01.01.1939, Бунину 68 лет

Лун. ночь. Великолепие небесной синевы, объемлющей своей куполообразностью, глубиной и высотой все - горы, море, город внизу. И таинств., темно мерцающая над самой Собачьей Горой звезда (вправо от нас).

Лихорадочный взгляд...

5. XI. 38. Beausoleil. 68 лет

С тех пор, как я писал тебе, мало изменилось. В прошлый понедельник она пришла спать в нашу комнату, целовалась со мной и вся тряслась. Я лег с нею и решился на большее. Разрыдалась, оттолкнула, едва успокоил. Думал, что дело совсем пропало, но ничего, обошлось. С каждым днем стала все проще, спокойнее, целовалась и кокетничала. Видно, ей это нравится, но наряду с этим избегает оставаться со мной, жизнью моей не интересуется ни на йоту, занята рукоделиями, опять играла в любительском спектакле, ходит на репетиции, франтит. Я сделал ей для камеи золотую оправу, покупал цветы и это действует на нее гораздо больше, чем всякие поэтические излияния. Держу себя спокойно и весело, но едва хватает сил. Словом, мы совсем друзья, но сплю, как собака, на диванчике, определенно о будущем ничего не говорит, хотя из разговоров видно, что она не предполагает моего отъезда, напротив. Ничего не понимаю! Неужели она думает, что мы будем жить только при таких отношениях. Что делать, посоветуй! Заговаривать боюсь.

из письма брату, 15.10.1899, Одесса, 28 лет

Пусть мы маленькие люди, пусть мы только немного приобщены к искусству - все равно! Во всякой идее, во всяком идейном деле дорого прежде всего даже не выполнение его, а искание этой идеи, любовь к ней! Грустно станет порой, как посмотришь, что вот уже почти вся юность, вся молодость, все то, что порой раскрывает всю душу великим дуновением счастья, радости высокой и светлой, радости жизни, ее биения, искусства, красоты и правды, что все это пока только "не что иное как тетрадь с давно известными стихами", не выразившими даже тысячной доли того, что чувствовалось!

из письма Белоусову И.А., 14 октября 1895, Огнёвка, 25 лет

Дорогая Татьяна Марковна,

Спасибо за поздравление, поблагодарите за письмо милого Марка Александровича. У нас плохо: лечение йодом и серой вызвало у моего большое сердечное ослабление. Пульс бывает 120 и очень слабый. Кроме того, может быть, он получил грипп, который ходил по Парижу (вирус), причем t не поднимается и, если это так, то йод был очень вреден. Он очень ослаб и исхудал. Я провожу с ним ночи. Спит плохо. Пьет мало. Если будут силы, буду держать Вас в курсе. Если трудно будет писать, известим Полонских.

Приезжал Кодрянский, в субботу уплывает в Нью-Йорк.

От Николая Романовича была телеграмма, спрашивал, нужно ли перевести аванс за "Жизнь Арсеньева". Ответили, что все скажет Кодрянский. Это будет выгоднее.

"Воспоминания" в Америке по-английски идут хорошо. В месяце продано 1200 экз.

Обнимаем, целуем вас обоих.

Леонид Федорович шлет сердечный привет, он очень озабочен и много помогает.

Ваша В. Бунина.

письмо Ландау Т.М., 11.10.1951, Бунину 80 лет

Прости, Бога ради, - не мог писать - чувствую себя говенно, а чувствовал дня три тому назад омерзительно. Приехал утром, пришел к Ане, спит в столовой, разбудил, молчит, удивилась. Объяснил приезд, вечером попробовал разговаривать - ни звука в ответ, что ни спрашивал. Только и сказала: "Чувства нет, без чувства нельзя жить". Вечером я расплакался до безумия... Это произвело на нее сильное впечатление. Элеонора сказала, что она после этого сказала: "За что я его мучаю, когда он так твердо убежден, что мы будем счастливы". На другой день толковали с Николаем Петровичем. Он и Элеонора очень ласковы, но Николай Петрович настаивает на своем, что она девчонка и что нельзя требовать жить, когда к человеку не тянет. Старался доказать ему. Вечером опять разговор с Аней. Перед этим был у Лели, и из ее слов сообразил, что одна из главных причин, связавших и убивших чувство Ани, то, что я связывал ее, что она насиловала себя, подделываясь под мою жизнь и под мою серьезность. Поговорил с Аней на эту тему - плачет и молчит. Избегала каждую секунду остаться наедине со мной до мальчишеской глупости. Я умолк, но был сдержан и добр. Уговаривал попытаться пожить со мной так, по-товарищески - "нет"! "Мне будет с тобой тяжело". Но этот разговор рассеял тяжелую атмосферу. Встретил, поцеловал руку, пожала мою в ответ. На третий день провожал ее на репетицию (играет в любительском спектакле на Слободке Романовке), стала со мной ласкова и проста, на четвертый день совсем друзья. Но еще очень избегает. Вчера целовал ее, увел в кабинет. Улыбается, ласкова и даже кокетничает. Нынче то же, целую и обнимаю, как и прежде, но больше ничего. Звал в Крым, даже просто за город - не хочет, и вообще избегает меня, хотя, повторяю, полное почти примирение. Спим в разных комнатах. Чувствую ясно, что не любит меня почти ни капельки и ни хуя не понимает моей натуры и вообще гораздо пустее ее натура, чем я думал. Так что история проста, обыкновенна донельзя и грустна чрезвычайно для моей судьбы. Сижу в дурацком, неопределенном положении, чувствую себя болваном и говном: э, ну их всех к ебаной матери. Целую тебя от всего сердца.

письмо Юлию Бунину, 10.10.1899, Одесса, 28 лет

30 сентября*, как это уже завелось, у нас было много гостей. Недоставало Вас, но все же Софья Юльевна была представлена от Америки. Народу было немного меньше: 27 человек, а в прошлом году 39. Угощение тоже слабее: во-первых, цены стали совершенно сумасшедшие, а во-вторых, Ляля начала служить в ресторане и была лишена возможности блеснуть своими кулебяками и пирогами, пекла ее мать, но одна она могла спечь 60 пирожков, пирог с капустой, пирог с мясом и пирог с грибами и рисом. Сделали мы с одной приятельницей два больших рулета из мяса и еще к ним несколько салатников с винегретом. Сладкие торты и пироги приносились, как и виноград. Сидели все в комнате Яна. Мы раздвинули стол на три доски и приставили еще два стола, а один маленький поставили к стене, так что все уместились, правда, один край стола вышел в коридор, а чайники стояли на наших чемоданах. Мне пришлось в этот день четыре раза выйти из дому и возвращаться сильно нагруженной. Днем пили чай в моей комнате. Было человек восемь, а потому могла быть общая беседа и спокойное наслаждение от вкусных тортов и пирогов. Я такая была уставшая, что мало что понимала, накануне возилась в кухне до 4 ч. ночи.

Ян здоров, но после летних жаров у него ослабело сердце, стали лечить его всякими лекарствами, которые опять вызвали кровь. Уже раза два опять он с Аитовым ездили на уколы, а это 1500 франков за раз! Не всякий день, но часто по вечерам он начинает задыхаться. Против этого есть средство, какой-то пульверизатор в рот – и становится легче. Вид же не плохой, но больше раза в день никогда не выходит. По-прежнему бывает блестящ и остроумен, но иногда впадает и в пессимизм.

Мой костюм вышел очень хорошо. И погода как раз для него, так что щеголяю. О шляпе не беспокойтесь. Мне дал свою Ян, синюю, бархатную, и она подошла, а из двух старых черных я себе делаю для зимы.

из письма Веры Буниной - Цетлиной М.С., 09.10.1947, Бунину 76 лет

*именины Веры Буниной

Завтра для меня знаменательное число: 12 лет тому назад первый припадок каменной болезни, как говорили в старину. С этого дня жизнь моя меняется. Начинается, или собственно продолжается, путь к Богу.

Берет время и девочка. Интересно. Давно не возилась с детьми. Девочка не простая, уже чует в семье драму. "Вы мне все надоели, напишу папе, чтобы он взял меня". Все "неприятности" из-за еды. Может час просидеть над тарелкой и не есть.

Беспокоюсь о Лене. С 16 августа ни строки. Ноет сердце за Галю - проедают последние 250 фр.

Ян в раздражительном состоянии. Много говорили о Куприне. Перечитываем.

Вчера пришли Зайцевы. Вспоминали. Смеялись. О Куприне трудно писать воспоминания, неловко касаться его пьянства, а ведь вне его о нем мало можно написать.

Потом Борис вспоминал, как на одном официальном банкете с министром Мережковский говорил речь, учил сербов, как бороться с большевиками. Неожиданно встал Куприн, подошел к Мережковскому, тоже стал что-то говорить. Так продолжалось минуты. Потом Куприна увели. Вообще, он пил там с утра, три бутылки пива, а затем все, что попало. Но никого в Сербии так не любили, как Куприна. К нему были приставлены два молодых человека, которые неотлучно были при нем. А когда приехали в Загреб - смятение, А. Ив. нигде не было. Оказывается, он заперся в клозете, его едва нашли. Затем, приехав в гостиницу, переоделся, и они с Борисом отправились читать где-то - ведь в этих странах лекции бывают всегда по утрам.

дневник Веры Буниной, 25 августа 1938, Бунину 67 лет

Труднее этого заработка - чтениями - кажется, ничего нет.

Вагоны, отели, встречи, банкеты - и чтения - актерская игра, среди кулис, уходящих к чортовой матери вверх, откуда несет холодным сквозняком.

После чтения был банкет. Множество речей, - искренно восторженных и необыкновенных по неумеренности похвал: кажется, вполне убежден, что я по крайней мере Шекспир...

30 апреля 1938, 67 лет

Вчера приехал сюда в 5 ч. вечера с Rome Express. Еду в Югославию. Остановился в Hôtel Britania.

Нынче был на Лидо. Огромно, гадко, скучно. Обедал у Бауэра.

Лунная ночь, 9 часов - всюду музыкально бьют часы на башнях.

19. VIII. 37. Венеция. 66 лет

Это единственная запись Бунина за 1937 год. В мае 1937 года Бунин ездил в Швейцарию и в Италию. В архиве сохранились счета из гостиниц в Вэвэ, Монтре, Лозанне, Милане и Генуе. Затем, в июле, он не то один, не то с Верой Николаевной ездил в Швейцарию - Женеву, Гертенштейн, Монтре, Лозанну. В августе Иван Алексеевич через Венецию поехал в Югославию - Раб, Сплит, Дубровник, Белград, Загреб, Любляна и назад через Венецию.

3 часа ночи. Проснулась, а Яна еще нет. Он был в Пэн-клубе. Вероятно, застрял на Монпарнассе.

дневник Веры Буниной, 05.02.1937, Бунину 66 лет

Дорогая Вера Николаевна,

Шлю Вам мои самые искренние поздравления с именинами и от всего сердца желаю Вам с Иваном Алексеевичем счастья и здоровья. Уже целую вечность я Вас не видел! Как Вы поживаете? Как проводите время? Каковы Ваши планы, если они у вас есть? Я хотел бы поехать в Париж - но когда? Будущее настолько неопределенно. Не оставляйте меня без ваших новостей. Я часто думал о вас всех в течение последних месяцев и я рад узнать, что вы, по крайней мере, живы и здоровы. По текущему времени, или скорее по времени, "которое текло", мы не можем быть ни в чем уверены. Уверяю Вас в моей верной дружбе и прошу передать привет от меня Ивану Алексеевичу и всем Вашим. Всего доброго.

Георгий А.

Адамович Г.В. - Буниной В.Н., 4 октября 1941, Ницца

Ян чуть не сжегся. Стал готовить водку, а рядом горел газ. Спирт вспыхнул.

дневник Веры Буниной, 23.01.1937, Бунину 66

Дорогой мой Корси.

Спасибо!

Я слышала, что Вы не совсем здоровы. Что с Вами? Беспокоимся. Сообщите немедленно. А у нас были грозные события. Яна оперировали! После Вашего отъезда он очень страдал. У него в шейке мочевого пузыря была опухоль, которую через канал удалил блестяще хирург Дюфур, родившийся и учившийся в средней школе в Петербурге, сын русских французов, восходящее светило в медицинском мире. Болезнь была запущена. Мы ждали Дюфура, - он был на отдыхе.

25 авг. - Д. вернулся. 27/VIII был у нас. 28/VIII мы перевезли в "амбулансе" Яна в сильных страданиях в госпиталь к католикам. Ухаживали монахи, что было приятно. Цистоскопия была произведена 30/VIII. 4 дня готовили к операции. 4/IX она была сделана. Перенес ее хорошо. Страдал от удушья, пролежней и болей в левом колене. Вернулись мы домой 20/IX. Медленно поправляется. Еще слаб. За ним хорошо ухаживает Леня: перевязки, растирание ноги, пассивная гимнастика и очень вкусные блюда, надо чтобы Ян хоть немного окреп и пополнел: он худ, как голодающий индус, но малокровия нет.

Устала я очень нервно. А так вид хороший. В день Ангела причащалась и ничего "именинного" не делала. Угощались дарами приносивших.

Операция стоила со всеми онерами более 150.000 фр. Заняла 140 000. Уже отдала 45.000. Накануне переезда в клинику я была без гроша! За это время умер Пантелеймонов от рака, он так пролечился, что сделали сбор на похороны среди нас.

Болен Ларионов в Англии, Наташа с ним. Тоже собирали на его болезнь.

Мы надеемся, что Князь окрепнет ко дню своего восьмидесятилетия, которое будет ровно через три недели, то есть 23 октября.

Целуем Вас. Приветствуем Ваших

Ваша Ника

письмо Веры Буниной - Логиновой-Муравьевой Т. Д., 02.10.1950, Бунину - 79 лет

Не знаю по каким причинам, но я здорово болен. Исхудал как собака заморенная... Простудил при этом зубы, бегая в редакцию по холодным зорям, и положительно ревел несколько дней... Хорошо еще, что я сшил себе пальто...

из письма брату, 1 октября 1891, Орёл, 20 лет