Плахов

Катрин Денев стала моим личным оптическим инструментом для постижения многих явлений и закономерностей в мировом кинематографе -- начиная с 1960-х и до наших дней. За это я ей безмерно благодарен.

С днем рождения, Катрин!

КАТРИН И КНИЖКИ ПРО НЕЕ

Завтра день рождения КАТРИН ДЕНЕВ. Я у нее в долгу. К прошлогоднему юбилею надеялся выпустить посвященную ей книжку. По техническим причинам она задержалась в издательстве «Сеанс», и только сейчас могу ее анонсировать, надеясь на ее появление в ближайшее время.

Большинство читателей знают про мои давние отношения с К.Д. Сначала это была переписка, потом вышедшая о ней книга, потом встреча в Париже и большое интервью. Потом новая, дополненная книга и приезд Катрин на ее презентацию в Москве. Это было ровно 20 лет назад (смотри фото), про историю этого визита я тоже не раз рассказывал.

Карьера Катрин Денев уникальна по длительности: ведь она началась еще в середине 1950-х. И до сих пор каждый год приносит ее новые роли, и мне приходится все время обновлять и расширять эту книгу жизни. Которое по счету будет новое издание? Одно вышло к 60-летию моей героини, другое, с небольшим опозданием, выйдет к 80-летию. Следующее, вероятно, появится к столетию. Ведь жить надо долго, не так ли?

Сначала мне казалось, что каждая новая книга обречена быть толще предыдущей: ведь добавилось еще энное количество ролей и жизненных событий. Вряд ли и во Франции, и где-то еще появился более объемный том, чем мой -- «Катрин Денев. От «Шербурских зонтиков» до «8 женщин», изданный сначала в Украине, потом переизданный несколько раз в России. Но с течением времени мне захотелось изложить тот же сюжет, ту же биографию максимально кратко, в объеме «карманной книжки». Потому что я уже понял, что главное, а что второстепенное и даже лишнее. Так что речь идет не о переиздании, а о совсем новой, по другому написанной книге.

У меня было достаточно времени, чтобы изучить объект своего увлечения (и изучения) с разных сторон и убедиться, что я правильно его выбрал. Собственно, выбор был не такой уж большой; кроме Катрин Денев, предметом подобного интереса мог бы стать для меня Ален Делон, обладающий столь же сильной киногенией. У них немало общего: оба не обучались актерскому мастерству в профессиональных заведениях, оба пришли в кино на фоне всплеска Новой Волны, но не были поглощены ею и даже в известном смысле оказались по отношению к ней в оппозиции. Оба не имели театрального опыта; молодой Делон, правда, вышел на сцену по настоянию своего ментора Лукино Висконти, но, по свидетельству видевшего его парижский спектакль «Жаль, что она шлюха» Сергея Юткевича, запинался и дрожал, как осиновый лист. Денев же "выходила на сцену" только в фильмах, играя актрис -- прежде всего в "Последнем метро".

Общее между Денев и Делоном – то, чем многие восхищались, но столь же многие считали их недостатком: это пресловутая «холодность»; некоторые называли ее даже фригидностью, нарциссизмом, аутоэротизмом, направленным на самого себя. Недалекие люди утверждали, что красота Денев способна возбуждать только геев (этому бы сильно удивились Скорсезе, Вадим, Генсбур и Мастроянни). Слухи о гомосексуальности Делона преследовали его всю жизнь, а идея о связи синефилии и однополых влечений не нова. Если отбросить домыслы, фактом остается то, что, и Делон, и Денев солировали в своих главных фильмах и гораздо реже вступали в равноправные успешные дуэты с другими звездами. А обе попытки свести в экранном поединке «двух D.» («Шпик», 1972 и «Шок», 1982) оказались неудачными: искры между ними так и не пробежало. Красота – это страшная сила, а двух таких сил уже не вынести никому.

Некоторые коллеги удивлялись тому, что я посвятил значительную часть своей жизни творчеству и личности одной актрисы – пусть даже замечательной во всех отношениях. Подразумевалось, что таким образом я упустил возможность более углубленного познания других тем современной истории кино. В этих случаях я вспоминаю преподававшего у меня во ВГИКе философию Мераба Мамардашвили; он говорил, что исследовать любое явление можно через разные оптики и системы с одинаковым успехом: например, идеи Декарта интерпретировать в терминах суфийской мистики.

На самом деле каждая из означенных групп зрителей видит свое кино, потому их оценки категорически не совпадают. Переоценивать значение «Аноры» для истории киноискусства не стоит, но и называть ее «подванивающим фильмом» нет никаких оснований.

Не только русские, армяне тоже радуются участию в картине своих соотечественников: пускай Карен Карагулян и Ваче Товмасян играют отморозков, прислуживающих олигарху, но все же они отметили Армению на престижной кинокарте мира. Парадокс в том, что американцам да и подавляющему большинству западных зрителей «русский след», как и армянский, не особенно интересен. В фильме он носит функциональный характер и может быть заменен любым другим: будь жених Аноры сыном арабского шейха, было бы то же самое, и не менее экзотично.

Грета Гервиг, обосновывая решение жюри, вспомнила про комедии Эрнста Любича. Однако в его знаменитой «Ниночке» с Гретой Гарбо в роли советской большевички сатирические стрелы были не только ядовитыми, но и изящными и неотразимыми, они били прямо в цель. В отличие от «Аноры», создатели которой, судя по всему, очень приблизительно представляли психологию русских героев. Тем не менее приглашенные артисты оказались на высоте — прежде всего Юра Борисов и Марк Эйдельштейн: они сыграли своих сомнительных персонажей без идеализации, с насмешкой над стереотипами и с более глубоким пониманием природы «дна», чем, судя по всему, представляет себе Шон Бейкер.

У КАЖДОГО СВОЕ КИНО

В России с помпой выходит на экраны «Анора» Шона Бейкераа. Теперь «Анора» кажется совершенно другим фильмом, чем тот, что в мае снискал «Золотую пальмовую ветвь» на Каннском фестивале.

Дело не только в том, хотя и это важно, что картина «приведена в соответствие с законодательством РФ». Выпускается она в двух версиях — дублированной и субтитрированной, в обеих отсутствует русский мат: он, бедный, или заменен эвфемизмами, или запикан. Это, конечно, процентов на восемьдесят снижает степень прикольности данного зрелища в глазах русскоязычных зрителей. Хотя все равно в нем остается много секса, рэпа, юмора, кутежей в Лас-Вегасе и не до конца убранных из кадра наркотиков, так что скучать не придется. И все равно — это не то кино, что показали и наградили в Канне. Причем не только из-за купюр.

Не надо понимать это заявление буквально. Фильм в своей основе, конечно, тот же самый, но он настолько по-разному воспринимается, как будто речь действительно идет о совсем непохожих кинолентах. Особенно режут глаз «ножницы» восприятия «Аноры» россиянами и американцами (и примкнувшей к последним западной аудиторией).

Бейкер, завсегдатай главного фестиваля мира, снял очередной опус про горькую судьбу секс-работников, пытающихся часто в унизительных обстоятельствах сохранить человеческое достоинство. Герои его фильмов — сутенеры, транс-проститутки, вышедшие в тираж порнозвезды, а в данном случае — молодая стриптизерша из Бруклина, которая на короткое время становится женой сына русского олигарха.

Симпатичного юного балбеса Ваню, подпорченного олигархической жизнью, играет Марк Эйдельштейн, дерзкую темпераментную Анору — Майки Мэдисон, артистка независимых американских фильмов и сериалов. Хотя она успела сняться даже у Тарантино, именно роль в «Аноре» сделала ее «мгновенной суперзвездой». На нее обрушился шквал комплиментов: дикая, неистовая, невероятно чувствительная и глубоко трогательная, с восхитительным бруклинским акцентом — об этом взахлеб пишет серьезный британский журнал Sight & Sound. Не меньше восторгов досталось Бейкеру: согласно вердикту издания, этот фильм, «поочередно пронзительный, смешной, панический и печальный,— самое яркое творение режиссера, который всегда был одним из самых принципиальных, социально осведомленных и гуманных американских инди-кинематографистов».

Вот что помимо энергии и профессионализма привлекло в «Аноре» и западных критиков, и публику, и жюри Каннского фестиваля: гуманизм и сочувствие маргинальным меньшинствам. В этот контекст вписывается и узбекское происхождение Аноры. Хотя, как отмечает и упомянутый журнал, она терпеть не может «свое дерьмовое узбекское имя» и предпочитает, чтобы ее звали Ани, режиссер умеет заставить полюбить даже то в своих персонажах, что они сами не любят.

Анора с сумасшедшим напором борется сначала с конкурентками из секс-клуба, а потом, став законной супругой Ивана и владелицей обручального кольца с бриллиантами в четыре карата, цепляется зубами и ногтями за этот подарок судьбы, который цепные псы олигарха стремятся у нее отнять. Мэдисон запечатлена в соблазнительной позе на американской афише «Аноры», а ее имя значится на ней в гордом одиночестве. Не надо удивляться, это ведь «совсем другой фильм», чем тот, что выпущен в России; тут, на русскоязычной афише, вы увидите, как Майки нежно обнимает Марка Эйдельштейна, и прочтете имена Юры Борисова, Алексея Серебрякова, Дарьи Екамасовой: весь российский актерский десант тут как тут.

И как не гордиться: в пору, когда кино с маркировкой made in Russia бойкотируют все крупные фестивали, благодаря таким проектам, как «Анора», оно все равно просачивается. Да еще и побеждает! Давили бойкотами «русскую культуру», а вылезла она совсем с другого боку — не Достоевским, а интерьерами миллиардерских домов на Манхэттене, матом и песенками «Тату».

Но наряду с патриотами теперь возбудились радетели высокого искусства — и вот уже фильм Бейкера оказывается в их интерпретации сигналом падения критериев и позором Каннского фестиваля.

Это было недавно…35 лет назад

А обнаружил я эту фотографию только сегодня, причем случайно – выплыла из пучины интернета. Это – встреча в 1989-м году в Берлине (тогда еще Западном) инициативной группы Европейской киноакадемии и Приза европейского кино. И та, и другой возникли именно тогда на волне предчувствия конца холодной войны и начала пан-европейской эйфории (Европа от Лиссабона до Владивостока…)

Такое скопление знаменитостей, как на нем, редко встретишь. Половины уже нет в этом мире, но их фильмы – в хранилищах мировой киноклассики. Вопрос: как ваш покорный слуга (в довольно юном возрасте) попал в эту компанию? Но об этом я уже писал неоднократно и еще напишу.

Для меня этот эпизод остался одним из памятных и ностальгических. А вот Никита Михалков скорее всего предпочел бы о нем не вспоминать.

Стоят: Иржи Менцель, Иштван Сабо, Дэвид Роуз (продюсер), Никита Михалков, Йорн Доннер, Кшиштоф Занусси, Кшиштоф Кесьлевский, Хеннинг Карлсен, Андрей Плахов.
Сидят: Клод Шаброль, Ханна Шигулла, Бернардо Бертолуччи, Айна Белис (координатор), Стивен Фрирз, Душан Макавеев.

Уроженец Балтии, гражданин США, Вайль был истинным европейцем и человеком средиземноморской культуры, которую ценил превыше всего. Он учил нас путешествовать на своем опыте. А это означало не просто перемещаться в пространстве и посещать музеи (знаем таких любителей «ставить галочки»), но и познавать страну и людей во всем многообразии их бытовой культуры. Не терпел обывательских обобщений и снисходительных оценок типа «итальянцы — ленивые», «французы — жмоты». В его ироничном взгляде, сопровождавшем чьи-то подобные высказывания, содержался призыв: посмотрите на себя!

Кино было еще одной сферой, которая его возбуждала чрезвычайно. И, конечно, сближала нас. Точки зрения на конкретные фильмы не обязательно совпадали, но общий его подход мне в высшей степени импонировал. Он обожал Феллини и Германа, уважал классиков, интересовался даже теми маргинальными кинематографистами, которые совсем не были ему близки. Относился к кинематографу без синефильского и кинокритического снобизма. Ценил массовую природу его посланий: именно так он прочел «Титаник», но находящаяся на противоположном полюсе «Окраина» Петра Луцика оказалась для него не менее значима.

Одним из первых почувствовал нотки патриотического реваншизма в фильмах Алексея Балабанова; среди них больше всего ценил не «Брата», а ранний «Замок» по Кафке. Не стал фанатом «Возвращения» Андрея Звягинцева, но (вот нормальный, а не дутый патриотизм) сразу сказал: «Фильм работает на культурный имидж России, и это здорово». Водил Звягинцева, еще до фестивального триумфа, его съемочную группу и примкнувших к ним зевак по Венеции, которую знал как никто. В Венеции он хотел жить, там же умереть и быть похороненным. Быть может, любовь к этому городу сблизила его с Бродским сильнее, чем все остальное. Но он так и не успел пожить там вволю.

Летом 2009 года мы с женой провели очередные три дня в пражской квартире Петра и Эллы. Не могли и представить, что это наша последняя встреча в таком составе. Вайль всегда был прекрасен, но тогда мне показалось, что он находится в особенно превосходной интеллектуальной и физической форме. Был вдохновлен работой над книгой об итальянском искусстве (в некотором роде аналог «Образов Италии» Муратова и в то же время продолжение сквозного сюжета «Гения места»), показывал написанные главы, идеи оформительского дизайна. Рассказывал о работах питерского искусствоведа, специалиста по Возрождению, которого узнал заочно и пригласил приехать в гости. Мы обсуждали, где будем через год в компании друзей встречать Петино 60-летие — в Москве, Праге, Берлине, Париже, Риме… Все эти города – и многие другие – были для него как родные.

Мы с Еленой тоже, не водя машину, научились на Петином примере путешествовать. Жить на колесах, и болеть, и лечиться тоже в пути. Вайль никогда не говорил о своих болезнях и не любил слушать про чужие; медицинская тема в его присутствии была практически табу. Как полу-в-шутку-полу-всерьез сказала наша парижская подруга Рада Аллой (с которой нас Петя познакомил), «хорошие люди не болеют». Если бы.

Через месяц после нашей встречи, как раз когда в его гостеприимный дом приехал питерский искусствовед, с Петром случился приступ; его увезли в больницу. Формально дожил до 60-летия, но так и не вышел из комы. Из книги «Стихи про меня»: «Все близкие и дорогие мне люди так именно и помирали: отец, мать, Юрка Подниекс, Довлатов, Бродский. Не лучше же я их. Менее близкие и под машины попадали, и от рака умирали, но эти — непременно от инфаркта. Так что возникало ощущение чего-то вроде наследственности».

Теперь его вечное место – Венеция, кладбище Сан-Микеле.

ГЕНИЙ МЕСТ
Сегодня исполнилось бы 75 ПЕТРУ ВАЙЛЮ.

Более классического сангвиника, чем Вайль, трудно себе представить. В Нью-Йорке конца 1980-х он фигурировал в блестящей компании коллег с радио «Свобода» (Довлатов, Генис), но и среди них, не чуждых меланхолии или сарказма, выделялся особенной «ренессансной» статью, стопроцентно позитивным типом личности. Это не благодушие, не доброта (он мог быть и злым, и жестким), это в самом деле было его отношение к жизни. Петр лучше других чувствовал, что эта данная нам жизнь скоротечна. И именно поэтому так ценил все, что она способна дать, — от интеллектуальных до кулинарных удовольствий. И в том числе — человеческие отношения: он был одним из самых верных друзей, до щепетильности порядочным.

Мы познакомились именно там – в Нью-Йорке, ходили, помнится, в китайский ресторан, подливали в стаканы принесенный с собой виски и – говорили, говорили. Был разгар перестройки, я оказался одним из первых ее живых свидетелей, доехавших до Америки, Вайля все это страшно интересовало. Мы подружились и потом где только не встречались – и в Венеции, и в Сочи, и в Москве, и обязательно каждый год в Праге. Я заезжал туда с женой после Карловарского фестиваля, и мы гостили два-три дня у Вайлей, это стало традицией.

Не было такой сферы, которая бы не могла увлечь его в свою воронку. Особенно Вайля вдохновляли проявления высокого профессионального перфекционизма. Когда только появились DVD, он восторгался новыми возможностями техники, способными донести «без потерь» голос Паваротти, техники, «не подверженной износу». И собрал выдающуюся оперную коллекцию. Раз он в полемическом азарте написал, что «тот, кто не любит футбол, не может быть честным человеком», или что-то в этом роде. Я спросил: вот я равнодушен к футболу, так как это понимать? Он ухмыльнулся: бывают исключения, но вообще-то подозрительно.

Чтобы написать книгу «Карта родины», Вайль объехал такие точки, куда, кажется, не ступала нога цивилизованного человека. Не из патриотизма — из чистого любопытства (если бы все патриоты обладали этим качеством!). Любознательность и восторг перед яркими проявлениями человеческой природы доходили до абсурда. В Неаполе его с женой в один день дважды ограбили, причем первый раз виртуозно: сев в такси, они не успели отъехать от вокзала, как гужевавшийся рядом мотоциклист подлетел к машине, выбил боковое стекло и сорвал с плеча Эллы сумку. Вайль был так впечатлен артистизмом этого профессионала, что успел вытащить камеру и заснять коронный номер. Кажется, при втором ограблении увели как раз камеру.

В свое время, еще до перестройки и в самом ее начале, книги и статьи Петра Вайля (написанные в соавторстве с Александром Генисом) пробили ослабевший железный занавес. Их зачитывали до дыр, они стали культовыми для новых поколений постсоветских людей. Они формировали сознание: учили вглядываться в мифологию предков («60-е: Мир советского человека», «Родная речь») и в мифологию «наших врагов» («Американа»), освобождали от штампов антиамериканизма и обветшалых канонов восприятия литературы. А еще давали неожиданный патриотический импульс: «Русская кухня в изгнании» возрождала в нас забытые вкусовые ощущения.

Потом Вайль пришел в Россию своими собственными книгами и собственной персоной. Его полюбили еще больше — за «Гений места» (он сам им был, меняя места, как перчатки), за «Стихи про меня». Полюбили за острый ум, потрясающую эрудицию и принципиальность по отношению к родине, но без злорадства.

Профессиональный путешественник, он объехал свои любимые страны не на машине, а на перекладных, на поездах и автобусах. Добрался до потаенных точек и скрытых жемчужин: одна из множества — Монтерки в глубинке Тосканы, где прячется «Мадонна дель Парто» Пьеро делла Франческа, другая — дивный городок Чертальдо, где родился Бокаччо. Многие из этих маршрутов мне удалось потом повторить.

В том, что это возможно – существовать в открытом свободном мире --, он видел великое преимущество европейской цивилизации.

МОЙ МАРЧЕЛЛО
Марчелло Мастроянни – 100

Как и большинство итальянских актеров мужского пола, он не был долгожителем: ушел 72-летним. Ушел героем своей эпохи, любимцем красивых женщин и великих режиссеров.

Главными из последних были Висконти и Феллини. Игравший у обоих Мастроянни как-то обмолвился: «Когда меня спрашивали, чем отличался Висконти от Феллини, я всегда отвечал, что Висконти был любимым учителем всех школьников, а Феллини – соседом по парте».

М.М. не относился к актерской карьере всерьез, пока за него не взялся Лукино Висконти. В 1957 он снял «Белые ночи» по Достоевскому и позвал на главную роль Мастроянни с его тогдашним демократическим имиджем простого парня. До этого режиссер уже поработал с молодым артистом в театре и подготовил его профессиональный взлет. Впрочем, «Белые ночи» были встречены прохладно и зрителями, и критикой, а на Венецианском фестивале награждены только «уважительным» вторым призом – «Серебряным львом», что казалось почти равнозначно провалу. Мастроянни тогда горько пошутил: «Я безнадежен – пора это признать. Придется до конца дней играть только таксистов».

Пройдет совсем немного времени -- и после феллиниевских «Сладкой жизни» и «Восьми с половиной» он станет символом интеллектуального актера нового времени.

Посмотрите "Семейную хронику" Валерио Дзурлини -- полузабытый фильм. Мастроянни играет так, что все молодые артисты, претендующие на что-то, должны застрелиться. При том, что он НИЧЕГО НЕ ИГРАЕТ, но лицо выражает такие тонкости и смелые подтексты, что мама дорогая. Их дуэт с Жаком Перреном в роли его умирающего брата -- шедевр актерского искусства.

Родившийся в один день (но на 10 лет раньше) с Брижит Бардо, он однажды сыграл с ней, в другом фильме -- с юной Мариной Влади. А из итальянок главной партнершей стала, естественно, Софи Лорен.

Но в жизни оказался связан с другими женщинами. Довольно серьезно с Фэй Данауэй и совсем серьезно – с Катрин Денев. Их дочь Кьяра Мастроянни верхней половиной лица похожа на мать, а нижняя – стопроцентно папина, и общее впечатление, что она все же папина дочь, его копия (смотри детское фото).

Как раз сейчас в кинотеатрах показывают фильм «Мой Марчелло». Кьяра, играющая саму себя, в один прекрасный день перевоплощается в своего отца: она усиливает сходство с помощью грима, приклеенных усиков, черного костюма, очков и шляпы — ни дать ни взять Гвидо Ансельми, знаменитый персонаж актера из «Восьми с половиной». Катрин Денёв, тоже играющая себя, сначала воспринимает эту причуду дочери с недоумением и недоверием, а потом погружается в воспоминания о своем романе с Марчелло, даже поет песню на эту тему. А Кьяра вспоминает, как она была совсем маленькой и они жили в одном парижском доме с Марией Каллас, на этаж выше, и Катрин даже, кажется, к ней ревновала Марчелло.

А я вспоминаю, как во времена нашей лирической переписки с Катрин, пригласил ее с Мастроянни приехать к нам во Львов. То было как раз когда они родили Кьяру, а мы с Леной -- Дмитрия (в этом была, или, во всяком случае, мне виделась какая-то вдохновляющая параллельность). И даже, кажется, предложил им остановиться у нас: такова была степень моей наивности. Жена сказала: принимать их в нашей «однушке» будешь сам.

Они не приехали, и с Марчелло я встретился гораздо позже в Москве, а с Катрин -- в Париже. Всему свое время.

БРИЖИТ БАРДО - 90

Из них 50 она не снимается – срок давности, покрывающий и славу, и преступления. К тому же Б.Б. сделала, кажется, все, чтобы испортить свой имидж убийственными политическими заявлениями, но это ей все равно не удалось.

Она недаром посвятила себя защите животных. Ее лишенный гламура эротизм ничего общего не имел с сексапилом Мэрилин Монро и Софи Лорен. Феномен Бардо — "хищного молодого зверька" — породил философские эссе, но так и не был разгадан. В послевоенном кино 1950-х его вписали в загадку молодого "поколения X".

Ее открыл для кино Роже Вадим Племянников, он же благословил свою жену на сенсационный по тем временам акт раздевания на съемках фильма "И бог создал женщину...". Финалом любовной сцены героини с Жаном-Луи Трентиньяном стал мимолетный роман. Очень скоро Бардо расходится с Вадимом и рожает сына от нового мужа — актера Жака Шарье, снимается с ним в комедии "Бабетта идет на войну". На самом деле "на войну" призывают Жака, и он чуть не сходит с ума в казарме, где каждый из сослуживцев хранит соблазнительный портрет Б. Б.

В фильме Луи Маля "Частная жизнь" Бардо сыграла кинозвезду, гибнущую в результате бесцеремонного вторжения в ее privacy. Это было недалеко от действительности: Бардо в период пика славы не могла выйти на балкон своего дома, ее немедленно начинали фотографировать с вертолета. Она была последней европейской звездой "золотой эпохи" кино и в то же время культовой героиней «новой волны»: сам Жан-Люк Года снял ее в «Презрении».

Но та же самая "новая волна" смыла звездную пыль и культ Бардо вместе с ней. А в ту короткую пору она была эталоном, главной соперницей и ролевой моделью для актрис во Франции и не только. Ей завидовала опытная Жанна Моро, подражала юная Катрин Денев, ее пытались копировать девушки во всем мире...

ОЛЕГ БАСИЛАШВИЛИ - 90

Это - возраст. До него доживали совсем не многие артисты - даже в странах, где значительно выше уровень жизни, чем в РФ. Из тех, кто доживал, тоже далеко не все сохраняли талант и профессию. Впрочем, уже не так важно, каким артистом был Ален Делон, Жан-Луи Трантиньян или Джек Николсон после 80.

Герой "Осеннего марафона" стал символом двойной жизни и конформизма, а исполнитель этой роли снискал славу универсального актера - от БДТ до народного кино.

"Конформист" Олег Басилашвили в реальной жизни - образец цельности, порядочности и безупречной гражданской позиции.

Это свойственно совсем, совсем немногим.